Цезарь Каскабель - Верн Жюль Габриэль - Страница 19

• Предыдущая
• 19/60
• Следующая

Сергей Васильевич замечал, что Жан Каскабель при этих разговорах неодобрительно покачивал головой, видимо, не разделяя акробатических стремлений своего отца.

Все очень беспокоились о том, какое существование ждет в Ситке Кайету. Накануне отъезда, вечером, все были очень печальны, как вдруг вошел Сергей Васильевич, держа девушку за руку.

— Друзья мои, — обратился он к Каскабелю и его жене, — до сих пор у меня не было дочери, но с этой минуты Кайета — моя дочь. Она согласилась считать меня своим отцом, и я прошу у вас места для нее в «Красотке».

Крики радости были ответом на эти слова.

— Какой вы хороший человек! — обратился Каскабель к Сергею Васильевичу, протягивая ему руку.

— Что я сделал особенного? — ответил русский. — Разве вы забыли, что для меня сделала Кайета? Я ей обязан жизнью, и вполне естественно, что я заменю ей отца.

— А я буду ей дядей! — подхватил Каскабель. — Вот мы с вами и разделим между собою привязанность нашей перепелочки!

26 июня на рассвете «Красотка» «снялась с якоря и вышла в открытое море», по выражению ее хозяина, любившего морские термины.

Отъезжающих сопровождали лучшие пожелания многочисленных зрителей и друзей, приобретенных за те несколько дней, которые труппа провела у городских ворот.

Ситка окружена была высоким палисадом, и ворота открывались лишь для имеющих разрешение на въезд и выезд.

Это сделано было русской администрацией во избежание наплыва индейцев, которые селятся в окрестностях Ситки.

Хижины индейцев имеют совсем первобытный вид. Низенькая дверь ведет в единственную комнату, по большей части круглую. Освещается она отверстием в потолке, которое служит одновременно и для выхода дыма. Такие хижины составляют нечто вроде предместья Ситки.

После захода солнца ни один индеец не имел права оставаться в городе.

Запрещение это было сделано ввиду постоянных столкновений краснокожих с белыми.

По выезде из Ситки «Красотка» должна была несколько раз переехать на паромах через узкие проливы, пока не достигла наконец твердой земли.

Маршрут был тщательно изучен Сергеем Васильевичем и Жаном по новым картам большого масштаба, приобретенным в Ситке. Кайета, хорошо знавшая страну, дала со своей стороны несколько ценных указаний. Умная девушка быстро научилась разбирать карту и поняла ее значение.

На общем совете было решено, что «Красотка» будет двигаться по берегу реки Юкон. Надо было достигнуть сначала форта Юкон, а затем ехать долиной реки того же названия, так как дорога вдоль морского побережья довольно тяжела вследствие гористости местности.

Скоро скалистые берега скрылись из глаз, и только вершина горы св. Ильи виднелась еще несколько дней на горизонте.

Чтобы не переутомлять лошадей, установили точные часы пути и отдыха. Было бы большим несчастьем, если бы хоть одна из них пала, так как старые Вермут и Гладиатор до сих пор дружно везли тяжелую повозку.

В шесть часов утра трогались в дорогу, с двенадцати до двух делали привал для обеда, затем до шести часов продолжали путь, а в шесть часов останавливались на ночлег. Таким образом в день проезжали от пяти до шести миль.

Если бы даже пришлось ехать и ночью, то это было бы очень легко, так как, по выражению Каскабеля, «на Аляске солнце не залеживается в постели».

— Не успеет лечь, как сейчас же и встает, — говорил он. — Светит по двадцать три часа в сутки, и за это не требует даже приплаты.

Действительно, время близилось к летнему солнцестоянию, когда в северных широтах солнце заходит в одиннадцать часов сорок четыре минуты вечера, а восходит в четверть первого. Таким образом солнечный диск скрывается за горизонтом всего на тридцать две минуты.

В эти полчаса заря еще не успевает померкнуть, как начинается рассвет.

Было очень жарко и даже иногда душно, так что из предосторожности приходилось в самые жаркие часы останавливаться на отдых. Кто бы мог поверить, что на границе полярного крута бывает такая жара? Но это было так.

Корнелия часто жаловалась на зной и духоту.

— Скоро вы пожалеете об этом времени, — сказал ей раз Сергей Васильевич.

— Я пожалею о такой жаре?.. Никогда!..

— Это правда, мама, — прибавил Жан, — ведь по ту сторону Берингова пролива нас ждет в Сибири сильная стужа.

— Да, но хорошо разведенный огонь поможет нам бороться с холодом, — вмешался Каскабель.

— Совершенно верно, мой друг, но не забудьте, что морозы будут стоять несколько месяцев.

Наконец, 3 июля, «Красотка» выбралась из каменистой местности на широкую равнину, на которой кое-где виднелись леса.

В этот день «Красотке» пришлось обогнуть небольшое озеро, по имени Диз, из которого вытекает река Льюис, один из главных притоков Юкона.

Кайета узнала реку.

— Это Каргут, — сказала она, — то есть «маленькая речка», которая несет свои воды большому Юкону.

Дорогой артисты не теряли времени и не переставали упражняться в развитии и укреплении своих мускулов, гибкости членов и ловкости рук. Днем было слишком жарко, но зато вечером лагерь превращался в арену. Единственные зрители, Сергей Васильевич и Кайета, аплодировали артистам от души.

Супруги Каскабель поднимали тяжести, жонглировали гирями, Сандр изощрялся, изображая гуттаперчевого мальчика; Наполеона смело ходила по натянутому канату или грациозно порхала, танцуя; Гвоздик буквально вылезал из кожи, стараясь насмешить воображаемую публику.

Жан, подчиняясь требованию своего отца, жонглировал, хотя и неохотно, с изумительной ловкостью стаканами, шарами, ножами, кольцами, палками и т. п. Он предпочел бы не отрываться от книг или учить Кайету французскому языку.

Одному был рад Жан: что его отец отказался от мысли сделать из Кайеты цирковую артистку. С тех пор, как Кайета была удочерена Сергеем Васильевичем, человеком состоятельным и образованным, будущее ее было обеспечено. Но как ни радовался этому юноша, все-таки сердце его сжималось при мысли, что, приехав к Берингову проливу, Кайета их покинет. А если бы из нее сделали балерину, то она могла бы остаться в труппе.

Он радовался, что ей выпадает лучшая доля. Разве у него самого не было страстного желания изменить свое положение? Он чувствовал, что не создан для профессии балаганного артиста, и не раз невольно краснел, когда восхищенная публика неистово аплодировала его ловкости и искусству.

Однажды вечером, прогуливаясь с Сергеем Васильевичем, он откровенно высказал все, что у него было в мыслях. Он сознался, что ему хотелось бы занять в обществе более серьезное положение, чем положение комедианта… Но как это сделать? Возможно, что со временем, после долгих скитаний, его родителям удастся скопить небольшие средства к жизни, но тогда для него будет уже слишком поздно учиться чему-либо, что дало бы ему возможность избрать себе другой жизненный путь.

— Я нисколько не краснею за своих родителей, — прибавил он. — Нет, я не могу быть настолько неблагодарным. Все, что было в их силах, они сделали для меня. Они очень хорошие люди. Но я чувствую, что из меня могло бы выйти что-нибудь лучше, чем циркач.

— Я вполне понимаю тебя, мой друг, — отвечал ему Сергей Васильевич, — но я должен тебе сказать, что никакое ремесло не может быть позорным, если только честно относиться к своим обязанностям. Подумай хорошенько и скажи сам, знаешь ли ты кого-нибудь на свете, кто был бы так же честен, как твои родители?

— Нет, не знаю.

— Мой совет тебе: уважай их так, как уважаю их я. Это хорошо, что ты хочешь уйти из той среды, куда тебя бросили обстоятельства, но как знать, что ожидает тебя в будущем? Не теряй мужества и рассчитывай на меня. Я никогда не забуду того, что сделала для меня твоя семья, никогда! Возможно, что придет время, когда я буду иметь возможность сделать что-нибудь для вас.

Пока Сергей Васильевич говорил так, Жан наблюдал за ним и заметил, как затуманился взор его и как сразу голос его дрогнул. Казалось, он вспомнил о чем-то, что его опечалило…

• Предыдущая
• 19/60
• Следующая