Библия Раджниша. Том 3. Книга 1 - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" - Страница 20

Потом, по мере того, как книги становятся сложнее, яблоко становится все меньше, а слов становится все больше, увеличивается число описаний яблока: что это за фрукт яблоко, какого рода его вкус, где оно растет. И само яблоко постепенно исчезает, становится все меньше и меньше. И вот однажды в книге уже нет ни одной картинки.

Теперь вы научились новому виду сновидений: сновидениям через слова. И этот сдвиг от яблока к слову «яблоко» -огромный прыжок.

Но когда вы бессознательны, крепко спите, вы снова впадаете в ваш примитивный язык. Тогда вы забываете язык, который выучили.

Один из моих друзей был в Германии. Он переехал в Германию, когда ему было только семь или восемь лет. Его отец переехал туда, поэтому и он с ним, и прожил он в Германии тридцать лет. Он получил образование на немецком языке, но родился он в Махараштре; он знал маратхи, язык своей матери, но совершенно забыл его. Семилетний ребенок - он совершенно не был способен понимать маратхи, он никогда не учился читать на маратхи. И вот он попал в аварию, автомобильную аварию, и потерял сознание, и в этом бессознательном состоянии он говорил только на маратхи.

Вызвали его брата из Индии, потому что отец уже умер. Люди говорили: «Мы не понимаем, что он говорит, а ведь он никогда не пользовался никаким другим языком, кроме немецкого». Язык, который он выучил с самого своего рождения, был только в его бессознательном уме. Там, в глубине, находился этот семилетний слой; немецкий был поверх него. Но теперь верхний слой переместился в бессознательное. И тогда начал разговаривать более глубокий слой.

Всякий раз, когда он приходил в сознание, он забывал, что говорил на маратхи, он разговаривал по-немецки; тогда он не понимал маратхи. Его брат говорил на маратхи, а он не понимал его. И он постоянно то терял сознание, то возвращался в него. Он терял сознание и тогда снова говорил на маратхи; возвращался в сознание и говорил по-немецки.

В своем подсознании вы все еще примитивны, и именно поэтому Зигмунд Фрейд уделил так много внимания вашему подсознанию, - ведь ваше подсознание более невинное, детское, примитивное. Оно не умеет лгать, оно не умеет обманывать; оно просто говорит всю правду. А вот сознательный ум лукав. Он стал лукавым за счет образования, культуры и всего такого.

Как-то однажды я играл; мне было, должно быть, четыре или пять лет, не больше. Мой отец брился, когда кто-то постучал в дверь; отец сказал мне: «Подойди и скажи ему: "Отца нет дома"».

Я подошел и сказал: «Мой отец бреется и говорит, чтобы я сказал вам: "Отца нет дома"».

Человек сказал: «Что? Он дома?»

Я сказал: «Да, но вот так он и сказал мне. Я рассказал вам всю правду».

Тот человек вошел, и мой отец посмотрел на меня: что случилось? А тот человек был очень сердит, он сказал: «Это кое-что! Вы попросили меня прийти в это время, а с этим мальчиком передали сообщение, что вас нет».

Мой отец спросил его: «Но как же вы поняли, что я дома?»

Он сказал: «Этот мальчик все и рассказал. Он сказал: "Мой отец дома. Он бреется и сказал мне сказать вам, что его нет"».

Отец посмотрел на меня. Я понимал его; он как бы говорил: «Ну, погоди! Пусть только этот человек уйдет, я покажу тебе».

И я сказал ему: «Я собираюсь уйти до того, как этот человек оставит наш дом».

Он сказал: «Но я же ничего тебе не сказал».

Я сказал: «Я все понял!»

Я сказал этому человеку: «Оставайтесь здесь. Позвольте мне уйти первому, потому что у меня возникают неприятности». Уходя, я все-таки сказал отцу: «Вы твердите мне: "Будь правдивым..." Поэтому, — сказал я, — вот он шанс быть правдивым, а также проверить, действительно ли вы имеете в виду, чтобы я был правдивым, или вы просто пытаетесь учить меня изворотливости?»

Конечно, он понял, что лучше промолчать, не ссориться со мною тут же, ведь после ухода этого человека, я все равно вынужден был бы возвратиться домой. Я вернулся спустя два или три часа, когда он уже остыл, или в доме были другие люди, так что проблема не возникла. Он был один. Я вошел, он сказал: «Не волнуйся - я никогда не скажу тебе ничего подобного. Ты Должен простить меня». Он был в общем-то справедливым человеком, иначе стал бы кто-нибудь другой беспокоиться о четырех-, пятилетнем ребенке и просить, - будучи отцом, -«Прости меня»? И с тех пор он за всю свою жизнь не сказал мне ничего подобного. Он знал, что со мной ему следует вести себя не так, как с другими детьми.

Когда вы растете, общество все время учит вас быть такими, вести себя подобным образом, и вы становитесь лицемерами, отождествляете себя со своим лицемерием.

Моя функция здесь - уничтожить в вас все лицемерие.

Для меня честность - это не политика.

Как раз за ужином я рассказывал Вивек, что человек, придумавший эту сентенцию: «Честность - лучшая политика», был, должно быть, очень хитрым человеком. Честность - не политика; а если это политика, то это не честность; вы честны, потому что за это платят, тогда вы будете бесчестны, если за это платят. Честность - лучшая политика, если за нее платят, но если иногда не платят, тогда, конечно, лучшая политика -бесчестность. Вопрос в том, за что будут платить?

И Вивек напомнила мне, что как раз сегодня она видела в книге, в одном предложении, два слова, которые открывают очень многое. Она никогда не соединяла эти слова вместе: политичность и политика, учтивость и политика. Что такое вежливость? Это род политики. Оба слова выводятся из одного корня. Все три слова - политичность (policy), учтивость, вежливость (politeness), политика (politics) - имеют один и тот же корень, все они означают одно и то же. Но под учтивостью вы понимаете хорошее качество. Вы никогда не думаете об учтивости, как о политике, но это политика. Быть учтивым, вежливым — это средство обороны.

В Европе обмениваются рукопожатиями. Почему пожимают правую руку? Почему не левую? Это на самом деле часть политики. В рукопожатии нет ничего дружественного. Это просто жест, означающий: «Моя правая рука пуста, поэтому не беспокойся. И позволь также и мне посмотреть твою правую руку, пуста ли она, нет ли в ней ножа или чего-нибудь еще». И когда вы обмениваетесь рукопожатием, вы не можете вытащить свой меч, потому что левой рукой... если, конечно, вы не левша. Это просто способ дать другому человеку некоторую уверенность в том, что вы не собираетесь причинять ему вреда, он же в свою очередь дает вам уверенность в том, что он не собирается вредить вам. Мало-помалу рукопожатие стало символом приветствия.

В Индии приветствуют друг друга двумя руками, но это тоже просто способ показать, что обе руки пусты. Это гораздо лучше, чем европейское рукопожатие, потому что кто знает, что у вас в левой руке? Иногда даже правая рука не ведает, что творит левая, поэтому лучше показывать, что пусты обе руки; это гораздо лучше и гораздо учтивее. Но вы говорите: «Я совершенно беззащитен. Вам не нужно осторожничать со мною или беспокоиться обо мне. Можете расслабиться». Все это символы, которым выучились люди.

В Индии, если вы пойдете к так называемому гуру, вы должны приветствовать его жестом, который встречается только в Индии. Он называется сатсанг дандават. Вы должны лечь на пол так, чтобы все четыре ваших конечности касались пола, поскольку это самая беззащитная позиция. Если какой-нибудь человек захочет вас убить, он может сделать это немедленно. Вот почему этот жест стал символом самоотдачи.

В военное время, когда захватывают пленных, им приказывают лечь ничком и вытянуть руки. Почему? В этом положении они ничего не могут сделать, а вы можете обыскать их и забрать все, что у них есть. Или, вы говорите им стоять с вытянутыми руками, с руками, поднятыми вдоль стены, - вертикальное или горизонтальное положение, все равно.

На войне это представляется совершенно правильным, но каким-то образом эта самая война продолжается непрерывно между индивидуальностью и обществом. Поэтому определенная культура развила этот жест как символ величайшего уважения. Это не жест уважения, это жест унижения, который говорит: «Я совершенно унижен. Я в вашем распоряжении. Если хотите отрубить мне голову, отрубайте. В этом положении я сделать ничего не смогу». И, конечно, тот другой человек чувствует себя при этом великим, его эго удовлетворено.