Стальная Крыса поет блюз - Гаррисон Гарри - Страница 27

• Предыдущая
• 27/47
• Следующая

Скучища, подумал я, и вдобавок – откровенная несообразность. Какие мы чистенькие, какие мы беленькие. Только крылышек да нимбов не хватает.

– Вдохновляет, – сказал я, когда мы добрались до конца экспозиции.

– О да!

– А там, дальше, что?

– Музей для студентов. Биологи изучают флору нашей планеты, геологи – сланцевые толщи.

– А археологи?

– Увы, очень немногое. Примитивные поделки давно усопших бедолаг первопоселенцев.

– Можно взглянуть?

– Отчего же нельзя? Вот, пожалуйста: палочки для добывания огня, грубая керамическая посуда. Топорик, несколько наконечников для стрел. Едва ли стоит их беречь, но мы беззаветно преданы своей миссии хранителей и архивариусов.

– И это все?

– Все.

Я глубоко вздохнул, извлек из внутреннего кармана фотографию и протянул Хеймскуру.

– Вы, наверное, уже в курсе, что вертухаи из Пентагона не останутся в долгу, если им помогут разыскать вот эту штуковину?

– В самом деле? Я бы не верил ни одному их обещанию. – Он взял снимок, поморгал, отдал. – Как это похоже на них! Вечно лгут, вечно мутят воду.

– Лгут?

– В данном случае – безусловно. Этот предмет был доставлен сюда. Я лично его осмотрел. Никакой научной ценности. Абсолютно никакой. Похоже, всего-навсего обломок старого космического корабля. Неинтересный, бесполезный хлам. Мы от него избавились.

– Избавились? – Не возьмусь описать усилия, которые я затратил, чтобы в голосе не прозвучало отчаяние.

– Списали. В Раю его больше нет. Все, что не представляет ценности для мужчин, должно исчезнуть. Да что тебе в этой безделице, Джим? Давай-ка выбросим ее из головы и поговорим о чем-нибудь действительно интересном. К примеру, о музыке. Скажи-ка, голубчик, ты сам пишешь тексты или?..

На обратном пути мы помалкивали, будто воды в рот набрав, и почти не замечали роскошеств, которые окружали нас на транспорте восторга. Лишь за закрытыми дверями апартаментов мы дали волю языкам. Одобрительно кивая, я выслушал весь Флойдов запас проклятий и ненормативной лексики, – надо сказать, он оказался в высшей степени изобретательным по этой части и практически ни разу не повторился.

– Присоединяюсь, – сказал я, когда отсутствие воздуха в легких заставило его стихнуть. – Нам и правда здорово не повезло.

– Ага, – согласился Стинго, – а еще нам здорово соврали.

– То есть?

– То есть Хеймскур попытался продать нам старую лепеху верблюжьего кагала. Так называемая история науки в его изложении – по большей части пропаганда для солдатни. И раз уж мы это понимаем, то с какой стати должны верить истории насчет археологической находки? Ты запомнил его последние слова?

– Нет.

– И я – нет. Но кое-что, надеюсь, запомнилось. Или ты не заметил, как на экскурсии я постоянно чесал в затылке и ковырял в носу?

Флойд с самого утра соображал туговато; он уставился на Стинго, разинув рот. Я улыбнулся и сунул в ухо указательный палец.

– Эй, небесное око, ты меня слышишь?

– Нет, зато я слышу, – отозвался через мой ноготь капитан Тремэрн.

– Чудненько, но не это главное. Главное – слышали вы нашего экскурсовода?

– Все до последнего слова. Скучища. Но все равно я записал, как ты просил.

– Как просил Стинго – каждому по делам его. Не откажите в услуге, воспроизведите последние слова насчет штуковины.

– Пожалуйста.

В ногте пощелкало, попищало, а затем наш престарелый гид занудил:

– Списали. В Раю его больше нет. Все, что не представляет ценности для мужчин, должно исчезнуть…

Он повторил это пару раз, пока я переписывал.

– Готово. Спасибо.

– Вот. – Стинго щелкнул по бумаге ногтем. – Хитрый старый котофей. Решил с нами поиграть, сообразил, что неспроста мы разнюхиваем. Заметьте, он не сказал «уничтожили». Ни разу. Он сказал «списали». А значит, находка, возможно, еще существует. В Раю ее нет – следовательно, она где-нибудь в другом месте. Но особенно мне нравится обмолвка насчет того, что эта вещь не нужна мужчинам. – Он улыбнулся, точно игрок в покер, открывший пять тузов. – Если мужчинам она ни к чему, то как насчет женщин?

– Женщин? – У меня отвисла челюсть, но я тотчас спохватился и с лязгом вернул ее на место. – А при чем тут женщины? Здесь же одни мужчины.

– Святые слова! А за стенкой-то кто? Готов поспорить: дамы! Либо они, либо в этом городе имеется высокоразвитая технология клонирования. В чем я очень сомневаюсь. Готов поставить на естественные контакты через стену.

Зажужжал челюстефон, и по мозговым извилинам разбежался голос Тремэрна:

– Я согласен со Стинго. И Мадонетта. Она уже идет вдоль стены к центру и доложит, как только что-нибудь выяснит.

Я сразу понял, что возражать бессмысленно.

– Годится. Вожаки местной шайки только и знают, что нам вешают лапшу на уши. Логично допустить, что они солгали и про находку. Ничего не остается, как подождать…

Я замолк. Вельди негромко постучал, затем отворил дверь.

– Благая весть! – заявил он, возбужденно сверкая глазами. – Железному Джону угодно встретиться со «Стальными Крысами» – и не где-нибудь, а в Веритории! Высочайшая почесть! Но сначала отряхните одежду от пыли и удалите с музыкальных челюстей суточную щетину – Флойда с его героической бородой это, естественно, не касается. О, если б вы знали, какое вас ждет удовольствие!

«Готов поспорить, без такого удовольствия мы бы прекрасно обошлись», – подумал я, но вслух ничего подобного не высказал. Царская милость есть царская милость, от нее не отвертишься. Я избавился от щетины с помощью быстродействующей депиляционной мази, расчесал волосы и постарался не кукситься, глядясь в зеркало. Из апартаментов я вышел последним, молча взобрался на транспорт восторга, и мы с тяжеловесным шиком покатили во дворец.

– Не возьму в толк, почему на этот раз все трое? – Стинго пригубил бокал охлажденного вина. – В прошлый раз, Джим, на фильм приглашали тебя одного.

– Понятия не имею.

Мне не очень нравился беспечный тон Стинго, захотелось сменить тему. Я попытался представить, как Мадонетта одна-одинешенька бредет по чужому городу, но мысли упрямо сворачивали на Железного Джона. Какой еще сюрприз он приготовил?

Наконец мы вступили в Вериторию, освещенную лучше прежнего, и я поразился – насколько же она просторней, чем показалось вчера! Кресла были расположены полукругами, в каждом сидел зритель – я еще не видал в Раю такого сборища старых пней. Куда ни глянь – лысины, седины, морщины и беззубые рты.

Сам Железный Джон вышел на сцену и обратился к нам с приветственной речью:

– Мы искренне рады видеть вас здесь. Эти кресла – для вас.

Он указал на передний ряд, удаленный от прочих и состоящий всего из трех, но лучших кресел.

– Музыкальные Крысы, вы наши почетные гости. Это особый случай, особый для юного Джеймса диГриза. Джим, ты здесь самый молодой. Скоро ты поймешь, что я имею в виду. А твои друзья, несомненно, получат удовольствие. Не только удовольствие, но и полезный урок, я надеюсь. Итак, начинаем…

Едва он вымолвил: «Начинаем», – погасли огни и тьма заполнила Вериторию. Во мраке зазвучали шаги, раздался смех. Загорелся свет, я увидел малыша лет восьми. Спотыкаясь, он семенил к нам с большой коробкой в обнимку. Он положил коробку, откинул крышку, достал и запустил волчок. Потом, вынув лоток с кубиками, начал строить башню. Когда она поднялась довольно высоко, мальчик полез в коробку за новой игрушкой. Выглядел он при этом уморительно серьезным и сосредоточенным. Он порылся в коробке обеими руками, потом огляделся, по-детски морща лобик.

– Не прячься, Мишутка.

Он заглянул за коробку с игрушками, снова покопался в ней и вдруг решительно повернулся и убежал в темноту, но шаги я слышал – они удалялись, затихали. Затем малыш вернулся с игрушкой – самым обыкновенным потрепанным плюшевым медвежонком. Усадил его возле коробки и взялся сооружать вторую башенку из кубиков.

• Предыдущая
• 27/47
• Следующая