Беглянка - Грэм Хизер - Страница 4

• Предыдущая
• 4/78
• Следующая

Новый Орлеан.

Зима 1835/36 года.

Джаррет Маккензи приметил эту женщину, едва та переступила порог старой таверны на пристани.

Сам он не сразу разглядел незнакомку, да это было не так уж легко: темный плащ с капюшоном закрывал с головы до пят. Однако по изящным изгибам тела, по грациозным движениям Джаррет понял, что это молодая женщина. Ее почти сразу окликнул Гарольд Иствуд, хозяин заведения. Кто же она? Новая служанка? Тогда, наверное, станет одной из привлекательных и доступных ночных бабочек Нового Орлеана… Джаррет, заинтересованный незнакомкой, с нетерпением ожидал, когда та снимет плащ. Что ж, если она действительно будет работать здесь, класс этой паршивой забегаловки повысится.

Впрочем, таверна не так уж плоха, пожалуй, даже лучшая из подобных заведений здесь, в доках. Сюда заглядывают деловые люди из этой части штата Луизиана, совершают сделки и не стесняются упоминать о таверне Гарольда Иствуда при своих женах. Здесь всегда вкусно накормят, приятные девушки споют вам несколько песенок под аккомпанемент спинета; выпивка самая разнообразная, женщины к вашим услугам, а порою можно принять участие в хорошей драке или поглазеть на нее. Таверна находится почти в самом центре порта Новый Орлеан, на берегу великой Миссисипи, и тут перебывала уйма всякого люда, который занимается чем угодно – от торговли и службы до разбоя.

Джаррет любил этот город, основанный больше сотни лет назад французами. Потом им владели испанцы и снова французы, пока президент Томас Джефферсон не предложил Наполеону Бонапарту, чтобы тот продал ему всю Луизиану, и сделка состоялась.

Джаррет впервые попал сюда еще юношей, в 1815 году, когда генерал Эндрю Джэксон командовал американскими войсками, защищая город от англичан, и с тех пор полюбил его узкие улицы, бегущие к реке, разнообразные дома во французском, испанском и американском стиле; литые чугунные балконы, маленькие сады, величавую Миссисипи и пеструю оживленную жизнь на ее берегах.

Ему нравилось захаживать и к Иствуду, в то не слишком почтенное заведение, где он и увидел сейчас женщину, явно не принадлежащую к этому кругу…

– Я горю, – со вздохом произнес Роберт Трит, друг и партнер Джаррета, и бросил карты на дубовый игральный стол.

Джаррет взглянул на свои карты. Три дамы. Три четверки. Он перевел взгляд на стол, где лежали деньги: бумажки и золото. Добродушный Джек, богатый креол из недальних мест, сидел напротив него со всегдашней ухмылкой на лице. Черт! Надо ухо держать востро: этот обманет самого святого Петра, если зазеваешься.

Тем не менее Джаррет снова посмотрел на вошедшую. Сейчас она разговаривала с Иствудом, маленьким и пузатым. Заметив, что незнакомка выше Иствуда, стройная и изящная, Джаррет с сожалением подумал:

«Неужели этот боров говорит ей сейчас, какую цену она может брать и сколько должна отстегивать ему?»

Руперт Фюрстенбург, высокий светловолосый немец из Сент-Луиса, кинул на стол пачку денег.

– Поднимаю ставку, джентльмены! Сто долларов.

– Хорошо, что я сгорел, – пробормотал Роберт.

– Сотня! – широко улыбнулся креол. – Подумаешь, карманная мелочь! Принимаю!

Джаррет снова уставился на незнакомку. Роберт Трит ткнул его в бок.

– Сто долларов! Видишь?

– Да. – И он рассеянно отсчитал из горстки монет, лежащих перед ним, нужную сумму.

Роберт нахмурился.

– Ты следишь за игрой?

– Зачем шепчетесь? – Улыбчивый Джек подкрутил темные усы. – Лучше скажи, Джаррет, не хочешь ли поставить на кон свою знаменитую плантацию?

– Моя плантация, Джек, стоит так же крепко, как, надеюсь, и твоя, – лениво ответил Джаррет.

– Ах, mon cher, – возразил креол, – мы оба владельцы болот, не так ли? Разводим насекомых, аллигаторов… – Он погрозил пальцем Джаррету. – Но у тебя еще семинолы в придачу. Они не прибавляют радости, верно? Все, что я выращиваю, только мое и будет всегда моим. Мой дом стоит уже семьдесят лет. А твой, mon ami? В любой момент… даже, не дай Бог, сейчас… может превратиться в облако дыма. Сгореть! Ты был солдатом и знаешь, что индейцы имеют обыкновение появляться и мгновенно исчезать… А после них частенько остается лишь пепел. Разве не так? Они словно тени в ночи. С ними ты еще нахлебаешься… Попомни мои слова. Старина Энди Джэксон неплохо расправлялся с этими дикарями в шестнадцатом и семнадцатом годах, но, увы, не добил всех. Значит, снова будет где-то и кому-то жарко. Они ловкачи, твои семинолы! Говорят, даже умеют скакать на аллигаторах.

Джаррет едва сдержал улыбку, представив себе подобного всадника, хотя слова Джека не доставили ему удовольствия. Впрочем, так же, как этот креол, рассуждали почти все белые. И мало кто понимал переселенцев, обосновавшихся во Флориде. Этот полуостров считали джунглями или топями, где кишат аллигаторы, змеи и прячутся индейцы.

Нa самом же деле тамошние земли оказались почти золотым дном для таких, как Джаррет Маккензи. Во всяком случае, урожаи можно было снимать круглый год.

А джунгли? Что ж… Джаррет давно уже расчистил свои владения, построил, дом, начал выращивать сахарный тростник, хлопок, зерно. Все, что ни посади, росло и приумножалось. Скот был всегда сыт, ибо травы никогда не засыхали; земля отличалась плодородием, воды было вдосталь. Да, часть земель занята болотами, но зато другая с лихвой окупает любые потери.

Это был почти рай, и Джаррет всем сердцем привязался к своему полуострову и много знал о нем – от своего отца и индейцев, да и сам исколесил его вдоль и поперек. Здесь он обрел не только то, что принято считать раем, но и нечто большее – душевный покой. Здесь он любил, и женщина, ставшая его женой, разделила с ним любовь к их общему дому.

Но Лайзы больше нет, и его сердце теперь окаменело… Нет, не совсем – в нем осталась любовь к земле. К дикой, еще не укрощенной, по-прежнему бередящей душу, как и неизбывная боль от недавней потери. К земле, которая продолжает бросать ему вызов, угрожать. Эта земля стала для него наваждением.

– Маккензи! – окликнул его Улыбчивый Джек. – Слышишь меня? Ты уснул?

• Предыдущая
• 4/78
• Следующая