Искусство соблазна - Айвори Джудит - Страница 33

• Предыдущая
• 33/81
• Следующая

Эмма и Стюарт ждали на ступеньках гостиницы меньше минуты. Огромный, сверкающий черным лаком экипаж, запряженный восьмеркой славных лошадей, выехал из-за угла. Холодало. Ледяной ветер насквозь продувал старенькое пальто.

Эта карета казалась ей не просто большой — нет, громадной. Она не просто производила впечатление, она ошеломляла, внушала страх. Колесница, низвергающаяся в Тартар. Сердце Эммы гулко забилось, когда перед ней открылась дверца и она зашла внутрь.

Там, внутри, пространства было, пожалуй, побольше, чем в задней комнате ее дома. Карету тащило больше лошадей, чем было в наличии у всех жителей ее деревни, вместе взятых. Черные, блестящие. Совершенные линии экипажа казались еще совершеннее на фоне заснеженной мостовой. Черное на белом. У дверцы стоял лакей. Рука в белой перчатке на сверкающей медной ручке. И окна! Она раньше не замечала, сколько в этом экипаже окон. Быть может, потому, что над каждым был навес с золотым позументом и бахромой и кожаный экран. Окна по большей части зашторены и закрыты экраном: владелец экипажа предпочитал оставаться в тени и сам был словно порождением тени.

Но на этот раз окна были свободны от экранов и стекла безукоризненно сверкали, отражая словно игрушечную гостиницу из желтого камня, черную дверь с синим навесом и, наконец, ее самое — с непокрытой головой, идущую бок о бок с человеком в черном пальто и шляпе, который выглядел аристократом до мозга костей. Он был очень высок, а в черном казался еще выше. Он возвышался над всеми: над ней, над лакеем.

Щелкнул замок, и дверь распахнулась, заколыхались золоченые кисти, украшавшие портьеры из тяжелого шелка, обрамлявшие окна изнутри. Внутренняя обивка двери сочеталась со всем интерьером — темно-красная, подбитая войлоком кожа. Полированное дерево, бронза, хрусталь, бархат... Столько роскоши, трудно было объять все сразу. Лошади заржали, некоторые начали перебирать ногами, карета накренилась на дюйм, и лакеи, и кучер, и сам виконт — все обратили взгляды на восьмерку.

— Тебе сегодня с ними очень хлопотно? — спросил виконт у возницы.

— Не больше, чем обычно, — ответил тот.

Стюарт подошел к восьмерке. Один из коней снова заржал, задрав голову.

— Ну, полегче, — пробормотал Стюарт, осторожно погладив коня. Тот снова заржал и

взбрыкнул, достаточно нервно, чтобы заставить следующую лошадь в упряжке заметно забеспокоиться. Вся восьмерка на миг, казалось, вышла из-под контроля. Стюарт схватил поводья и заставил нервного коня пригнуть голову.

— Спокойнее, — повторил он, поглаживая животное по холке. — Спокойно.

Стюарт отпустил коня. Животное, казалось, успокоилось. Конь узнал своего хозяина. Стюарт еще несколько секунд оставался на месте, затем подошел к кучеру, и они начали тихо переговариваться. Кучер сказал ему что-то, виконт кивнул в ответ, задумчиво посмотрел на лошадей и сложил на груди руки.

Эмма ждала. Она думала, что они вот-вот должны тронуться. Однако виконт как будто и не собирался отходить от лошадей. Они прекрасно смотрелись вместе — он в своей слегка иностранной одежде: в черном котелке, черных перчатках и незастегнутом, с широкими роскошными фалдами и большими лацканами пальто. Шарф из серого шелка свободно лежал на плечах, и концы его трепал ветер.

Второй лакей, прикрепив саквояж к багажнику, подошел к вознице и виконту, предлагая какие-то свои меры. По-видимому, речь все еще шла о лошадях. Стюарт слушал внимательно, задавал вопросы. Кучер со своих высот тоже делился своими соображениями. Разговор был строгий и деловой. Виконт вновь напомнил ей того человека, которого она видела в банке. Человека, скупого на улыбки, делового, серьезного.

Ироничный, умевший многозначительно улыбаться мужчина, казалось, остался в гостинице. Создавалось впечатление, что, как только он надевал свое пальто, перчатки, шляпу, шарф — регалии виконта, как только рядом с ним оказывались его слуги, груз аристократического титула и ответственности тяжело ложился ему на плечи. Тянул вниз. Не давал радоваться жизни.

«Ему надо почаще все это с себя скидывать», — подумала Эмма.

О Боже! Эмма тут же опустила голову и посмотрела себе под ноги. Лучше не надо. Лучше пусть он вообще никогда с себя ничего не снимает.

Богатый, чертовски чванливый, красивый... Она бросила взгляд в его сторону, где он стоял, высокий и прямой, рядом со своими роскошными лошадьми.

— Если все в порядке, мы можем ехать?! — вдруг, удивившись собственной дерзости, крикнула она ему. — У меня не так много свободного времени, как у вас.

Он замолчал на полуслове и оглянулся. На самом деле оглянулись все трое. Они все уставились на женщину в потрепанном пальто, которая смела перебивать виконта, когда тот был занят своими любимыми лошадьми.

—Мы можем ехать? — с более спокойными интонациями повторила она. Эмма была искренне задета тем, что потеряла возможность распоряжаться собой и своим временем так, как она привыкла.

Он вскинул подбородок — она даже разглядела за полями шляпы, как поднялась в недоумении его бровь.

Он удивленно воскликнул что-то. Она не была уверена в том, как следует интерпретировать этот возглас и этот взгляд, и поэтому сочла за благо добавить:

— Пожалуйста. — Потом подумала и добавила еще: — Ваше сиятельство.

Он сказал что-то на иностранном языке, одно из тех слов, которое должно по идее содержать десять слогов, а их необходимо как-то запихнуть в три. Похоже на мяуканье кошки. Эмма решила, что он говорит на русском. Ей не было важно, что он говорит, лишь бы слышать эту его особую, странную мелодику речи. Затем он сказал по-английски:

— Да. Мы можем ехать. Как мило с вашей стороны быть такой почтительной и уважительной. Шаг в правильном направлении, Эмма. — Он зашагал к ней и вдруг спросил: — Когда? — И, тут же осознав, что одного слова недостаточно, уточнил: — Когда был сбит ваш ягненок?

Эмма задумалась.

— В августе.

— Когда именно в августе? Я забрал карету в августе. Выходит, у него не весь месяц была карета?

Эмма сдвинула брови.

— Вы хотите сказать, что моего ягненка мог сбить ваш дядя?

Он подошел к ней вплотную и посмотрел в глаза.

— Это не важно, — со вздохом произнес он. — Вы были правы. Я способен убить вашего ягненка, а потом создать вам с этим еще и проблемы. — Он взглянул на снег, затем вновь поднял голову и спросил: — Это на самом деле так ужасно?

У него было такое выражение лица, будто он хотел спросить ее, на самом ли деле он так ужасен.

— Для ягненка это действительно было ужасно.

— Кони, — он кивнул в их сторону, — очень быстрые. Я их полюбил. — Он состроил гримасу. — Они самые безумные животные, с которыми мне доводилось иметь дело. Я все время пытаюсь их успокоить. Мой отец, — он поднял вверх бровь, — он бил их, не давал им еды... — Стюарт вдруг замолчал. Возмущение, отвращение мешали ему говорить. Затем он вновь посмотрел ей прямо в глаза. — Я продолжаю думать, что ласковое обращение может вернуть их в нормальное состояние. Вы считаете это возможным?

Едва ли Эмма могла дать ответ специалиста, но она все же попробовала:

— Кого-то — да, кого-то — нет. — Она не знала, как насчет лошадей, но с людьми дело обстояло именно так.

— Они великолепны, вы так не считаете? — Он обернулся, чтобы еще раз полюбоваться на своих коней. — И замечательны тем, что так здорово подходят друг к другу.

— Да.

— И их скорость, и их темперамент... Он замолчал, она ждала.

— Трое из них становятся послушными, я это чувствую. Что касается переднего пристяжного... — Конь бил копытом землю, опуская и поднимая голову. Стюарт покачал головой. — Но даже этот, который лягается и кусается, все равно скачет в команде. Это хороший знак, не так ли? Они, все восемь, вкладывают душу в свое дело, словно их жизнь зависит от того, как скоро они доберутся от одной точки к другой. Мой возница говорит, что они им правят, а не он ими. Единственный способ справиться с ними — это отпустить поводья.

• Предыдущая
• 33/81
• Следующая