Спасательная шлюпка - Гаррисон Гарри - Страница 14

• Предыдущая
• 14/29
• Следующая

Важнейшим существом для Хэма был его приятель Джес. Носила ли их дружба гомосексуальный оттенок, из слов Хэма понять было невозможно. Никто больше не любил Хэма — ни мать, ни отец, ни подруги. Только Джес. И Хэм отвечал ему тем же. Вот уже двадцать лет, как они были собутыльниками, убивая время досуга выпивкой.

Но внезапно Хэма забрали и послали на странную колонию далекой планеты, где он вряд ли встретит человека своего круга, с которым можно было бы поговорить. Он не мог даже написать Джесу — не потому, что был неграмотен, просто сообщить что-либо, кроме голых фактов, Хэму было не под силу.

Страдая от этой потери, он погрузился в отчаяние, которого никто вокруг не замечал. Он не мог выразить свои ощущения, не мог даже объяснить причины их появления, хотя Джайлсу и удалось понемногу вытянуть из него нужную информацию и кое-как понять состояние Хэма.

Хэм, лишенный Джеса, нуждался в какой-нибудь привязанности и бессознательно тянулся к Джайлсу. Джайлс единственный имел тот же рост, силу и другие качества, которыми были наделены прежние друзья Хэма. Они с Хэмом находились на противоположных концах социальной лестницы, но безжалостная рука судьбы подняла их и перекроила им жизнь.

«Оба они прокляты», — подумал Джайлс. Но Хэму все же лучше — он мог свободно любить любого человека, а Джайлс, хотя и находился в тесных отношениях с Полем, вряд ли смог бы назвать это «дружбой».

Что касается женщин… Джайлс внезапно осознал, что он не вынес ничего стоящего из своих кратких связей, да и не стремился к этому. Впервые он осознал, что его никто не любил, и сам он не любит ни одного человека. Его родители были живы, но уже были отделены от него непреодолимой стеной возраста и обычаев, а братья и сестры были чужды ему.

Он был лишен любви — необходимой составной части жизни Хэма, но Джайлс не сознавал этого раньше. Для него любовь была долгом, и долг был его любовью. Его эмоции простирались только в пределах долга, и больше ничего ему не было нужно. Его мысли вновь вернулись к Хэму. Тот не мог понять причин своего страдания, и это лучше всего, потому что Хэм не мог осознать причин своей привязанности к Джайлсу, ведь он не мог и мечтать о том, чтобы стать другом Адельмана в любом доступном ему смысле. Единственное, что Хэм мог ощущать — это мучительное желание сделать что-нибудь для Джайлса, что-то большое и трудное, чуть ли не отдать за него свою жизнь.

— Хорошо, — сказал Джайлс. — Хорошо, Хэм. Я понял, не беспокойся. Как только ты мне понадобишься, я тебя позову.

— В самом деле? — спросил Хэм.

— Конечно, — ответил Джайлс. — Не беспокойся об этом, все будет в порядке.

— Правда? — успокоенно сказал Хэм.

Он еще плакал, но уже от благодарности и облегчения, сжимая руку Джайлса.

Джайлс посидел с ним немного, пока тот не уснул. Потом осторожно освободил руку и встал, потянулся — мускулы затекли от долгого сидения. Ему пришло в голову, что в колониях должны быть и другие чернорабочие — Хэма невозможно отправить назад, на Землю, но можно изменить его контракт таким образом, чтобы он попал в общество себе подобных.

Джайлс лег на койку и стал размышлять о том, как заставить капитана изменить курс. Он убедился, что полиции известно, что Поль находится где-то в колониях, и, следовательно, она будет охотиться за ним именно там. Но время… Джайлс не мог предполагать, что ему придется столкнуться с упорством капитана. Почему? — вот в чем вопрос. Почему капитан так тверд в своем решении? Неужели, отвергая его предложение, она руководствовалась лишь тем, что сказала?

Через двое корабельных суток он по-прежнему не имел решения. Но, видимо, не судьба была ему подумать об этом спокойно. Едва он сел на койку с магнитофоном Эстевена, чтобы записать события последнего дня, за перегородкой соседнего отсека раздался шум — крик, вопли нарушили тишину корабля.

Он сунул магнитофон в карман и выбежал в средний отсек, увидев, что Гроус прижал к стене Эстевена и пытается сделать так, чтобы тот лишился сознания. Гроус был лет на десять старше Эстевена, ниже ростом и легче. К тому же он, очевидно, не имел представления о тактике драки, кроме общей идеи о том, что нужно молотить противника кулаками почем попало. Но его бешенство компенсировало все недостатки, и Эстевен, зажатый между двумя койками и стеной, не мог вырваться от обезумевшего Гроуса. Было ясно, что если не остановить Гроуса, он может нанести своему противнику серьезный вред.

Джайлс отшвырнул пару коек и сгреб Гроуса за воротник.

— Стой! — рявкнул он, отбрасывая его от жертвы. Эстевен уже сползал по стене на пол. — Остынь, Гроус. Ну, ну, не пытайся ударить меня, веди себя спокойно. Эстевен, сядь на другую койку и расскажи, что случилось.

— Он, он… — всхлипывал Эстевен. На его щеках появился уже знакомый Джайлсу неестественный румянец. — Он берет все, что ему нравится. Он взял компьютер и еще книгу. Я хотел лишь вырвать из нее несколько страниц, чтобы записать туда музыку, которую сочинил…

— Всего лишь!.. — завопил Гроус в бешенстве. — Несколько страниц— это всего лишь?! Целую пачку листов из книги моих предков о доказательстве теорем! Я читал ее, чтобы убить время, но это моя книга, и для меня она бесценна! Ей 225 лет! И ты посмел думать, что я позволю тебе вырвать страницы из книги, завещанной мне предками, чтобы нацарапать какую-то доморощенную мелодийку? Это ты-то собираешься сочинять музыку? Да все знают, что всю музыку теперь пишут музыкальные ящики…

— Гроус! — сказал Джайлс.

Тот замолк.

— Он думает… — начал Эстевен.

— И ты тоже, — сказал Джайлс. — Спокойно. Гроус, покажите-ка мне книгу.

Все еще глядя на Эстевена, Гроус полез в карман и вынул оттуда коричневый томик, маленький, умещающийся на ладони. Однако, открыв его, Джайлс увидел, что на страницах было достаточно пустого места вокруг чертежей.

— Это математическая книга по доказательству теорем?

— Так точно, Ваша Честь, — уже менее агрессивно сказал Гроус. — Ее купил мой дед еще до Великой Революции. Это наследство того времени, когда компьютеры занимали целые этажи.

— Ей двести лет? — спросил Джайлс. — Ты прав, что не дал ее уродовать, Гроус.

Он поморщился, взял угол одной страницы двумя пальцами и попытался оторвать бумагу.

— Она довольно прочна для такой старой книги, — сказал он. — Как…

— Ее пластифицировали, — гордо ответил Гроус. — Это сделал мой отец, и это стоило ему месячного заработка, но зато она уже сорок пять лет выглядит как новенькая.

— Пласти… что? — спросил Эстевен.

— Все правильно, Эстевен, — сказал Джайлс. — Гроус прав. А что?

— Да нет, — сказал тот, все еще глядя на книгу. — Только… если это пластик, моя ручка не будет на нем писать. Эти листы мне не годятся.

— Черт побери, что же ты не подумал об этом с самого начала, прежде чем хватать мою книгу?! — завопил Гроус.

— Да я сперва попросил тебя…

— А я тебе сказал «нет»! Неужели я должен давать объяснения, почему нельзя рвать книгу, доставшуюся мне по наследству?

— Было бы немного умнее, если бы ты попытался все же объяснить ему это, — сказал Джайлс. — Ладно, спрячь ее, чтобы никто до нее не добрался.

Он ушел в свой отсек и обнаружил, что за ним вслед вошла Мара. Она встала возле него.

— Да? — сказал он, глядя на нее.

— Можно вам кое-что сказать? — спросила она. Ее лицо было серьезным.

— Что именно?

— Если вы пойдете со мной…

В среднем отсеке играла мелодия Боссер, сопровождаемая хриплым Сайнгх, но вдруг она сменилась каким-то плачущим инструментом, а затем снова раздался крик.

Вбежав в отсек, Джайлс увидел Гроуса, который пытался вырвать магнитофон из рук Эстевена.

— Чтоб я больше не слышал ничего подобного! — кричал Гроус. — Верни Боссер и Сайнгх, так будет лучше!

— Минутку, минутку, — умолял Эстевен. — Послушай немного, это Спайни…

— Какого дьявола, Спайни, — ревел Гроус, — это Кайлайн, а я его не выношу!

• Предыдущая
• 14/29
• Следующая