Незримые города - Кальвино Итало - Страница 10

• Предыдущая
• 10/19
• Следующая

В Смеральдине, городе на воде, сеть каналов накладывается и пересекается с сетью улиц. Чтобы добраться от одного места к другому, всегда можно выбрать между сухопутной дорогой и лодкой, но поскольку в Смеральдине самый короткий путь пролегает не по прямой линии, а по зигзагообразной, которая затем разветвляется во множество других, для прохожего существует не два, а множество путей, количество которых намного возрастает, если чередовать поездки в лодке с пешими переходами.

Таким образом, жители Смеральдины избавлены от скуки проходить каждый день по одним и тем же улицам. Более того: все эти пути расположены не в одной плоскости, а образуют что-то вроде многоярусных американских горок с маленькими лестничками, обходными путями, горбатыми мостами, подвесными дорогами.

Комбинируя высокие и низкие ярусы пути, каждый житель может ежедневно добираться в одно и то же место по разным дорогам. Самая рутинная и тихая жизнь в Смеральдине не знает повторений

Как и повсюду, тайные и авантюрные дела натыкаются здесь на самые серьезные препятствия В Смеральдине кошки, воры и тайные любовники выбирают самый непродолжительный путь, перепрыгивая с крыши на крышу, соскакивая с террас на балконы и огибая водосточные трубы, словно канатоходцы.

В самом низу, в темноте клоак гуськом пробегают крысы, заговорщики и контрабандисты; их головы высовываются из канализационных люков и коллекторов, они шастают у стен глухих переулков, перетаскивая от одного тайника к другому куски сыра, запрещенные товары, бочонки с пушечным порохом и пересекая компактно построенный город по лабиринту его подземных коммуникаций.

На плане Смеральдины следовало бы нанести чернилами разных цветов все эти сухопутные и водные, видимые и скрытые пути. Единственной трудностью при этом было бы начертить пути ласточек, разрезающих воздух над крышами, которые, расправив крылья, спускаются вниз по невидимой параболе, отклоняются от нее в сторону, чтобы схватить мошку, по спирали взмывают вверх, а все точки их воздушных троп находятся выше любой точки города.

Прибыв в Филлиду. ты с удовольствием отмечаешь, сколь разнообразны мосты, переброшенные через каналы: двускатные, крытые, на сваях, мосты для прохода судов, подвесные мосты с ажурными парапетами: а также выходящие на улицы окна: узорчатые, мавританские, копьевидные, стрельчатые, с круглыми отверстиями или розетками над ними: какими разными материалами выстланы дороги и улицы: булыжником, каменными плитами, отесанными камнями, белыми и синими кругами. В любом месте город готовит для взгляда сюрприз: куст колючих каперцев, проросший из крепостной стены, статуи трех королев, установленные на одной консоли, луковицеобразный купол с тремя маленькими луковичками на шпиле. «Как счастлив тот. кто каждый день имеет возможность созерцать Филлиду и никогда при этом не устанет смотреть на то, что в ней есть!» – восклицаешь ты, с сожалением покидая этот город, по которому ты лишь успел пробежаться взглядом.

Возможно, тебе, наоборот, придется остаться в Филлиде и прожить в ней весь остаток своих дней Тогда город в твоих глазах очень быстро тускнеет, и ты больше не замечаешь розеток, статуй на консолях и куполов. Ты проходишь по зигзагам улиц, как и все жители Филлиды, видишь, где солнце, а где тень, где дверь, лестница или скамья, на которую можно поставить свою корзину, выемка, в которую может попасть твоя нога, если ты будешь невнимателен.

Весь остальной город ты не замечаешь. Филлида – это пространство, в котором ты выбираешь дорогу между точками, подвешенными в пустоте; самый кратчайший путь, чтобы добраться до палатки такого-то торговца, минуя окна такого-то заимодавца. Тебя интересует не то, что находится за пределами досягаемости взгляда, а то, что осталось внутри и со временем стерлось; если какой-то портик продолжает тебе казаться красивее остальных, то это потому, что лет тридцать тому назад здесь проходила прелестная девушка в одежде с широкими вышитыми рукавами, или всего лишь потому, что в определенный час дня солнечный свет падает на него под тем же углом, что и на другой портик, о котором ты уже не можешь вспомнить, где он находится. Миллионы глаз смотрят на окна, мосты, каперцы, словно пробегая взглядом по чистому листу бумаги. Много есть на свете городов, теряющих при рассмотрении всю свою привлекательность, как Филлида.

Долгое время Пирра была для меня городом с высокими окнами и башнями, затиснутым между водами залива, словно кубок, на дне которого находится площадь, похожая на колодец, с колодцем в центре. Прежде я ее никогда не видел. Это был один из тех не видно моря, скрытого за дюной, стоящей на низком волнистом берегу, что улицы ее прямые и длинные, что дома ее стоят группами, что они невысоки, что их разделяют сложенные в штабеля доски строевого леса и что ветер вращает крылья водяных насосов. С тех пор название «Пирра» вызывает у меня это видение, это освещение, этот гул и воздух, в котором летает желтая пыль.

В моем сознании постоянно присутствует большое количество городов, которые я никогда не видел и никогда не увижу, названия которых вызывают тот или многочисленных городов, в которых я никогда не бывал, и представление о которых я могу составить лишь по их названиям: Евфразия, Одилия, Маргара, Гетуллия… Пирра находилась в этом ряду, отличаясь от остальных точно так же, как каждый из них представлялся единственным мысленному взору.

Настал день, когда путешествие привело меня в Пирру. Едва только я ступил на ее землю, как все то, что я представлял себе о ней, было позабыто; Пирра стала для меня такой, какой она есть на самом деле, и мне казалось, будто я всегда считал, что из города иной образ, либо фрагмент или отражения воображаемого образа. Пирра, высокий город над заливом, с площадью, внутри которой заключен колодец, тоже находится в этом ряду, но я больше не могу обозначить его каким-либо названием и даже не могу припомнить, как я мог дать ему это имя, которое означает совсем другое.

До этого я никогда не добирался в своих путешествиях до Адельмы. Я прибыл туда, когда уже начинало смеркаться. Моряк на набережной, подхвативший брошенный канат и привязавший его к кнехту, был похож на человека, служившего когда-то вместе со мной в солдатах, и который давно умер. Был час оптовой торговли. Какой-то старик грузил на тележку корзину с морскими ежами, и лицо его показалось мне знакомым. Но когда я обернулся во второй раз. чтобы присмотреться к нему, он уже успел скрыться в маленькой улочке, и лишь тогда я понял, что он был похож на рыбака, который был уже в преклонном возрасте, когда я еще был ребенком, а значит, никак не мог до сих пор находиться среди живых. Меня поразил вид больного, в горячке скорчившегося на земле, с покрывалом на голове: за несколько дней до смерти у моего отца были точно такие же пожелтевшие глаза и точно такая же всклокоченная борода. Я отвел взгляд в сторону и больше не отваживался всматриваться в лица.

Я подумал: «Если город Адельма, в котором встречаются одни только мертвые, видится мне во сне, то это страшный сон. А если Адельма существует наяву, и в ней обитают живые люди, достаточно будет продолжить рассматривать лица людей до тех пор, пока их схожесть с кем-то не исчезнет и не появятся живые люди с печатью ужаса на лицах. И в том и в другом случае лучше особенно не присматриваться».

Торговка овощами, взвесив на весах кочан капусты, положила его в корзину, которую с балкона спустила на веревке девушка. Эта девушка была похожа на другую, из моих родных краев, которая сошла с ума от любви и покончила с собой. Торговка подняла лицо, это была моя бабушка.

Я подумал: «В жизни наступает такой момент, когда среди тех. кто окружает тебя, мертвых становится больше, чем живых. И тогда сознание отказывается воспринимать другие лица и их выражения: на каждое новое лицо оно накладывает старое изображение и для каждого находит маску, которая подходит ему больше всего».

• Предыдущая
• 10/19
• Следующая