Никто, кроме тебя - Воронин Андрей Николаевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/57
• Следующая

– Думаешь, здесь есть связь? – помрачнел Комбат, невольно переходя на “ты”.

– Думать я могу многое. Фактов по делу раз-два и обчелся. На той же кассете ничего особенного не было. У нас, в ФСБ, справки наводить бесполезно. Операции за пределами страны всегда строго засекречены.

– А мужичок местный? Он больше ничего не вякнул интересного? Как его звали?

– Зачем вам, уважаемый? – профессионально-острый взгляд резко сфокусировался на лице Рублева.

Резонный вопрос. Хитрить и прикидываться Комбат сейчас не мог.

– Друг мой туда улетел. Недавно. Паршивое предчувствие – дай бог, чтобы я ошибся, – выдавил Рублев, сжав кулаки в прорезных карманах легкой куртки.

– Летчик?

– Да нет. Обычным пассажиром.

– Наверное, все-таки не обычным… А местный кадр ничего такого мне больше не сообщил. И нечего ему было сказать, у меня на этот счет профессиональная интуиция. А имя-фамилия… Есть такое стереотипное выражение:

"источник пожелал остаться неизвестным”.

Жена Красильникова Оля не узнала Комбата. Видела его только однажды, в день, когда надела белое подвенечное платье. Теперь бросила исподлобья короткий, недоброжелательный взгляд. После того, как гость представился, взгляд еще несколько секунд оставался прежним и только потом потеплел.

– Простите.

– Ничего страшного. Я не кинозвезда, чтобы меня признавать.

– Коли сейчас нет, – как-то странно проговорила Ольга, будто муж сидел в комнате, а она хотела это обстоятельство утаить.

Но тем не менее впустила Рублева в квартиру. Он чувствовал себя не в своей тарелке, язык не поворачивался начинать разговор. А может, все в порядке и он напрасно переживает?

Мальчишка лет десяти в кроссовках и шортах до колен на бегу поздоровался с незнакомцем и проскочил в дверь.

– Надолго чтоб не исчезал! – крикнула мать вдогонку.

Всю дорогу Комбат подыскивал осторожные слова. Спросить, когда Коля обещал вернуться? Не задерживается ли? Не передавал ли вестей? Разговор как-то не клеился.

Оля сама помогла – провела ладонью по лицу, как проводят смертельно усталые люди.

– Позавчера заходил человек. Сказал. – Комбат напрягся, опустил глаза, словно сам был в чем-то виноват.

– Вроде бы без вести Коля пропал на прошлой неделе. В Чечне. Не уточнил, где именно. Сказал предпримут все меры и тому подобное.

Последние фразы Оля произнесла деревянным голосом, как бы отстраняясь от смысла сообщения, не желая его признавать.

– Откуда человек? Из ФСБ?

Комбат понимал всю бессмысленность вопроса, но не хотел допускать тягостного молчания. Сейчас она давила на обоих.

Ольга кивнула:

– Я даже не пыталась его допытывать. По всему видно, что конторский вояка, сверх положенного ничего не скажет.

Комбат не столько слушал ответ, сколько торопился обмозговать следующую фразу, которая цеплялась бы за конец последней Ольгиной.

– Сам он хоть говорил, что в те края собирается?

– Нет, но я сразу почувствовала. “Обманули тебя дважды, – молча пожалел ее Комбат. – И фээсбэшник, и собственное предчувствие”.

Конечно, не только за это стоило пожалеть Ольгу. Можно закрыть глаза на очевидное, но все складывается один к одному. Не Чечня, а пригороды Баку. Не пропал без вести, а убит – и там, в ФСБ, это прекрасно знают.

Рублев с трудом выговорил нужные слова:

– Думаю с ним все в порядке, эти места он как свои пять пальцев знает.

Нормальному мужчине вранье всегда дается с трудом. Тем более, если обманываешь слабое существо, женщину. Если бы он сам был уверен в том, что сказал! Дверь за Колей еще не закрылась, оставляя узенькую щель надежды.

На бакинских улицах и переулках на него никто не оборачивался. Загорелый до смуглоты, с темными волосами и усами, он скорей на московских улицах мог вызвать нездоровый интерес. Этим летом так и случалось несколько раз. Но стоило Комбату произнести два-три слова, как его отпускали, даже не заглядывая в паспорт. Свой.

Здесь ситуация обратная, рот лучше не открывать без надобности. Один раз попробовал, когда, проголодавшись, покупал в лавочке свежий чурек. Все, кто стоял рядом, обернулись как по команде.

Сегодня первый день, как он здесь. Надо сначала осмотреться, сориентироваться, что изменилось и в какую сторону. Бросаются в глаза латинские буквы на всех вывесках и табличках. Перешли на новый шрифт – ну и на здоровье.

В остальном перемены те же, что и в больших российских городах. Тогда, в восемьдесят седьмом, центральные улицы не пестрели рекламой, меньше было магазинчиков, ларьков и кафешек. Хотя частный дух здесь никогда не удавалось вытравить. В первый приезд Рублев удивлялся обилию кебабных в полуподвальных помещениях и чайхан, увитых виноградом. Знакомый бакинец объяснил, что каждое такое заведение – это “точка”, которая только на бумаге принадлежит государству. Конечно, оно сдает символический план, имеет официальный штат с мизерной зарплатой. Но фактически у “точки” есть реальный хозяин, кладущий себе в карман реальную прибыль.

Знакомый – звали его Гасан – когда-то служил солдатом в Афгане. Охранял склад, Комбат столкнулся с ним, когда приехал с водителем за боеприпасами. Целые сутки пришлось прождать начальника, который один мог отдать приказ об отпуске “цинков” и прочего добра. Было время поговорить, пообщаться.

Для бакинца Гасан неплохо шпарил по-русски. Много рассказывал о том, как вернется домой и пойдет работать к своему дяде в кебабную. Называл точный адрес, приглашал в гости, описывая в подробностях разные сорта шашлыка. Люля-кебаб из молотого мяса, тикя-кебаб из кусковой баранины, особенный деликатес – кебаб из бараньих яиц, самого нежного мяса во всей туше.

Через три года после встречи Рублев оказался в столице солнечного Азербайджана и зашел в кебабную к Гасану. Ему накрыли великолепный стол. Плюс свежая зелень, помидоры, холодная водка. И деньги наотрез отказались брать. Все оказалось вкусным, только вот “огненная вода” здесь имела специфический запах и привкус нефтепродуктов.

Теперь, вспомнив о Гасане, Рублев снова явился туда же, спустился вниз по лестнице в прохладу подвальчика. Не затем, чтобы заморить червячка – нужно решить вопрос с ночлегом. На гостиницу денег нет, светиться в поисках частной квартиры тоже не хочется.

Постаревший дядька Гасана сообщил, что племянник заимел свое дело – на пляже в Бузовнах.

– Давно приехал? Садись покушай, – от старика пахло горячим бараньим жиром и дорогими импортными сигаретами.

– Спасибо. В другой раз.

Уточнив дорогу. Рублев направился на вокзал, чтобы успеть на электричку. Каждая улица делилась по всей длине на две неравные части. В тени пешеходов и машин казалось больше, зелень смотрела веселей, а на солнце даже асфальт и стены домов выглядели изнемогающими.

Комбат помнил, что местные мужчины в большинстве своем носят летом белые сорочки с темными брюками. Сейчас, в белой рубашке с короткими рукавами он не выделялся, не выглядел иностранцем. Белый цвет еще резче подчеркивал смуглый цвет лица и рук. Этим летом загорать не пришлось, но в прошлом году он столько навоевался на свежем воздухе, что загар так и не сошел за зиму, намертво въелся в кожу…

Электричка медленно тянулась среди выжженной солнцем пустоши. Несколько раз останавливалась посреди перегона, и в головной вагон, где ехал Рублев, подсаживались пассажиры. Вдалеке проплывали то небольшая овечья отара с десяток голов, то ровное, как стол, лишенное растительности поле с беспорядочно натыканными нефтяными вышками старой конструкции. С высоты насыпи были видны застарелые маслянистые пятна, растекшиеся по земле давным-давно, когда скважины еще бурили на суше, а не на морском дне.

Вскоре через открытые оконные проемы слабый горячий ветерок донес новый запах – солоноватый запах Каспия. В давно и безнадежно загрязненной бакинской бухте море пахло по-другому, а здесь, за городом, его дуновение добавляло в бездонную бочку жары чуточку прохлады.

• Предыдущая
• 3/57
• Следующая