Горящие здание. Лирика современной души - Бальмонт Константин Дмитриевич - Страница 3

Нет, на Руси бывали чудеса,

Не меньшие, чем в отдаленных странах

К нам также благосклонны Небеса,

Есть и для нас мерцания в туманах.

Я расскажу о чуде старых дней,

Когда, опустошая нивы, долы,

Врываясь в села шайками теней,

Терзали нас бесчинные Монголы.

Жил в Галиче тогда несчастный князь,

За красоту был зван Димитрий Красный.

Незримая меж ним и Небом связь

В кончине обозначилась ужасной.

Смерть странная была ему дана.

Он вдруг, без всякой видимой причины,

Лишился вкуса, отдыха и сна,

Но никому не сказывал кручины.

Кровь из носу без устали текла.

Быть приобщен хотел Святых он Тайн,

Но страшная на нем печать была:

Вкруг рта—все кровь, и он глядел—как Каин.

Толпилися бояре, позабыв

Себя — пред ликом горького злосчастья.

И вот ему, молитву сотворив,

Заткнули ноздри, чтобы дать причастье.

Димитрий успокоился, притих,

Вздохнув, заснул, и всем казался мертвым.

И некий сон, но не из снов земных,

Витал над этим трупом распростертым.

Оплакали бояре мертвеца,

И крепкого они испивши меда,

На лавках спать легли. А у крыльца

Росла толпа безмолвного народа.

И вдруг один боярин увидал,

Как, шевельнув чуть зримо волосами,

Мертвец, покров содвинув, тихо встал,—

И начал петь с закрытыми глазами.

И в ужасе, среди полночной тьмы,

Бояре во дворец народ впустили.

А мертвый, стоя, белый, пел псалмы,

И толковал значенье Русской были.

Он пел три дня, не открывая глаз,

И возвестил грядущую свободу,

И умер как святой, в рассветный час,

Внушая ужас бледному народу.

Я окружен огнем кольцеобразным,

Он близится, я к смерти присужден,—

За то, что я родился безобразным,

За то, что я зловещий скорпион.

Мои враги глядят со всех сторон,

Кошмаром роковым и неотвязным,—

Нет выхода, я смертью окружен,

Я пламенем стеснен многообразным.

Но вот, хоть все ужасней для меня

Дыханья неотступного огня,

Одним порывом полон я, безбольным.

Я гибну. Пусть. Я вызов шлю судьбе.

Я смерть свою нашел в самом себе.

Я гибну скорпионом — гордым, вольным.

Я люблю далекий след — от весла,

Мне отрадно подойти — вплоть до зла,

И его не совершив—посмотреть,

Как костер, вдали, за мной—будет тлеть.

Если я в мечте поджег — города,

Пламя зарева со мной—навсегда.

О, мой брат! Поэт и царь — сжегший Рим!

Мы сжигаем, как и ты—и горим!

Ангелы опальные,

Светлые, печальные,

Блески погребальные

Тающих свечей;—

Грустные, безбольные,

Звоны колокольные,

Отзвуки невольные,

Отсветы лучей —

Взоры полусонные,

Нежные, влюбленные,

Дымкой окаймленные,

Тонкие черты,

То мои несмелые,

То воздушно-белые,

Сладко онемелые,

Легкие цветы.

Чувственно — неясные,

Девственно — прекрасные,

В страстности бесстрастные,

Тайны и слова;—

Шорох приближения,

Радость отражения,

Нежный грех внушения,

Дышащий едва;—

Зыбкие и странные,

Вкрадчиво-туманные,

В смелости нежданные,

Проблески огня,—

То мечты, что встретятся

С теми, кем отметятся,

И опять засветятся

Эхом для меня!

Слова любви, несказанные мною,

В моей душе горят и жгут меня.

О, если б ты была речной волною,

О, если б я был первой вспышкой дня!

Чтоб я, скользнув чуть видимым сияньем,

В тебя проник дробящейся мечтой,—

Чтоб ты, моим блеснув очарованьем,

Жила своей подвижной красотой!

Можно вздрогнуть от звука шагов,

Не из чувства обмана,

А из жажды остаться вдвоем в нетревожимом

                                   счастии снов,

Под владычеством чары, воздушной, как грань

                                        облаков,

Можно горько бояться, что светлые хлопья тумана

Разойдутся—не слившись, умрут,— слишком рано.

О, в душе у меня столько слов для тебя

                                       и любви,

Только душу мою ты своею душой позови.

Я как сон пред тобой, я как сон голубой,

Задремавший на синем цветке.

Я как шорох весны, я как вздох тишины,

Как тростник наклоненный к реке.

Я как легкий ковыль, как цветочная пыль,

Каждый миг и дышу, и дрожу.

Я как летняя мгла, что светла и тепла,

И тебе все без слов я скажу.

Я хотел бы тебя заласкать вдохновением,

Чтоб мои над тобой трепетали мечты,

Как струится ручей мелодическим пением

Заласкать наклонившихся лилий цветы,

Чтобы с каждым нахлынувшим новым

                              мгновением

Ты шептала: «Опять! Это — ты! Это — ты!»

О, я буду воздушным и нежно внимательным,

Буду вкрадчивым,— только не бойся меня,

И к непознанным снам, так желанно-желательным,

Мы уйдем чрез слияние ночи и дня,

Чтоб угаданный свет был как будто гадательным,

Чтоб мы оба зажглись от того же огня.

Я тебя обожгу поцелуем томительным,

Несказанным — одним — поцелуем мечты,

И блаженство твое будет сладко медлительным,

Между ночью и днем, у заветной черты,

Чтоб, закрывши глаза, ты в восторге мучительном

Прошептала: «Опять! Ах опять! Это — ты!»

Я шел по выжженному краю

Каких-то сказочных дорог.

Я что-то думал, что, не знаю,

Но что не думать — я не мог.

И полумертвые руины

Полузабытых городов

Безмолвны были, как картины,

Как голос памятных годов.

Я вспоминал, я уклонялся,

Я изменялся каждый миг,

Но ближе-ближе наклонялся

Ко мне мой собственный двойник.

И утомительно мелькали

С полуослепшей высоты,

Из тьмы руин, из яркой дали,

Неговорящие цветы.

Но на крутом внезапном склоне,

Среди камней, я понял вновь,

Что дышит жизнь в немом затоне,

Что есть бессмертная любовь.