Антон и антоновка - Тайц Яков Моисеевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/16
• Следующая

Антон посмотрел на знаменитую антоновку, которая лежала на самом видном месте, и усмехнулся:

— Грамоту?.. — Он осторожно потрогал громадное яблоко. — Тёзка мне… — и стал потирать руки. — А мы, дочка, с Шалуном завтра скачем!

— Скачете? — обрадовалась Маша. — Молодчина вы, Антон Потапыч! Призы, говорят, будут…

— Как кому! — И задумчиво повторил — Так грамоту, говоришь? За фрухты? Здорово… — и пошёл готовить Шалуна к скачкам.

Скачки начались в двенадцать часов тут же, на лугу, около выставки. Дорожка проходила как раз мимо Машиной будки. Народ повалил на луг. Маше нельзя уйти от будки, но ей и отсюда всё видно. Сначала скакали чужие лошади, но вот наконец и Антон Потапыч, в белой рубахе и начищенных сапогах, выехал на круг рядом с другим всадником. Заиграла музыка, в синем небе застыл красный флажок. Всадники, осаживая коней, подровнялись. Чужой конёк — вороной, складный, тонкий, зато он пониже сильного, золотистой масти, Шалуна.

Флажок чиркнул по небу — кони сорвались с места. Маша заволновалась, приподнялась на цыпочки и прикрылась рукой от солнца, чтобы лучше видеть. Хорошо идут, ровно — морда в морду! Вороной мчится легко, будто и земли не касается, а Шалун скачет размашисто, с натугой.

— Ой, матушки! — вскрикнула Маша.

Вороной стал вырываться вперёд. Вот его короткий чёрный хвост насмешливо вскинулся перед мордой Шалуна. Все зашумели: «Громобой, Громобой!» Антон шире расставил локти, гикнул и низко-низко пригнулся к лошадиной шее, будто хочет что шепнуть Шалуну. Конь рванул и на повороте догнал вороного. Народ закричал: «Шалун!»— и Маша вместе со всеми кричала: «Шалун, Шалун!» Она сорвала с головы платок и стала изо всех сил махать лихому наезднику Антону Потапычу.

Чья-то тень упала на Машу. Она, не переставая махать, оглянулась. Перед будкой стоял здоровенный парень, босой, в сером рваном пиджаке. Он протянул тёмный палец к знаменитой антоновке:

— Это что за яблочище такая?

— Руками нельзя! — рассердилась Маша. — Не видишь, написано: «Антоновка зимняя белая»! — Она поправила бумажку с надписью. — Нам за неё грамоту дадут!

Толпа на лугу шумела. Нельзя было разобрать, что кричали. Маша посмотрела на круг и с новой силой замахала платком: Шалун обгонял Громобоя. С каждым скачком он всё выдвигался вперёд, и вот он уже на целых полкорпуса обставил вороного. Антон Потапыч ещё подбадривал своего коня сапогами, и Шалун, разгорячённый, всё прибавлял ходу. Маше захотелось петь и плясать. Она подпрыгивала и всё кричала: «Давай, Шалун, давай!..»

Радостно приплясывая, она бегло посмотрела на решёта с яблоками и обомлела… Руки её опустились, рот испуганно открылся: «Матушки, да что ж это?» Она растерянно потопталась на одном месте, комкая и кусая платок. Вдали, у лесочка, виднелась серая спина оборванца, укравшего самое лучшее яблоко — зимнюю белую антоновку.

Маша бросилась на беговую дорожку. Всадники завернули и теперь скакали прямо на неё. Она различала весёлое, красное лицо Антона Потапыча, чёрные раздутые ноздри Шалуна, мелькающий серебристый край подков…

— Антон Потапыч, — в тоске закричала Маша, — антоновку стащили!

Кони с топотом пронеслись мимо. Маша побежала за ними, причитая:

— Надкусит он наш экспонат, Антон Потапыч, миленький, не губи, вон там ворюга, в лес удрал!..

Антон на всём скаку повернул голову в сторону леса, потом посмотрел вдоль круга — туда, где заманчиво краснел флажок финиша. Вороной стал нагонять, с минуту кони шли ровно. Антон всё поворачивал голову то вправо, к лесу, то влево, где финиш. Вдруг он откинулся, обернулся на Машу и с силой дёрнул правый повод. Шалун мотнул мордой и сбился с галопа. Антон свирепо подтолкнул его каблуком в живот, но Шалун не захотел сходить с крута. Антон снова рванул повод, снова поддал ногой и наконец под недоумевающий гул толпы погнал вправо, к лесочку. А вороной промчался дальше по кругу. Сидевший на нём молодой конюх всё оглядывался…

Плачущую Машу окружил народ. Через несколько минут, расталкивая толпу, подъехал Антон на взмыленном Шалуне и подал Маше яблоко.

— На, дочка, — тихо сказал он, — держи… грамоту!

Маша кинулась к яблоку.

— Целёхонько! — улыбнулась она, утирал глаза платком. — Хорошо как, матушки!.. Прости меня, разиню такую, Антон Потапыч.

Антон смотрел на круг, где подходил к финишу конюх на Громобое. Тут к Антону, пробившись через толпу, подошёл член комиссии с фотоаппаратом:

— Это что за фокусы — сходить с дорожки перед самым финишем?

Антон хмуро посмотрел на члена комиссии и стал снимать седло с Шалуна.

— Очень резвый жеребец! — сказал член комиссии. — Мы его на завтра записали скакать с Рафинадом. Только чтоб без фокусов, пожалуйста… А теперь становитесь с конём в позу!

И стал наводить аппарат.

— Дочка, — весело позвал Антон, — иди, вместе выйдем! С фрухтом своим иди!..

Маша стала рядом, прижимая к груди драгоценную антоновку.

Так они все и получились весёлые: Антон, Маша и антоновка. Только Шалун невесёлый: он ведь не мог ещё знать, что завтра ему удастся обогнать самого лучшего коня выставки — Рафинада. Мокрый, забрызганный собственной пеной, он часто дышал и потемневшими глазами сердито косился на громадное яблоко — потому у него и получилось такое обиженное выражение «лица».

Вот живут брат и сестра — Костик и Тома. Томе в августе исполнилось десять лет, и папа подарил ей коньки. Называются «снегурки». Это самые лучшие коньки для начинающих.

А Тома — начинающая. Она не умеет кататься, но она зимой видела, как ребята катаются, и всё время твердила:

— Папа, хочу коньки! Папа, хочу коньки! Вот он и купил ей коньки. Они как санки. Широкий полоз спереди загибается вверх. Сзади шпенёк. По бокам «лапки». Вставишь шпенёк в дырочку в каблуке, завинтишь потуже ключом «лапки» — и мчись куда хочешь, лишь бы под ногами было хоть немного льда или крепкого снега.

Костик спросил:

— Папа, а мне коньки?

— Тебе ещё рано, пожалуй, — ответил папа. — Вот когда тебе тоже исполнится десять, тогда куплю.

Костик не стал спорить. Да и глупо было бы спорить сейчас, когда за окном стоит жаркий день, все ходят в майках и пьют на каждом углу газированную воду.

Потом наступила осень, и Тома начала готовиться к зиме. Ей сшили специальный костюм для коньков: лыжные штаны, лыжную кофту с «молнией», шапочку с голубым помпоном и голубой шарф, который будет развеваться на бегу.

Тома ясно представляла себе, как она выйдет на бульвар, заложит руки за спину и помчится на своих «снегурках». И все прохожие будут смотреть на неё и думать: «Как ловко бегает на коньках эта девочка в шапочке с голубым помпоном!»

И вот выпал первый снег. Кругом сразу посветлело. Папа стамеской выдолбил в Томиных каблуках дырки и приладил пластинки. А Тома надела свой костюм и стала привинчивать коньки. Но снег тем временем растаял.

Назавтра выпал второй снег. Тома достала было коньки, но тут и второй снег растаял.

Тома сердилась на погоду. Каждый вечер она слушала радио. Наконец сказали: «Ожидается похолодание, небольшой мороз».

Тома встала рано, кинулась к окошку — верно: улица покрыта ледком. Все идут осторожно, ворчат:

— Ох, и скользко!

А Тома радуется. Она поскорее надела лыжные штаны, кофту, шапочку, привинтила коньки, повязалась шарфом и шагнула к дверям.

Вдруг нога подвернулась, и Тома схватилась за дверь, чтобы не упасть. Но дверь отворилась, и Тома повалилась на стул. Стул опрокинулся, и Тома всё-таки упала на пол.

Костик подбежал к ней:

— Томочка, ушиблась?

— Нет, ничего. Конечно, на коньках в комнате нельзя.

Она ухватилась за стул и давай его толкать. Толкала, толкала, пока не выбралась со стулом на крыльцо. А там ступеньки. Как по ним спуститься? Со стулом нельзя — он широкий. А без стула страшно!

• Предыдущая
• 5/16
• Следующая