Любовные чары - Арсеньева Елена - Страница 32

• Предыдущая
• 32/62
• Следующая

– Нечестно делать намеки, а не говорить! – надулась Джессика.

Марина глубоко вздохнула. Невероятная догадка так и распирала ее!

– А что, если ребенок Гвендолин вовсе не умер? Что, если Флора взяла его, в смысле ее, и выдала за свою дочь? – выпалила она.

– Но тогда бы у Флоры было двое детей, а у нее лишь одна дочь, – пренебрежительно ответила Джессика. И вдруг глаза ее расширились: – Вы имеете в виду, что…

– Ну да, да! – нетерпеливо воскликнула Марина. – Умер на самом деле ребенок Флоры. Тогда понятно, почему Джаспер не бросил Флору и признал девочку за свою. Ведь она дочь его родного племянника.

Марина прикусила язык, с жалостью глядя на Джессику, лицо которой снова приняло измученное, тоскливое выражение. И вдруг вспомнила: в том листке из дневника Джаспера было еще кое-что… Но об этом лучше сейчас не говорить. С Джессики на сегодня уже хватит Марининых догадок! Каково будет ей узнать, что девочка, которая живет у Флоры, на самом деле не побочная дочь Алистера, а…

Марина поскорей подскочила к шкафу и принялась перебирать платья: надо же, в конце концов, одеться. Потянула к себе малиновое платье с белым кружевным воротничком, которое еще ни разу не надевала, как вдруг Джессика очутилась рядом и резко задвинула платье в глубину шкафа.

– Нет. Надевайте амазонку, Марион!

– Амазонку? Зачем?

– Поедем в деревню. Я сейчас же прикажу седлать.

Ну вот, Джессика обо всем догадалась. Тоже вспомнила слова из дневника Джаспера – о венчании Алистера и Гвендолин. И если маленькая девочка не дочь Флоры, то она законная племянница Десмонда – истинная леди Маккол! Теперь Джессика не остановится, пока не убедится в своей правоте. Придется все же поехать с ней, а то как бы ей в дороге не стало худо от таких-то потрясений.

Марина достала из шкафа синюю амазонку, и в тот момент раздался глухой стук.

– Ой, что-то упало. Это ваше? – спросила Джессика.

Она подняла с пола какую-то вещицу, очертаниями напоминающую человеческую фигурку, секунду подержала, разглядывая, – и вдруг, коротко взвизгнув, отшвырнула. Марина с изумлением воззрилась на нее, потом перевела взгляд на пол. Там лежала кукла. Нагнулась было ее поднять, но Джессика снова взвизгнула.

– Не троньте! Это же…

Невесть откуда взявшаяся кукла была довольно грубо вылеплена из воска. На ее плоском белом лице ярко выделялись грубо намалеванные зеленые глаза, алые губы и щеки, на голове красовался приклеенный клочок рыжеватых волос. А платье оказалось сметано из лоскутка синего бархата. Джессика сунула руку в карман амазонки и вывернула… неровно обрезанные края ткани. Марина растерянно хлопнула глазами.

– Платье надо выбросить, сжечь, и как можно скорее! – вскрикнула Джессика.

– Но я его еще ни разу не надевала! – возмутилась Марина.

– Марион, вы что же, совсем ничего не понимаете? Вы не знаете, что означает – найти такую куклу, вдобавок проткнутую булавками? Вы… что-нибудь чувствуете? Сердце не колет?

– С чего бы вдруг? – вскинула брови Марина.

– О господи! – вскричала Джессика. – Да ведь вас энвольвировали на смерть!

– Эн… как вы сказали?

– Энвольвировали! Это обряд черной магии с целью причинить кому-нибудь страшный вред, заразить болезнью, убить!

– Меня? Мне? – никак не могла поверить Марина. – С чего вы взяли?

– Кукла изображает вас – зеленые глаза, румяные щеки, волосы…

И вдруг Марина вспомнила: сегодня утром Глэдис, причесывая ее, сказала, что одна коса у нее стала короче другой на два дюйма. Тогда она не обратила внимания на слова горничной, а сейчас подумала, что кто-то мог войти ночью в ее комнату, отрезать волосы и налепить на голову кукле, чтобы…

Марина схватилась за сердце. Пол уходил у нее из-под ног.

– И что? – шепнула она в ужасе. – Я умру теперь? Когда?

– Не знаю, – с усилием разжала губы Джессика. – Может быть, все обойдется. Я в этом мало что понимаю. Надо спросить Сименса.

– Конечно! – встрепенулась Марина. – Он-то уж, наверное, знает!

Джессика затрясла колокольчик, и через какое-то время в дверях появилась недовольная, изрядно заспанная Глэдис. Девушки, не сговариваясь, шагнули вперед, загораживая юбками валявшуюся на полу страшную куклу.

– Бегом за Сименсом! – только и сказала Джессика, но таким тоном, что горничную как ветром сдуло.

Верно, порыв того же ветра принес и Сименса, который появился почти мгновенно с выражением обычного достоинства на брудастом лице.

– Чем могу служить, суда…

Он не договорил – девушки расступились, и Сименс увидел куклу.

– Вот как… – хрипло изрек дворецкий. – Давно я подобного не видел, хотя я и знал, что в округе появилась ведьма. Миледи предупреждала меня.

Он отвесил полупоклон в сторону Марины, а Джессика уставилась на нее в полном изумлении.

– Ты знала о ведьме…

– Сударыни, для слов сейчас не время, – весьма непочтительно перебил ее Сименс. Но в голосе его звучала такая торжественность, что девушки поглядели на него с почтением. – Я должен немедленно свершить здесь некоторые обряды.

Сименс выхватил из кармана черный платок и бросил его так ловко, что он совершенно закрыл куклу. Затем охотник на ведьм поднял то и другое с полу, но особенным образом: повернувшись к черному пятну спиной и просунув правую руку за колено левой ноги.

То ли оттого, что Марина увлеклась разглядыванием пируэта, проделанного Сименсом с ловкостью, поразительной при его массивном теле, но свидетельствующей о немалой сноровке, то ли оттого, что кукла была теперь надежно завернута, но она ощутила некоторое облегчение. И даже смогла улыбнуться Джессике.

– Вам надобно уйти отсюда, сударыни, – объявил Сименс. – А леди Марион я отведу в одну из гостевых комнат и велю немедленно разжечь там камин.

– Уж пожалуйста, – поежилась Марина, – охотьтесь на злодейку без меня.

– Но, наверное, следует предупредить милорда Десмонда. А то как-то неловко, что мы распоряжаемся без его ведома, – сказала Джессика, но отпрянула – так грозно навис над ней Сименс.

– Никто ничего не должен знать! Иначе ведьма больше не появится.

– Вы собираетесь ее стеречь здесь? – робко осведомилась Марина.

– Нет, миледи. Eсть другое средство узнать, кто она.

– Да, узнайте, узнайте поскорее! – Марина попыталась хихикнуть, но из горла вырвался жалобный писк. Под напускной бравадой она тщилась скрыть свои чувства. Страшные догадки так и раздирали разум: кто мог такое сделать? Кому до такой степени она мешает, что ее обрекли на смерть, запродав душу нечистой силе? И чем дольше размышляла, тем более отчетливо вырисовывались два образа. Женщина и мужчина. О женщине было даже вспоминать противно. А при мысли, что именно этот мужчина желает ей смерти, и впрямь хотелось умереть.

– Ну и как вам понравилась Флора? – обернулась в седле Джессика.

Марина глянула недоверчиво: неужто Джессика наконец-то нарушила молчание, в которое они были погружены уже добрый час? Марина хоть любовалась окрестностями, а Джессика как уставилась на гриву своей лошади, едва они сели в седла, так и не поднимала глаз. Конечно, ей было о чем подумать…

– Она довольно мила, – отозвалась Марина, не покривив душой. – И, по-моему, очень добрая.

С одного взгляда на Флору Марине стало понятно, почему Джаспер – желчный, измученный, озлобленный, недоверчивый – так к ней привязан. От нее веяло спокойствием и надежностью, а взор красивых серых глаз источал поистине материнское тепло и ласку. Флора выглядела гораздо моложе своих тридцати лет (ведь она была молочной сестрой, а значит, и ровесницей покойного Алистера).

Домик ее тоже был премиленький: скромный, но добротный, весь обвитый побегами вьющихся роз и вечнозеленым плющом. В кухне царили ошеломляющие чистота и порядок. В комнате горел камин, у огня сидела пухленькая старушка и пряла шерсть, то и дело придремывая. Центром же этого несколько игрушечного королевства добрых фей была, несомненно, детская кроватка под розовым кружевным пологом, украшенным атласными бантиками. И одеяльце, и простынки, и подушечки – все было новенькое, из дорогой ткани, заботливо сшитое.

• Предыдущая
• 32/62
• Следующая