Звезды Эгера - Гардони Геза - Страница 3

• Предыдущая
• 3/125
• Следующая

— Да ведь он, ваша милость, давно уже не настоятель, а духовник короля.

— И это я знаю, чтоб он сгорел вместе со своим хозяином! Как тебя зовут?

— Имре Варшани.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать.

— Ну, поглядим, какую ты весть принес!

Паломник сел на землю и принялся отпарывать подкладку сутаны.

— Ох, и жарища в ваших краях! — весело проговорил он. — А турок сколько! Ну точно мух…

— И этим мы обязаны монаху да твоему королю. Куда же ты, к черту, зашил письмо?

Варшани вытащил наконец письмо с маленькой красной печатью и протянул Цецеи.

— Накормите, напоите этого человека и предоставьте ему ночлег, — сказал Цецеи жене и, сломав печать, развернул письмо. — От него! — произнес он, заглянув в бумажку. — Его почерк. Четкий, буквы будто напечатаны, только мелкие очень. Мне все равно не прочесть. Пошлите-ка за попом.

Паломник примостился в тени орехового дерева.

— А весть шлет, наверно, хорошую, — сказал он добродушно, — потому что не понукал меня, торопиться не приказывал. Когда он посылает письмо с большой печатью, я всегда должен спешить. А это с маленькой печатью — стало быть, дело не государственное.

И, как человек, выполнивший свой долг, он с удовольствием потянул разок из кувшина с вином, который поставили перед ним. Хозяйка тоже взяла письмо в руки. Оглядела его с одной и с другой стороны, посмотрела на сломанную печать, потом обернулась к паломнику.

— А дядюшка Дердь здоров?[6]

Служанка принесла хлеб, сыр, и паломник тут же начал разыскивать свой складной нож.

— Он, государыня, никогда не болеет.

Пришел и священник, плечистый седобородый старик с львиной головой.

Паломник встал, хотел поцеловать ему руку, но священник попятился.

— Ты папист или новой веры?[7]

Старик горстью захватил под самый подбородок свою свисающую на грудь седую бороду.

— Я папист, — ответил паломник.

Тогда священник протянул ему руку.

Вошли в комнату. Священник остановился у окна и начал читать, переводя на венгерский написанное по-латыни письмо.

— «Милый зять…»

Голос священника звучал глухо, как у чревовещателя, согласные буквы он проглатывал, так что о них можно было только догадываться. Но люди, привыкшие к нему, понимали, что он говорит.

Священник продолжал:

— «…и милая Юлишка, пошли вам бог здоровья и безмятежной жизни. Дошло до меня, что в ваших краях бесчинствуют то Морэ, то турки и что остались у вас одни только горемычные крепостные. Все, кто мог, бежали в Верхнюю Венгрию или к немцам. А вы, мои возлюбленные, если живы еще и обретаетесь в Керестеше, спасайтесь тоже. Я говорил с его величеством, просил, чтобы он возместил вам убытки…»

— Не читай дальше! — вспыхнул Цецеи. — Собакам — собачьи подачки!

— Тише, дружок, — успокаивала жена. — Дердь умница, Дердь знает, что от Сапояи мы ничего не примем. Изволь прослушать письмо до конца.

Священник насупил лохматые брови и продолжал читать:

— «…Король, правда, не может вернуть вам Шашд, но возле Надьварада есть деревня…»

— Прекрати, Балинт, прекрати! — Рассвирепев, Цецеи размахивал руками.

— Дальше он уже о другом пишет, — заметил священник. — Вот слушай: «Но если у тебя все еще велика ненависть к нему…»

— Да, велика, велика! — крикнул Цецеи, стукнув кулаком по столу. — Ни на этом, ни на том свете видеть его не желаю. А если на том свете повстречаемся, так тоже только с оружием в руках!

Поп вновь принялся читать:

— «…то здесь, в Буде, пустует мой домик. Сами мы скоро переселимся в Надьварад. В доме моем только внизу живет оружейник, что луки изготовляет, а три комнаты наверху стоят пустые…»

Цецеи встал.

— Не нужно мне! Ты, монах, купил этот дом на деньги Сапояи! Пусть рухнет твой дом, коли я переступлю его порог!

Священник пожал плечами.

— Откуда ты знаешь, что на деньги Сапояи? Может быть, в наследство получил…

Но Цецеи не стал и слушать. Сердито ковыляя, он вышел из комнаты и, стуча деревяшкой, прошелся по террасе.

Паломник закусывал у края террасы, в тени орехового дерева. Цецеи молодцевато остановился перед ним и сердито сказал:

— Передай монаху, что кланяюсь ему. А письмо его будто и читать не читал.

— Так что ж, ответа не будет?

— Нет.

И старик поковылял дальше, к амбару. Расхаживая взад и вперед под солнцем, он размахивал палкой во все стороны, будто отгоняя невидимых собак, и сердито бубнил:

— Нет, брат, шалишь, голова у меня еще не деревянная!

Крестьяне усерднее принялись стричь овец, собаки отбежали подальше, и казалось, даже дом на холме со страху соскользнул куда-то ниже.

Хозяйка вместе со священником стояла на террасе. Священник пожимал плечами.

— Допустим, домик не в наследство получил, а своим трудом добыл. Так все равно может подарить кому захочет. Вот он и дарит Петеру Цецеи. Теперь это будет дом Цецеи, и в нем сам король ему не указчик.

Из комнаты вышел Добо. Хозяйка представила его священнику и кликнула Вицу:

— Вицушка! Где ты, Вица?

— Она в саду играет, — ответила служанка.

Вернулся Цецеи и тут же напустился на священника:

— Ты, поп, рехнулся, видно! Чего доброго, не сегодня завтра знаменосцем поступишь к Яношу!

— А ты на старости лет венгром зваться перестанешь! — рявкнул в ответ священник.

— А ты в палачи наймешься! — заорал Цецеи.

— А ты к немцам! — сердито крикнул поп.

— Палач!

— Немец!

— Живодер!

— Изменник родины!

Седовласые старцы кричали друг на друга так, что оба посинели от злости. Добо ждал только, когда придется их разнимать.

— Да не бранитесь вы, господь с вами! — проговорил он взволнованно. — Лучше уж с турками поругайтесь.

Цецеи махнул рукой и упал на стул.

— Не понимаешь ты этого, братец. Сапояи велел отрезать язык этому попу, а мне — руку. Ну, не дурак ли поп, коли обрубком своего языка Сапояи защищает!

— Будь он только моим врагом, — ответил притихший священник, — я давно бы ему простил. И все же я скажу: пусть лучше он правит венграми, нежели немец.

— Нет уж, лучше немец, нежели турок! — заорал Цецеи.

Добо перебил стариков, чтобы они не сцепились вновь:

— Хорошего мало и в том и в другом, это верно. Мы в Верхней Венгрии считаем так: подождем малость, может, немец выставит свои силы против турок. А кроме того, мы хотим убедиться, не продает ли Янош нашу отчизну туркам!

— Продал уже, братец, давно продал! — сказал Цецеи, махнув рукой.

— Не верю, — ответил Добо. — Ему нужна была корона, а не дружба с турками.

На столе появилось блюдо с цыплятами, зажаренными в сухарях. Лица стариков смягчились. Все сели за стол.

— Эх, братец, когда-то и я был таким же молодым, как ты! — Цецеи покачал головой. — Сколько тебе лет?

— Тридцать один, — ответил Добо. — Да не сегодня завтра и меня уж никто больше молодым не назовет.

— Покуда не женился — всегда молод. Но теперь самая пора тебе обзавестись семьей.

— Все некогда было, — сказал Добо, улыбаясь. — Я, отец, с малых лет все в сражениях да в сражениях.

— Так и надо. С тех пор как свет стоит, венгр так живет. Ты, может, думаешь, я в танцах потерял обе ноги? Я, братец, начал вместе с Кинижи![8] Меня король Матяш по имени называл.[9] Закончил же я вместе с Дожей, а он, поверь мне, был героем из героев.

Цецеи поднял в честь Добо полный до краев оловянный стакан.

— Да благословит господь венгров, а тебя, братец, особенно. Пусть он пошлет тебе победу над врагом и жену красивую. А в шахматы играть умеешь?

— Нет, — ответил Добо, улыбнувшись такому нежданному повороту в мыслях Цецеи, и, одним духом осушив стакан крепкого красного вина, подумал: «Теперь понятно, почему старики так разошлись».

• Предыдущая
• 3/125
• Следующая