Ордер на возмездие - Воронин Андрей Николаевич - Страница 28

• Предыдущая
• 28/71
• Следующая

– Конечно. Доктора они всегда любят преувеличивать, чтобы потом свои заслуги в лучшем свете выставить.

– Нет, – покачал головой Бахрушин, – мне он врать не станет. Дела пока хуже некуда, хотя надежда все-таки есть.

– Надежда – она всегда есть, пока бойца на небо ангелы не позвали, – усмехнулся Комбат. – Мне в госпиталь надо.

– Нельзя, – коротко ответил Бахрушин.

– Надо, – так же коротко произнес Комбат. Леонид Васильевич замолчал, всем своим видом показывая, что ответ окончательный. Но Комбат, когда требовалось, умел настоять на своем.

– Какой же вы полковник ГРУ, если не можете попасть туда, где находиться запрещено? И этот нехитрый трюк сработал.

– Я попытаюсь, – сказал Бахрушин, протягивая руку к телефону.

– Э, нет, так не пойдет! Надо сразу ехать, чтобы там не раздумывали.

Это как в атаку ходить, – подытожил Комбат, – начинается она без объявления, – он поднялся и, не произнеся ни слова, направился в прихожую.

Порубову и Бахрушину ничего не оставалось как следовать за ним.

Шофер Бахрушина уже ничему не удивлялся. в эту ночь. Машина мчалась к госпиталю по пустым ночным улицам.

– Быстрее, быстрее! – торопил Комбат. Ему казалось, что машина буквально тащится, а то и стоит на одном месте.

На территорию госпиталя проехали без проблем. Заспанный охранник у ворот, лишь только увидел удостоверение полковника Бахрушина, тут же принял подобающий таким обстоятельствам вид и, сбегав к себе в будку, нахлобучил шапку, после чего отдал честь. Правда, ни Бахрушин, ни Комбат этого уже не видели, машина мчалась к корпусу, где располагалась реанимация военного госпиталя.

Все трое быстро вошли в вестибюль. Дежурная выбежала из-за стола:

– Вы куда? К кому?

Бахрушин и не успел открыть рта, как Комбат вставил:

– Друг у меня здесь, сынок.

Непонятно, какое слово больше подействовало на девушку, а может, и сам вид Рублева, она лишь молитвенно сложила перед собой руки и запричитала:

– В реанимацию нельзя!

– Знаем, что нельзя, – ответил Комбат, – наденем халаты и пойдем.

Естественно, халата, по комплекции Комбата не нашлось, он лишь набросил его на плечи. Медсестра звонила дежурному врачу, а Бахрушин, Комбат и Порубов уже ступали по лестнице.

Дверь ординаторской была открыта, двое мужчин-врачей играли в шахматы.

Они вскочили, хотели запротестовать, но Комбат так взглянул на них и скрежетнул зубами, что охота возражать тотчас пропала.

– Где Андрей Подберезский? – уточнил Бахрушин.

– Я проведу, – наконец-то сдался один врач. – Но предупреждаю, он не пришел в себя.

– И вполне возможно, что не придет, – уже почти шепотом произнес в спину Комбату другой врач.

Рублев вошел в реанимационную палату. Подберезский лежал на специальной кровати, простыня нигде не прикасалась к телу, она шла поверх дуг, как пленка в дачном парнике. Неимоверное количество трубочек было присоединено к Андрею.

Лицо и грудь почти не пострадали, не считая – обгоревших волос, бровей и ресниц.

Комбат подошел и стал рядом со своим другом:

– Жить будет? – через плечо шепотом бросил Комбат, обращаясь к врачу. – Только без всяких ваших штучек: да или нет?

Врач передернул плечами:

– Все в руках божьих, – нашел он универсальную фразу.

Комбата ответ устроил.

– Выйдите все.

– Не имею права.

– Выйдите, – сказал Бахрушин и взял врача за плечо.

Все, кроме Комбата, покинули палату. Дверь бесшумно затворилась.

– Андрей! Андрей! – наклонившись к лицу Подберезского, прошептал Рублев. – Я знаю, ты меня слышишь, должен слышать. Это я – Комбат, это я – Рублев. Слышишь меня?

Ни единая мышца на лице Подберезского не шевельнулась. Но, бросив взгляд на экран осциллографа, Комбат увидел всплеск. Зеленая линия дрогнула, явно выгнулась.

– Значит, слышишь. Так вот, Андрюха, я тебя прошу, нет, даже не прошу, я тебе приказываю: ты должен выжить! Выжить! – он сказал это так убежденно, что сам поверил в силу своих слов.

Комбат знал, Подберезский не может не выполнить его приказ, так уже было не один раз.

– Андрюха, запомни, ты должен выжить! Я тебе приказал. Если бы ты меня попросил об этом, я бы выполнил, я бы из-под земли выбрался, но остался жить. И ты должен выжить.

Еще трижды на экране осциллографа судорожно изогнулась зеленая линия, словно Подберезский отвечал Комбату.

Рублев вышел из палаты, пошатываясь, но просветлев лицом.

В коридоре он пожал руку врачу:

– Спасибо, доктор!

– За что? – не понял тот.

– За то, что пустили. Он будет жить.

– Хотелось бы верить, – скептически произнес дежурный реаниматолог.

– Все, пошли, Леонид Васильевич, пошли, Мишаня. Нам пока тут делать нечего, – и они втроем двинулись к выходу. У столика, за которым сидела девушка, Комбат остановился, улыбнулся, глядя ей в глаза:

– Спасибо, дочка.

– Как ваш сын?

– Хорошо, – бросил Комбат. – Счастья тебе, ты хорошая девушка.

Бахрушин наблюдал за всем происходившим с удивлением. От Комбата он мог ожидать всего: грубой нецензурной брани, нахальства, замешанного на убежденности, но что бы вот так – спокойное и ласковое обращение…

– Я вас подброшу, – сказал. Леонид Васильевич.

– Сами доберемся. Спасибо, что помогли в госпиталь пробраться.

– Нет, это вы меня протащили.

– Главное – результат.

Мужчины пожали друг другу руки, и Порубов с Комбатом зашагали ночной улицей, будто бы собирались пешком пройти пол-Москвы.

А черная «волга» унесла полковника ГРУ Леонида Васильевича Бахрушина в противоположную сторону.

Ибрагим Аль Хасан привык путешествовать. Дорога его никогда не пугала.

Он мог без труда трястись в «джипе» по пыльным горным дорогам в Афганистане, мог ехать на лошади, мог пересекать пустыню на верблюде. А мог лететь на самолете, как да военном, так и на комфортабельном «Боинге» в «бизнес-классе».

Сегодня он мог быть на Ближнем Востоке и встречать рассвет в Саудовской Аравии, в Иордании, а то и в Тунисе. А к вечеру мог запросто оказаться в холодной, промозглой Швеции: Документы для этого у него всегда были в порядке.

Правда, «гражданином мира» он себя не считал, он был правоверным мусульманином.

Мог совершать намаз и исступленно, закрыв глаза, шептать молитву, обращаясь к Всевышнему с одной и той же просьбой: чтобы тот поскорее помог очистить мир от «неверных».

Если же наблюдать Ибрагима Аль Хасана со стороны подольше, то можно было увидеть его настоящее нутро – вполне светского человека. Оказываясь в «цивилизованном» мире, в Европе или Америке, он походил на европейца: дорогой костюм, дорогие европейские башмаки, плащ, роскошный кейс и багаж, состоящий из нескольких чемоданов.

У Ибрагима Аль Хасана имелось постоянное место жительства в Иордании, огромный дом, где и жили его пять жен и семеро детей. Вот и сегодня утром он был в Иордании, затем сел на «Боинг» и оказался во Франкфурте. Дорогу он перенес легко, долгий перелет его совсем не утомил.

Почти всю дорогу он спал, а когда проснулся, самолет уже заходил на посадку. Дальнейшее расписание было уже утрясено. Во Франкфурте ему предстояло побыть два часа, затем – пересесть на самолет и в семь вечера оказаться в Амстердаме. Там еще один час разбежки, и самолет королевских авиалиний должен был доставить его в Шереметьево.

В Москве Ибрагим Аль Хасан не был больше года. В России у него имелись неотложные дела. Неделю назад состоялась встреча в укрепленном лагере в горах Афганистана. Он повидался со своим давнишним приятелем, знаменитым на весь мир террористом. Тот встретил Аль Хасана без особых почестей.

На почести не хватало времени, слишком важные дела ждали двух восточных мужчин. Бен Ладену надо было менять лагерь, он опасался, что американцы, объявившие его врагом нации и всех живущих на земле, найдут его.

Но Бен Ладен был слишком осторожен и хитер, чтобы попасться на простую уловку и засветить место своего пребывания. Телефоном он не пользовался, засечь его лагерь было сложно.

• Предыдущая
• 28/71
• Следующая