Ордер на возмездие - Воронин Андрей Николаевич - Страница 53

• Предыдущая
• 53/71
• Следующая

Эта дверь открывалась наружу. Комбат не стал с ней церемониться, ударил ногой ровно в центр. Дверца слегка прогнулась, а затем, спружинив, отлетела в кабинет. Толстошеев жалобно завыл, пытаясь вырвать застрявшую в унитазе ногу.

Комбат сгреб его в охапку и рванул на себя. Ботинок остался в унитазе, и если бы Толстошееву хватило сил не разжать пальцы, то он лишился бы рук.

– Ты, урод! – заорал Комбат, – кинуть нас вздумал?!

– Я… да вы что, ребята… – озираясь по сторонам, тараторил Толстошеев. – Я же все как положено…

– Чего ты с ним разговариваешь, – проговорил Порубов, – кончать его надо!

От такой хладнокровной откровенности Толстошеева бросило в дрожь. Он не понимал, с какими претензиями прибыли к нему Рублев и Порубов, но нутром чуял, претензии серьезные и малой кровью он не отделается.

– Нельзя нам его сейчас кончать, – тихо отвечал Комбат и рявкнул в самое ухо владельца автосервиса. – Где граната?

От растерянности Матвей указал на приоткрытый сейф. Мишаня подбежал, вытащил гранату, лежавшую на верхней полке, и запал с чекой с нижней.

– Сделай, как в прошлый раз.

Мишаня ввернул запал и вытащил чеку. Затем сунул гранату в руку Толстошееву. Тот инстинктивно сжал вмиг похолодевшие пальцы.

– А теперь получай, – Комбат, широко размахнувшись, заехал Толстошееву в челюсть. – Только запомни, урод, если обрубишься, граната выпадет и взорвется. Мы-то выскочить успеем, а ты – нет.

У Матвея потемнело в глазах, но ужас оказаться разорванным в клочья гранатой заставлял его ни на секунду не закрывать глаза.

– Пока, урод, я тебя пожалею. Ты еще дешево отделался. Где «Игла»? – и, спросив это, Комбат сжал в пальцах плечо Толстошеева.

Тот взвыл от боли, чувствуя, как немеет рука, как делаются непослушными пальцы, в которых зажата граната.

– Где «Игла»? – повторил вопрос Комбат,. не дождавшись ответа, и чуть сильнее сдавил пальцами худое плечо.

– Я сейчас гранату выроню, – запричитал Матвей Толстошеев.

– Выронишь, – спокойно констатировал Рублев, – если, конечно, не скажешь, где «Игла».

– Там же, в боксе!

– Не врешь?

– В подвале, за железной дверью! – не выдержал Толстошеев, чувствуя, как понемногу отходит рычаг боевой гранаты.

Комбат ослабил хватку, и Толстошеев что было силы сжал пальцы. И если бы граната была лимоном, он выдавил бы из него весь сок без остатка.

– Ключ у тебя?

– Да, в кармане.

Рублев запустил руку в карман куртки Матвея и вытащил связку.

– На нем два надпила, чтобы в темноте не спутать.

– Веди. А ты, Мишаня, подгони джип.

«Боже мой, опять этот джип! – бестолково соображал Толстошеев. – Сто тысяч долларов чужих отдал, а они „Иглу“ забирают! Мне же голову открутят!»

Он чувствовал: просить о пощаде бессмысленно. Мужики попались решительные, и если уж собрались что-то делать, то доведут до конца. Порубов словно ходил по территории собственных складов, подошел к воротам, распахнул их, быстрым шагом отправился за машиной. Никто из работавших в автосервисе и не подумал закрыть ворота, раз отворил человек, значит, ему надо.

Комбат вел Толстошеева, держа за локоть. Вернее, это со стороны казалось, что он его держит, Комбат сжимал в пальцах сустав так, что еще немного и тот разошелся бы. Ни жив ни мертв, Матвей боялся сказать хоть слово.

Зашли в бокс, спустились в яму. Матвей указал взглядом на навесной замок. Комбат одной рукой легко управился с ним, заглянул за дверь, включил свет. Толкнул Толстошеева в спину. Тот буквально припечатался к кирпичной стене и испуганно повернулся, ожидая удара.

– Ты мне сразу не понравился, – констатировал Рублев, – гнилой ты человек.

– Вы… вы… – заикаясь, причитал Толстошеев, – ящик заберете?

– Не только ящик, а и то, что в нем тоже.

– Мне же голову оторвут!

– Твои проблемы. Раньше думать надо было.

Мишаня загнал джип в бокс. Стало понятно, что вынести ящик смогут только двое.

– Мы с тобой, мужик, еще по справедливости поступили, – говорил Борис Иванович Рублев, привязывая Толстошеева к толстой трубе буксировочным капроновым тросом.

– Вы куда?

Не говоря ни слова, Порубов поставил на бетонный пол перед Матвеем полиэтиленовый пакет и отвернул края. Толстошеев ни черта не понимал: перед ним лежали десять пачек долларов, те самые, которые он отдал за «Иглу».

– Почему? – крикнул он.

– По кочану, – прозвучал ответ, и Порубов с Комбатом поволокли ящик, крашенный суриком, из подвала в бокс.

Они загрузили его в «джип», захлопнули заднюю дверцу. Переглянулись, обменялись улыбками. Но когда вновь спустились в подвал, их лица были мрачны, как московское небо дождливым октябрьским вечером.

– Вы чего? Что? – Толстошеев испугался, что его оставят привязанным в подвале.

Место это было гиблое – кричи, не кричи. Его Матвей выбрал правильно, сюда не заглядывали по неделям. Да и сам он распорядился, чтобы в бокс без нужды не совались. Теперь же он испугался другого и не рад был, что Рублев с Порубовым вернулись. Ему показалось, что его хотят убить, но деньги в пакете сбивали с толку.

– Кинуть нас решил? –Комбат развязал буксировочный трос и вытащил Матвея в центр подвала, прямо под лампу в жестяном абажуре. Он рванул Матвею на груди рубашку, полетели пуговицы, и Комбат затолкал туда девять пачек.

Еще одну ладонью растер владельцу автосервиса по лицу. Банковская упаковка лопнула, и бумажки посыпались на пол.

– Думал, мы лохи последние? – вытирая о стодолларовые банкноты ноги, проговорил Комбат.

Толстошеев ощущал, как от страха немеют пальцы. Он уже не мог понять, держит он гранату или выронил ее.

– Что, не хватает? Я же считал, вы смотрели…

– Он что, в самом деле, не понимает? – поинтересовался Комбат. – Тогда его просветить надо, – и он занес руку для удара.

– Погоди-ка, Батяня, – сказал Порубов, заглядывая в глаза Матвею. – Ты что, мужик, в самом деле, не понимаешь, за что?

Рублев с Порубовым переглянулись.

– Может, и его с деньгами подставили? – неуверенно спросил Мишаня.

– Какого черта подставили, нас надуть хотел! А с виду-то денежки как настоящие.

– Это не мои деньги… – В глазах Матвея появилась надежда на спасение.

– Это не мои деньги, я только расплатился с вами. Мне их самому подсунули! – Толстошеев говорил это и пока еще не верил, что доллары фальшивые, ему не хотелось думать о том, что и его кинули.

Порубов тронул за плечо Комбата:

– Погоди его бить, кажется, наш урод на самом деле правду говорит.

– Быть того не может, морда у него лживая.

– Нам-то от этого не легче.

Толстошееву удалось несколько раз вдохнуть полной грудью, в глазах посветлело, пальцы уже приобрели гибкость.

– Мужики, гранату заберите.

Комбат усмехнулся:

– Что, страшно?

Колени у Толстошеева дрожали, Рублев это заметил.

– Слушай, Мишаня, давай гранату засунем ему в штаны и пусть его в клочья разнесет? Другим наука будет, как нас кидать.

– Мужики, не надо! – с мольбой в голосе произнес Толстошеев. – Я сам погорел.

– Это ты расскажешь тому, кто тебя кинул, если жив останешься. Ну, что, Мишаня, оставим его пожить или кончим?

– Пусть живет.

– Не привык я чужую работу делать, – пробурчал Комбат. – Насчет того жить ему или сдохнуть, пусть Бог решает, – и Рублев достал из кармана коробок спичек, вытащил две, на одной обломил головку. Зажал их в пальцах. – Тяни!

Толстошеев дернулся. Рука без гранаты все еще была привязана к трубе, а другая занята.

– Тяни зубами. Только помни, сейчас твоя судьба решается.

Совсем сбитый с толку, насмерть перепуганный Толстошеев потянулся губами к спичкам. Сперва подцепил сразу две и попытался их вытащить.

– Так не пойдет, – сказал Рублев, – одну тяни. Толстошеев вытащил короткую и свел глаза к переносице, чтобы увидеть, какую именно. Выплюнул.

Короткая. И только тут сообразил, что перед жребием не договорились, какая из спичек означает жизнь, а какая смерть.

• Предыдущая
• 53/71
• Следующая