День на Каллисто (антология) - Вейс Ярослав - Страница 28

— Эксперимент с муравьями? — ахнул Алан. — Признаюсь, эффект был необыкновенный — муравьи прошествовали мимо буквально в нескольких шагах и не обратили на нас никакого внимания…

— Это только начало, — повеселел профессор, — только начало, мой мальчик. Этот глупец, Спенсер, упрямый осел, никак не хотел успокоиться. Ты-то ни о чем и не подозревал, я не сомневаюсь — сын моего старого друга не решился бы на такую подлость. Но они, — он вновь понизил голос до шепота, в котором клокотала ненависть, — они хотели обокрасть меня, веришь? Они хотели господствовать над миром, а я хочу человеческий мир уничтожить, вот в чем различие! Но Генрих Тейфель страшнее черта{10}! — Он захохотал над собственной шуткой, но тут же спохватился. — Мне надо идти, я устрою Спенсеру похороны — по заслугам, конечно.

Тейфель подошел к окну, открыл форточку. Комнату наполнил запах кисловатого перегноя. Из окна была видна поляна, посреди которой лежало что-то продолговатое и белое.

— Коллега Спенсер, — шепнул профессор. Да, без сомнения, это было тело Спенсера. Вот его ботинки, которые Алан узнал вчера в темноте.

— Жара делает свое дело, — проговорил профессор. — Но через минуту все будет кончено, не упусти момента.

Алан услышал за спиной тихие шаги — это профессор направился к прибору. Ботаник незаметно продвинулся к столу, где лежал пистолет.

— Видишь, Алан? — Алан услышал скрытую насмешку в голосе профессора и замер.

— Нет, я ничего не заметил.

Внезапно до его слуха долетел знакомый звук — шелест сухой листвы. Алан сжался, он еще ничего не мог различить — солнце слепило глаза, лучи падали на белый балдахин, скрывавший мертвое тело. Но по траве заходили волны.

Глазам Алана предстала удивительная картина. Казалось, он стал свидетелем гигантской косьбы: огромная коса не менее двухсот метров в длину подрубала на корню траву и всю зелень. Косить начали с опушки леса, оттуда доносился шелест. С каждой минутой растительность исчезала. Пышные метровые стебли падали, как подкошенные, оголяя землю. Впрочем, нет, земля не оголялась…

Вместо зелени на земле показалось красноватое, блестящее, переливающееся на солнце бисерное покрывало; оно перемещалось, устремляясь к мертвому телу. Все быстрее и быстрее двигалась багровая ткань к середине лужайки. Вот-вот она накроет хижину — до нее оставалось не более двух метров. Алан отскочил от окна.

— Не бойся, — успокоил его профессор, схватив за локоть, — я держу их в узде. Они послушны, как овечки, идут, куда я им прикажу, не сворачивая с пути.

И в самом деле, минуя хижину, муравьи, выстроившись, как на параде, в колонны, прошествовали перед открытым окном на расстоянии каких-нибудь полутора метров.

— Смотри, смотри! — профессор даже подпрыгивал от радости, как первоклассник. — Они добрались до него, мои крошки, добрались…

Алан невидящим взглядом смотрел на лужайку, теперь уже покрытую красным одеялом. Он обернулся. Оба индейца-телохранителя сидели на корточках на полу, подперев голову руками. Сейчас или никогда…

Вскочив, он схватил пистолет и выстрелил в толстое тело. Профессор обмяк, уперся в оконную раму, голова его запрокинулась назад. В глазах, уставившихся на Алана, мелькнуло удивление. Алан отвернулся.

Теперь нельзя было терять ни минуты — оба индейца, вскочив, набросились на него. Он палил из пистолета как безумный. Помещение наполнилось дымом, он ничего не видел, натыкался на что-то мягкое, слышал чьи-то крики… Прибор, главное не забыть о приборе!

Алан продолжал нажимать на курок, не понимая еще, что обойма кончилась. Он торопливо шагнул к аппарату, откуда лилась музыка, однообразная и спокойная.

Подняв пистолет, Алан принялся изо всей силы бить по прибору. Его ослепил блеск, поэтому он не сразу воспринял вдруг наступившую тишину. А где-то рядом раздавались вопли и топот убегающих людей.

Клочья дыма свисали с потолка как балдахин, блестящая кроваво-красная драпировка ворвалась через оконное отверстие в помещение, пурпурным водопадом обрушилась на пол, откуда доносился шелест крошечных тел…

Этот шелест еще долго-долго преследовал Алана, настигал его даже тогда, когда с несколькими оставшимися ему верными индейцами он плыл все дальше от долины, покрытой живым красным ковром. Потом все укрыла тьма.

Душан Кужел{*}.

Некролог{11}

(перевод Г. Матвеевой)

Оставьте меня в покое, сказал — ничего не напишу, значит, не напишу! Да, да, именно потому, что лучше других знал Иоахима. Я мог бы целый роман настрочить, не то что коротенький некролог на двух машинописных страничках. Мог бы подготовить воспоминания для воскресных выпусков газет и журналов — их расхватывали бы вмиг. Но раз я молчал тогда, то сейчас и подавно не напишу ни строчки.

Вы ведь помните, что несколько лет назад Иоахим расстался с большим спортом: видите ли, на республиканском первенстве наш прославленный чемпион проиграл во второй группе какому-то неизвестному, совсем еще зеленому юнцу. После этого поражения Иоахим заявил, что намерен посвятить себя делу воспитания подрастающего поколения и заняться своей непосредственной работой по специальности. Об этом в печати промелькнула малюсенькая заметка.

Нам казалось, что после этого интерес к Иоахиму угас, а его имя, полагали мы, никогда больше не появится на страницах газет. Хотя мастера настольного тенниса дольше других спортсменов умеют держаться в зените славы, все же годы берут свое. К тому же на мировой арене господствовали представители стран Восточной Азии, напористые, гибкие как акробаты, обладающие неотразимым, убийственным ударом. Вот почему мы считали решение Иоахима вполне разумным.

Но спустя четыре года на чемпионате республики совершенно неожиданно Иоахим объявился вновь и занял первое место в личном зачете. Думается, у вас еще свежи в памяти сенсационные репортажи в газетах. Ведь первенство республики рассматривалось и как отборочные соревнования к чемпионату мира в Бухаресте. Так вот, многие журналисты почти в один голос твердили о том, что, видите ли, вряд ли имеет смысл посылать на столь ответственное мероприятие «перестарка», пусть уж лучше пошлют любого шалопая, как говорится, на разведку.

Однако я-то почти не сомневался, что Иоахим отправляется в Бухарест с надеждой победить. На протяжении ряда лет он выработал определенный стиль игры, в котором явно преобладала хитроумная манера. Он неизменно вынуждал соперника отражать атаки. В этот раз Иоахим держался раскованно, отступив от стола на большую дистанцию, чем обычно. Его движения при подачах и пасах были на редкость расчетливы, к тому же он мгновенно приспосабливался к любой тактике соперника. В чем-то его игра походила на четко отработанные движения автомата, в ней не было прежней красоты и изящества, однако она отличалась удивительной целеустремленностью. Наше молодое пополнение, сильные ребята, начавшие понемногу осваивать современный, атакующий стиль игры, во встречах с Иоахимом вылетали из турнира один за другим. Просто чудо из чудес!

Подозревая, что Иоахим разработал для себя какую-то особую методику тренировки, я рискнул заглянуть к нему и взять интервью. Поспрашиваю, как он готовится к чемпионату в Бухаресте, кому прочит победу, как расценивает собственные шансы и т. д. Звоню в секцию настольного тенниса: там вообще никто не знает, где Иоахим тренируется, от сборов он отказался, а разыскать его лучше всего в Государственном институте кибернетики, там он числится в штате.

Выпросив служебную машину, я ринулся в институт, но Иоахима и след простыл: он, оказывается, взял отпуск на месяц и скрывается в какой-то деревушке. Разумеется, подобная практика не новость: нередко «великие» спортсмены формально числятся в штате, а толку от них никакого. Но едва я позволил себе это сказать, как на меня набросился один худосочный тип: Иоахим, мол, — признанный авторитет в области кибернетики, он ездит с лекциями и за границу, а в свою работу влюблен по уши; дома у него настоящая лаборатория, где он ставит опыты и проводит научные эксперименты.