Антология фантастических рассказов. Том 5 - Альдани Лино - Страница 45

— Ты убил его!

— Спаси меня! — умолял Фауст, и его лицо в отблеске пламени было похоже на маску ужаса. Тоска была такой искренней, что в глубине души у Мефи что-то дрогнуло, и он успокаивающе поднял руку.

В эту минуту на лестнице раздался топот шагов и лязг железа. Дверь на лестницу распахнулась, ударившись о темную кирпичную стену. В свете факелов заплясали тени, отблеск пламени стекал по блестящим латам, как кровавые струи. Усатые, мрачные, смуглые лица.

— Убийца! — вскрикнул кто-то, и женщина с развевающимся облаком светлых волос и безумными глазами кинулась на Фауста. Валявшийся на полу окровавленный меч говорил яснее слов. Солдаты у двери ошеломленно смотрели на эту сцену.

Тут Мефи выступил из тени и поднял руку.

— Мир! — воскликнул он по-латыни. — Мир!

Никто не понял латинских слов, но они произвели свое действие.

Сначала задрожала группа у дверей. Вопль ужаса, паника, падение тел, шумный, судорожный бой за дверью. Через несколько мгновений от солдат осталось только оружие, да один-два шлема медленно скатывались по ступенькам, разбивая тишину звонкими ударами.

— Мир! — повторил Мефи.

Девушка встала и медленно прижала руку к губам, свирепый огонь у нее в глазах сменился ледяным ужасом. Она медленно отступала шаг за шагом. На лестнице она схватилась обеими руками за волосы и пронзительно закричала:

— Дьявол! Убийца моего брата — в руках у дьявола… Дьявол! — Остальное затерялось в безумном хохоте.

— Ты спас меня, господин… от виселицы.

— И от «жизни вечной», - насмешливо добавил Мефи.

Доктор задрожал.

— Мы не можем оставаться здесь. Если меня но потащит палач на виселицу, то меня ждет костер, — сказал он.

Некоторое время оба молчали,

— Хорошо, — произнес Мефи. — Я спасу тебя. Но ты тоже сделаешь для меня кое-что… Послушай…

Мефи знал, чего он хочет… В городе была чума.

Ее несли на носилках закутанные люди. Ее несли тучи воронов над грудами непогребенных трупов Заупокойный колокол отбивал такт этому страшному призраку в его кошмарной пляске. Забитые двери были покрыты белыми крестами, отовсюду поднимался запах разложения. Ужас был начертан на исхудалых лицах, и священники в полупустых церквах служили реквием в тишине господнего отсутствия.

Двое прохожих прошли через покинутые ворота под угасшими взглядами стражников, неподвижные руки которых не выпустили оружия даже поело смерти.

Тот, кто был повыше ростом, задрожал от возмущения.

— Я не пойду дальше, — сказал он. — Ты знаешь, что нужно делать, знаешь, как найти меня.

Фауст кивнул: зрелище смерти не волновало его. Он шел дальше по тихим улицам, огибал лужи, отскакивал от голодных собак.

Он постучался в ворота дворца. Долгое время ему отвечало только эхо, потом засов отодвинулся, и ворота приоткрылись.

— Я врач, — быстро произнес Фауст.

— Тут исцеляет только смерть, — быстрым шепотом ответил слуга. — У князя заболела дочь, он никого не принимает. Уходи!

Доктор сунул ногу между створами.

— У меня есть средство против чумы, скажи это своему господину.

Дверь приоткрылась больше, показалась растрепанная голова с острым носом. В глазах было недоверие.

— Ты дурак или… — В руке сверкнула пика.

Доктор отскочил, но не сдался.

— Я думал, князь не захочет, чтобы его дочь умерла, — сказал он и повернулся, словно уходя.

Слуга нерешительно глядел ему вслед, потом окликнул:

— Погоди, я скажу о тебе.

Князь был уже стариком, утомленным, закутанным в длинную парчовую одежду, расшитую золотом. На тяжелом столе стояла чаша, в которой дымилось вино. На лбу у князя лежал компресс, пахнувший уксусом.

— Если ты говоришь правду, — медленно произнес он, — то получишь все, чего пожелаешь. Если нет, тебя будут клевать вороны на Виселичной горе. Итак?

Доктор улыбнулся.

— Я не боюсь.

Князь смотрел на него, медленно гладя бороду, иногда нюхая губку, смоченную в уксусе.

— Дочь, заболела перед полуднем, она горит как огонь и бредит… Отец Ангелик дал ей последнее помазание. Ты хочешь попытаться?

— Веди меня к ней, — ответил Фауст.

Тонкая игла шприца слегка прикоснулась к восковой коже; по мере того как по ней струилась серебристая жидкость, под кожей вырастало овальное вздутие. Доктор разгладил его и обернулся к князю.

— Теперь она уснет, — сказал он. — Через час жар у нее прекратится, но до вечера она должна спать. Она выздоровеет.

Взгляды присутствовавших следили за ним с суеверным страхом, его уверенность убеждала. Ему верили, как он верил Мефи, но шаги стражи перед запертой дверью комнаты, в которую его потом ввели, отзывались в душе тревогой. В конце концов у врага есть тысячи путей, и замыслы его коварны. Время шло, а в душе у Фауста угрызения совести сменялись страхом. Он беспокойно вертел в руках яйцеобразный предмет из голубоватого сияющего вещества; нажав красную кнопку на его верхушке, можно было вызвать Ужасного… но доктор не смел ее нажать.

Когда стемнело, загремел ключ. Слуги внесли блюда с дымящейся пищей и запотевшие бутылки. Они поклонились ему, и это вернуло ему уверенность. Доктор ел и пил, и ему было очень весело.

Потом он снова стоял перед князем, и у старика не было ни компресса, ни губки. Он смеялся и предложил доктору сесть.

— Прости, почтенный друг, тебе пришлось поскучать… Дочь моя спит, и лоб у нее холодный, тебя, наверное, послал всемогущий.

Священник в черно-белой сутане кивал в такт благодарственным словам. Доктору стало неприятно.

— Ах, нет, нет, ваша светлость. Это долг христианина и врача — помогать страдающим…

— Достоин делатель мзды своей, — бормотал монах.

Князь всхлипнул.

— Ты великий человек, доктор… Но можешь ли ты предохранить перед божьим гневом? Есть ли у тебя средство, чтобы отогнать болезнь заранее? Люди у меня умирают, и поля опустели. Кто их будет обрабатывать?

— А кто заплатит десятину? — спросил монах, перебирая четки костлявыми пальцами.

— Есть у тебя такое средство? — настаивал князь.

— Есть, — ответил доктор, и глаза у них алчно заблестели, — но с условием…

— Согласен заранее, — начал было князь, но монах сжал ему руку и спросил:

— С каким, милый сын мой?

— С тем, что вы создадите царство божье на земле.

Молчание. Князь переглянулся с монахом. Доминиканец перекрестился и провел языком по губам.

— Мы не печемся ни о чем другом, сын мой, — тихо сказал он.

Доктор нажал кнопку на яйцевидном предлоге и положил его на стол. Они видели это, но ни о чем не спросили.

— Тот, кто примет мое лекарство, забудет обо всем, что было, — сказал он, — Его мысль станет чистой, как неисписанный пергамент. Тот, кто примет это лекарство, не будет знать болезни, и его уста не произнесут слов лжи…

— Когда грозит смерть, то это условие не тяжело, — сказал князь.

Но глаза у монаха сощурились.

— Только бог всемогущий имеет право определять меру страданий, которыми грешники покупают свою долю в царствии небесном. И не человеку изменять его пути, — подчеркнул он. — От чьего имени ты говоришь, доктор? — неожиданно прошипел он.

Доктор окаменел, по спине у него прошел холод. Во что втянул его таинственный посетитель? Иногда он не сомневался в том, что это дьявол, иногда его речи звучали как райская музыка. Но разве сатана не сумеет превратиться в агнца, чтобы скрыть свои волчьи зубы?

Князь поднял руку, и лоб у него стянулся морщинами.

— Ты говоришь, они все забудут… Это значит — забудут и то, кто господин и кто слуга, забудут о податях и десятинах и о ленных обязанностях?…

Доктор наклонил голову.

— Только бог может править судьбами людей, — строго произнес монах, впиваясь взглядом в лицо князя. — А тот, кто своевольно захочет вмешаться в дела божьего провидения, пойдет в адский огонь и в море смолы кипящей… Так вот, если они забудут, что должны служить тебе, Альбрехт, — насмешливо обратился он к князю, — то кто будет защищать тебя? Кто защитит тебя от мести врагов? Да и ты был бы рад забыть обо многом, правда? — Его аскетическое лицо скривилось в усмешке, и князь скорчился, как под ударом бича.