Новая алмазная сутра - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" - Страница 88

Он сказал:

"Так пишутся хайку: Медитация Капли дождя падают на крышу. Это не поэмы; они очень зрительные"... потом он лег и снова заснул.

Планировалось сделать плавательный бассейн для Ошо и комнату для упражнений с тренажерами, оснащенную современным оборудованием. Все были заняты, исследуя каждую возможность, чтобы помочь Ошо удержаться в теле, пока ему нужно было девять лет бороться с отравлением. Это время должны были продолжаться вредные последствия.

Из Японии мы получали настойки, которые должны были выводить из организма токсины, пробовались специальные ванны и даже радиационный пояс, который, как было доказано в Японии, с правильной дозой излучения излечивал многие болезни.

Друзья со всего мира, от алхимика в отдаленных холмах в Италии до знаменитого японского ученого, присылали медикаменты и травы для того, чтобы Ошо попробовал их.

Но Ошо становился все более и более слабым. Он прекратил дискурсы утром, и вместо этого у него были сессии массажа с Анубуддой и японским Анандой. Однако он по-прежнему приходил говорить с нами по вечерам.

Он начал страдать от случайных обмороков, "атак падений", неожиданно падая на землю, что повышало возможность повреждения его кровеносных сосудов, в особенности, в сердце. Мы постоянно беспокоились (это просто приводило меня в ужас), что он может упасть, когда рядом никого не будет, и сломать себе кости. И в то же время мы не хотели кружить вокруг него все время и вторгаться в его пространство.

В марте, когда мы праздновали тридцать пятый год просветления Ошо в новом Будда Холле, который выглядел как космический корабль со своей новой крышей, началась серия дискурсов "Мистическая роза".

Это была серия, из которой родилась новая медитация, новая группа и новое приветствие - каждое открывало магию спонтанности Ошо. Приветствие было: "Яа-Ху!" - и мы так приветствовали Ошо, когда он входил или уходил из зала, мы поднимали вверх обе руки и кричали в унисон: "Яа-Ху!" Это действительно доставляло ему радость.

Каждый вечер, когда Ошо ложился спать, я поправляла у него одеяло перед тем, как выключить свет и на цыпочках выйти из комнаты. Когда я поправляла одеяло, он иногда взглядывал на меня смеющимися глазами и говорил: "Яа-Ху! Четана". Во время этой серии над всей коммуной была дзенская палка, и эхо ее силы можно слышать до сих пор.

Несколько дней было хихиканье и беспокойство в аудитории, и однажды это случилось, когда Ошо отвечал на вопрос о тишине и об отпускании себя. Атмосфера была такой, что мы чувствовали, как будто мы двигаемся выше и выше вместе с ним как одно целое. Это был дискурс, на котором люди забывали дышать, и как раз во время тишины, когда голос Ошо дотянулся почти за облака, раздался взрыв истерического смеха. Ошо продолжал говорить, но смех усиливался, и потом еще несколько человек начали смеяться этим сумасшедшим смехом. Ошо сделал паузу и сказал: "Это выходит за пределы шутки", - ...но смех все же продолжался. Каждый остановился на середине полета, и минута тикала за минутой ... Ошо посмотрел на аудиторию и очень величественно и спокойно положил дощечку с вопросами, встал, поприветствовал намасте каждого и вышел из Будда Холла.

Он сказал: "Завтра вечером меня не ждите".

Когда я встала и побежала к двери, чтобы проводить его на машине обратно в его комнату, я чувствовала себя больной от шока, и когда мы дошли до комнаты, я наклонилась, чтобы сменить ему обувь. Я хотела извиниться, потому что, конечно, моя бессознательность не отличалась от чьей-либо другой, но я не могла говорить.

Он попросил меня позвать Нилам, Анандо и своего доктора Амрито.

К тому времени, когда они пришли, Ошо уже лежал в постели, и он разговаривал с ними из постели около двух часов. Он сказал, что поскольку мы не способны слушать его, то почему он должен приходить в Будда Холл каждый вечер? У него очень сильная боль, и он живет только для нас; только для нас он приходит говорить каждый вечер, и если мы не можем даже слушать...

В комнате было пронизывающе холодно и темно, горела только небольшая лампа около кровати, и Ошо говорил шепотом, так что Нилам, Анандо и Амрито должны были приблизить свои головы очень близко к Ошо для того, чтобы услышать. Я стояла в ногах постели, наблюдая, и была в таком шоке, что я даже не знала, что я чувствую.

Я спрашивала себя: "Что я чувствую?" - и я не знала. Я была совершенно чистым листом, я не могла регистрировать, что происходит со мной. Ошо говорил, что он покинет тело, и Нилам плакала. Анандо пыталась шутить с Ошо, но его чувство юмора казалось, не работало - очень опасный знак. В конце концов, мои эмоции вышли как приливная волна, и я разрыдалась: "Нет, ты не можешь уйти. Мы не готовы.

Если ты уйдешь сейчас, я уйду вместе с тобой". Он помедлил, поднял свою голову с подушки, чтобы посмотреть на меня... Я рыдала, и все же я чувствовала, что это превращается в драму. Мы все окоченели от холода и плакали, и в конце концов Нилам сказала: "Давайте дадим Ошо поспать".

Ошо обычно немного ел ночью. Это изменялось в зависимости от того, как он себя чувствовал, но эти несколько месяцев он что-то съедал два или три раза за ночь.

Если его желудок был полон, это помогало ему спать, и он однажды сказал нам, что это началось, когда за ним ухаживала его бабушка, и она давала ему сладости.

Он ел около полуночи, так что когда он звал меня, я брала еду, он сидел на постели, а я сидела на полу. Я ждала... но он больше ничего не говорил о том, чтобы оставить тело. Он говорил совсем о других вещах, как будто ничего не произошло, и я старалась быть очень-очень спокойной и не собиралась напоминать ему.

Он пришел разговаривать с нами на следующий вечер, и с того вечера аудитория больше не была аудиторией, а была собранием медитирующих. Изменилось качество того, как мы слушали, и даже, несмотря на то, что прибывали новые люди, они соскальзывали в это качество, как в шелковую перчатку.

Несколькими неделями позже в конце каждого дискурса Ошо начал вводить нас в медитацию, которая начиналась с джиббериш. Каждый в зале позволял вылетать бессмысленной чепухе из его ума. Ошо потом говорил нам: "Стоп, полностью замрите", - и мы сидели, неподвижные, как статуи. Потом: "Отпустите себя", - и мы раскидывались на полу. Когда мы лежали на полу, Ошо мягко вводил нас в молчаливые пространства, которые должны были стать нашим домом. Он дал нам вкус нашего внутреннего мира, где мы однажды поселимся навсегда. И потом он возвращал нас назад и спрашивал: "Можем мы праздновать собрание десяти тысяч будд?"