Человек неведомый: Толтекский путь усиления осознания - Ксендзюк Алексей Петрович - Страница 55

Безразличие, черствость и жестокость — это всего лишь фасад жалости к себе. Простой сигнал, обозначающий "Я занят собой, потому что никто другой мною не занят. Мне себя жалко, но вы этого не увидите — ведь вам нет до меня никакого дела." Жалость к другим — обратная сторона: "Я вижу в вас себя. Ведь и мне может быть так плохо. Я вас пожалею". Жалость к другим напоминает, что вас тоже следует пожалеть. Если это некому сделать, вы жалеете себя сами, и становитесь черствым эгоистом. Через некоторое время маятник отклоняется в противоположную сторону — и вот вы снова жалеете других.

Посвятите перепросмотру своей жалости хотя бы месяц, и вы без труда откроете описанные тут закономерности. Наиболее чувствительные даже способны воспринять само маятникообразное перемещение энергии — вглубь и наружу, в сторону "сердечной чакры" и в сторону горлового центра. И эту неприметную, но неутихающую боль — спазм полевых структур энергетического тела, неразрывно связанных с мышцами шеи, груди и спины.

Таким образом, жалость исполняет функцию заботы о себе — как биологической, так и социальной. Биологическая часть жалости к себе (которую можно считать наиболее продуктивной) — это "бегство от боли". В самом широком смысле это то движение энергетических полей, которое делает нас нетерпеливыми и ленивыми.

В социальной части жалость к себе — это корень всякого потакания. Это страх перемен, страх изменения социального статуса, вечный поиск сиюминутного убежища (что стратегически часто бывает ошибочным). Изначально жалость к себе — это инфантилизм, желание вечно оставаться зависимым и безответственным, опекаемым авторитетными фигурами социума. Некоторые умудряются сохранить свой инфантилизм до глубокой старости, пряча его за той или иной социальной маской. Но большинство проявляют гибкость и свойственную человеку высокую обучаемость.

Этот второй сорт людей, взрослея, находит все новые и новые типы убежища. Всякий раз они желают неподвижности, всякий переход из одного убежища в другое сопровождается мучительным страданием. Они интенсивно жалеют себя, потому что вынуждены двигаться и развиваться.

Это типично для людей с доминирующей жалостью к себе. Обычно человек испытывает социальную радость, когда приобретает навык или поднимается по лестнице статусов. Как уже было сказано выше, идеал человека, которым движет чувство собственной важности, — это возрастающая важность. Жалость к себе толкает в противоположную сторону. Безопасность и застой, минимум усилий и максимум "утешительных призов" (забота, ласка, подчиненность "ответственным товарищам" и т.д. и т.п.).

Рефлексия делает эти чувства чрезмерными. Лозунг жалости к себе, которая является реакцией на страх смерти, звучит просто:

"Не хочу действовать!"

Жалость к себе, возникшая от ущемления чувства собственной важности, имеет две формулировки, которые выступают в роли самооправдания: "Я унижен " и "Я недостоин ". Обе формулы возникают внутри образа себя и являются личностными искажениями, импринтированными в раннем детстве. Первая восходит к образу Я для других, вторая — к образу Я для себя.

Это центральные идеи, которые предпочитают оставаться в глубокой тени бессознательного. Человек прикрывает их частными и прикладными моментами. Например, действие ведет к выходу из убежища и вызывает перемены. Кроме того, напряженное усилие вызывает боль в той или иной степени. Самым простым разрешением ситуации является отказ от действия, опирающийся на лень, то есть, нежелание прилагать усилие.

Синонимы лени — безволие и бесхарактерность. Всякий раз, перепросматривая ситуацию, в которой мы выбираем пассивность, ее фундаментальным началом оказывается жалость к себе. Это импульс, который требует безоговорочного подчинения автоматизмам, рефлексам, поведенческим программам. Он активно противостоит любой работе по трансформации осознания.

Специфика жалости к себе заключена в том, что у нее собственная (вполне бессознательная) иерархия усилий. Есть целый ряд многократно повторяемых и привычных усилий, с которыми наша жалость давно смирилась. Мы способны совершать трудоемкие действия, но если они служат самоповторению тоналя, то жалость молчит, поддерживая позицию терпеливой покорности. Стоит нам посягнуть на саму сущность проторенных путей ежедневного осознания, как тональ начинает бунтовать, призывая на помощь все ресурсы собственной жалости.

Почему так происходит? Просто потому, что наша тональная личность — своего рода "карточный домик". Отказ от привычных реакций влияет на всю систему тонких взаимосвязей, удерживающих эго в стабильном состоянии. Достаточно немного повысить интенсивность осознания, и целый поток психических содержаний (прежде тщательно скрытых, вытесненных, замаскированных) начнет влиять на внутреннюю жизнь личности. Ибо все связано друг с другом в неразрывном единстве. Стоит перепросмотреть страх смерти, как изменится ряд комплексов, входящий в чувство собственной важности. Перепросмотр чувства собственной важности неминуемо повлечет за собой новые переживания и новые отношения к переживаемому. Описание мира преобразится — и довольно существенно.

Все это — отнюдь не абстракции. Потому что вслед за этими трансформациями потребуется изменить само содержание жизни. Жалость к себе — это, если хотите, система раннего предупреждения о подобной опасности. Именно она тайно препятствует полноценной практике. Под маской лени или безволия жалость тщательно оберегает нас от любой процедуры, которая способна по-настоящему изменить уровень нашего осознания и открыть принципиально новый способ жизни.

Маской жалости к себе, неразрывно связанной с ленью, является такая черта (способ реагирования), как "нетерпение".

Известно, что терпение есть одна из высших добродетелей безупречности. Благодаря терпению возможно следовать из года в год разнообразным практикам толтекской дисциплины, начиная с неделания и ОВД и заканчивая сталкингом и перепросмотром. Обычные люди бессознательно используют терпение как продукт определенного волевого насилия над собой. Это результат борьбы, внутренней войны, вытеснения неугодных тоналю содержаний на периферию осознания, а также искусственного отсрочивания реакций, целей, задач и стратегий.

Иными словами, обычное терпение — просто изощренный самообман (чтобы не делать то, чего вы хотите) или издевательство над привычными импульсами, система запретов. Такое терпение — совсем не добродетель и ни в малейшей степени не способствует достижению безупречности, т. е. трансформации базальных комплексов. Это социальная уловка, одна из стратегий, которая используется индивидом для достижения успеха в роли и в соответствующей поведенческой программе.

Подлинное, безупречное терпение возникает как следствие трансформации жалости к себе. Она возникает в процессе остановки индульгирования (об этом ниже) и в результате отказа от ценностей и важностей, детерминирующих самосохранение через жалость. Исчезновение страдания по поводу боли и по поводу предпринимаемых усилий вызывает состояние безучастности к текущим переживаниям. Терпение становится фоном.

Как иначе Карлос Кастанеда мог часами чертить пальцем круги по пыльной земле вокруг хижины дона Хуана? Как иначе может нормальный человек многократно переметать кучу мусора из одного угла в другой и многое другое? Только потому, что так взбрело в голову эксцентричному индейцу, выдающему себя за шамана? Или потому, что "незаинтересованное действие" вдруг стало для молодого антрополога чем-то вроде хобби (хотя он даже не читал "Бхагавадгиту")?

Трансформация жалости к себе (как и трансформация остальных базальных комплексов) проходит у ученика незаметно. Весь космос дон-хуановских идей давит на адепта, предоставляя новые объяснения и показывая мир с новой точки зрения. На первых порах особую роль играют психоделические сессии с "растениями силы".

Нам лишь кажется, что мы имеем дело с абстракциями. Относительность восприятия и существование Реальности-снаружи (казалось бы, философские доктрины) — идеи, вполне допустимые для европейского философского разума — после нескольких эмпирических подтверждений в моменты импринтной уязвимости становятся чувственным опытом, который может пошатнуть все здание базальных комплексов (страх смерти, чувство собственной важности, жалость к себе). Комплексы теряют свою безусловность и возвращают себе утраченную относительность. Вместе с относительностью привычного мира восприятия и мира внутренних поведенческих программ приходит относительность угнетающего усилия, приложенного извне. Ведь именно мощью внешнего давления обусловлено то терпение, что нам присуще в нормальной жизни. Итак, абстрактные философские доктрины определяют более чем конкретную вещь в нашем поведении — терпение при совершении любых действий (или при воздержании от действий).