Баллада об ушедших на задание - Акимов Игорь Алексеевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/36
• Следующая

Когда он очнулся во второй раз, он подтянул правую руку и стал выковыривать изо рта песок. Потом увидал кровь на пальцах. Кровь еще не успела засохнуть, значит, он лежал совсем недолго. Впрочем, это не имело никакого значения. Ничто уже не имело значения для него, нигде, во всем мире, и это он знал точно. «Я мертв, я уже не здесь, и мне фиг чего-нибудь сделаешь. Меня уже даже пытать нельзя», – вдруг понял он.

Следует сказать, что боязнь пыток была у Феди, может быть, единственным, зато неисправимо слабым местом. Однажды в поиске он с капитаном Садом нашел тела зверски замученных наших солдат. Это зрелище потрясло разведчика. Но он считал себя не вправе уйти от парней, которые научили его всему, что теперь умел он, еще два года назад наивный и полуграмотный пастушок из глухого полесского хутора, которые пристрастили его к чтению, к радио, приняли в комсомол; рядом с которыми он получил свою «Славу». Этот страх не знал ни сна, ни усталости. Но никто не знал о нем. «И вот он убит наконец, пусть вместе со мной, – думал Федя, – но и ему крышка».

Федя начал дремать помаленьку. Это получалось легко и приятно, потому что невесомо-легким и каким-то звонким было тело. Состояние отрешенности и воздушности овладевало им все сильней, он ощущал сверху ласково-теплое солнце, а снизу теплую кровь, и ему приятно было, что кровь уходит в землю. И все-таки что-то было не так, что-то мешало. Что-то висело в нем, в груди, темное, как облачко, и он знал, что надо освободиться от этого, иначе не будет ему спокойной смерти, а будет ему смертная тоска и пытка.

«Что ж это может быть», – с досадой думал он сквозь дремоту, но напрягаться уже не было сил, а тех, что еще оставались, не хватало, чтобы вспомнить хоть что-то. Он забыл, забыл начисто все, что лежало в прошлом, от прошлого его отделяла какая-то черта, грань, прорубленная выстрелом, когда он шел, чтобы выполнить свое последнее задание.

«З_а_д_а_н_и_е!» – вдруг вспомнил он.

А потом еще вспомнил: «К_а_п_и_т_а_н_ С_а_д».

Вот оно!..

Федя даже проснулся вдруг. Черт побери! Ведь ребята рассчитывали на него, как на каменную гору, а он здесь разлегся, ждет пришествия архангелов. А кто за тебя выполнит задание? Кто – за тебя? Некому! Некому сделать это, твою работу…

Он так разволновался, что даже потерял сознание, но возбуждение оказалось сильнее; он сразу же очнулся – все с той же мыслью. Задание! По законам естества ему давно уже пора было умереть, но он теперь знал, что не имеет на это права.

Прежде всего он нащупал сумку. Она была на нем. И тол на месте. И взрыватели. И бикфордов шнур. Такая обстоятельность была необходима: упаси бог, что-нибудь забудешь, то-то наплачешься потом; как говорила мамка: от дурной головы ногам тошно.

Бережней всего он ощупал спички. Он боялся, что они намокли в крови. Обошлось. Да и пальцы уже подсохли. Подходяще для работы.

Потом он посмотрел, как далеко до грузовиков. Потом попытался приподняться, и, когда очнулся, оказалось, что он уже в одном из фургонов. Ящики с документами были составлены плотно, подходяще для взрыва. Федя старательно пристроил тол, и взрыватель, и шнур, а потом не поленился отвинтить колпачки у обеих канистр, которые приготовил в дальнюю дорогу водитель. Должно быть, запасливый парень.

Потом он перебрался в другой фургон. Ему казалось, что он движется необыкновенно легко – как воздушный шарик, как тень. Правда, был один момент, когда ему подумалось, что ничего этого нет, что он только бредит, что все это происходит только в его воображении. Но чтобы разбираться в ощущении – для этого нужны были силы. И время. А его время истекло, «Мое время истекло давно», – подумал он безразлично и занялся закладыванием тола во втором фургоне.

Потом и с этим было покончено. Федя почувствовал, что сейчас уже совсем заснет, и торопливо поджег длинный бикфордов шнур, и, пока тот горел, он думал, что, если б ему сейчас предложили долгую-долгую жизнь, он не смог бы принять ее, потому что у него не осталось сил для этого; даже чтоб несколько минут прожить – и то у него больше не было духу.

Петом он открыл глаза, увидел, что огонек вот-вот исчезнет в соседнем фургоне, подумал напоследок, как будут довольны ребята и капитан Сад, и поднес огонек спички к маленькому огрызку шнура, ну, считай, почти к головке взрывателя.

Вода прибывала быстро.

Алексей Иннокентьевич не сразу понял – откуда; в темноте добрел до двери и почувствовал струение из-под нее, однако напор был слаб; значит – не то.

Пробуждение было внезапное, и теперь, чтобы сразу войти в форму, он зачерпнул в пригоршни воду и потер лицо – раз и другой, а потом и шею. При этом он сделал открытие, что вода не проточная, значит – из озера. Это ничего ему не разъяснило (гипотез хоть отбавляй, да и что в них толку, если ни одну не испытаешь), зато теперь он знал точно: воды хватит, чтобы затопить бункер, и случится это очень скоро.

Чтобы выработать линию поведения, какую-то рабочую гипотезу все же необходимо было иметь, и Алексей Иннокентьевич решил, что фашисты уже подготовились к эвакуации и вот напоследок уничтожают свое гнездо. Как в таком случае должен поступить он, Малахов? А никак! Набраться терпения и ждать конца. Воду не остановишь – слева от него, из вентиляционного отверстия, шла ровная полная струя; ее плеск он и услышал в первую очередь, едва проснулся, но потом новые впечатления на несколько мгновений оттеснили это, и Малахов его забыл, дверь взломать ему тоже не под силу. А если б даже это удалось, подниматься наверх сейчас – безумие: фашисты тут же схватят; и медлить с этим тоже было бы нельзя: если не весь бункер, так, уж во всяком случае, лестничная шахта будет взорвана.

Но чем объяснишь, что фон Хальдорф его бросил?..

«Все-таки что-то случилось, наверное, – подумал он. – Забыть о пленных или утопить их ни с того ни с сего – это не похоже на немцев. А может, капитан Сад вызвал нашу авиацию и она раздолбала замок? Допустим, здесь было специальное устройство, шлюзы, и одна бомба попала в них…»

Рассуждая таким образом, Алексей Иннокентьевич добрался по нарам до вентиляционного отверстия и стал ощупывать его, хотя прекрасно помнил, что там вделана добротная решетка, с которой ему не совладать, а значит, отверстие не заткнешь ничем. Однако сидеть сложа руки, покорившись судьбе, было не в его характере. В душе он был готов к смерти, даже к мученической, но именно перспектива утонуть почему-то показалась ему отвратительной. Предсмертная минута застала его врасплох, он был в состоянии шока; может быть, поэтому на его поведении это почти не отразилось: Малахов был рассудителен и деловит, как обычно. Случись здесь сторонний наблюдатель, он поразился бы выдержке Алексея Иннокентьевича, когда на самом деле это была только судорога.

Алексей Иннокентьевич все еще занимался бессмысленным исследованием решетки, как вдруг за дверью, плохо различимые из-за шума падающей воды, послышались голоса, потом появились полоски света, ограничивающие дверь, а потом загремело железо: видать, не поддавался засов. Не размышляя ни секунды, Алексей Иннокентьевич соскользнул вниз, и как только увидел, что дверь, преодолевая сопротивление воды, приоткрывается – набрал в грудь побольше воздуха и поднырнул под нижние нары.

На что он рассчитывал? Ни на что. Он не загадывал, чем кончится эта странная попытка; мыслей у него вообще не было, кроме одной: продержаться. И он держался изо всех сил и таращил глаза, следя за полетом светового пятна, которое то собиралось в яркую точку, то пропадало, чтобы тут же опять возникнуть. Держаться было все труднее. В голове нарастал звенящий гул. Перед глазами появились два, три, четыре пятна, они становились все ярче и были теперь не белые, а какие-то радужные. Они вертелись стремительным хороводом на фоне чего-то голубого, яркого и бездонного, как летнее небо. Алексей Иннокентьевич летел в эту бездну, невесомый и маленький, уже не понимая, где верх, а где низ и что с ним происходит. В последнее мгновение он вдруг вспомнил, что находится в воде, под нарами, попытался встать, потом кинулся вперед, назад – всюду натыкаясь на твердое…

• Предыдущая
• 31/36
• Следующая