Огни Парижа - Картленд Барбара - Страница 20

• Предыдущая
• 20/30
• Следующая

– Не слишком рано. Но я думаю, около одиннадцати она поедет на репетицию.

– Я заеду в половине одиннадцатого, – решил маркиз. – Ты предупредишь ее через горничную или мне сказать лакею?

– Я скажу горничной, когда она принесет мне завтрак.

Помолчав немного, Линетта спросила с тревогой в голосе:

– Ты точно приедешь? Не передумаешь?

– Ты знаешь, что можешь мне доверять.

– Я не хочу быть тебе обузой… или помехой. Ты же знаешь, как я этого боюсь. Ты уверен, что я тебе не в тягость?

– Я думаю, мы оба знаем, что у нас друг к другу совершенно особенное чувство, – ответил маркиз. – Мы недавно знакомы, Линетта, и все же ты сказала мне, что любишь меня. Я не верю, что ты просто поддалась обаянию этой ночи и огней Елисейских Полей.

– О нет, конечно, нет! – покачала головой Линетта. – Это потому, что я чувствую, что принадлежу тебе… всегда тебе принадлежала… – Она запнулась. – Это очень трудно объяснить, но я знаю, что это так, потому что у меня такое чувство.

– Чувства не лгут, – согласился маркиз. – Я уже сказал, Линетта, что ты моя, и, хотя у меня есть еще кое-какие планы и дела на завтра, я обещаю тебе, что в это время я расскажу тебе все.

– Благодарю тебя!

– Когда ты вернешься, сразу же ложись спать. Ни о чем не беспокойся. Предоставь все мне.

– Я мечтаю о том, чтобы все было в твоих руках, – вздохнула Линетта, – но все-таки у меня такое чувство, что я навязалась тебе.

– Разве мы только что не согласились, что это судьба? А над судьбой никто из нас не властен.

– А я и не хочу изменять мою судьбу.

Она снова склонила голову на плечо маркизу, и в этом движении была ласка, трогательная и нежная.

– Я так переживала весь день, – призналась она. – Я чувствовала, что в предложении Маргариты было что-то дурное, чего мама никогда бы не одобрила, но теперь у меня уже нет никаких сомнений и тревог.

– Ты думаешь, твоя мать одобрила бы наши теперешние намерения? – спросил маркиз.

Линетта подумала несколько мгновений и затем сказала:

– Я думаю, она бы поняла. Она любила моего отца так же, как я люблю тебя, и поэтому она была бы рада моему счастью.

Так, разговаривая, они подъехали к дому № 11 на авеню Фридлянд. Линетта с тревогой взглянула на парадную дверь.

– Ложись спать, дорогая, – посоветовал маркиз. – Если Бланш дома, в чем я сомневаюсь, так как для Парижа час еще не поздний, не говори ей о том, что случилось сегодня. Предоставь мне объяснить ей все завтра утром. – Он поднес к губам сначала одну ее руку, затем другую. – Я буду думать о тебе, – произнес он нежно.

– Я тоже не могу думать ни о ком другом. Только о тебе. Я стану считать минуты до нашей завтрашней встречи.

– Мы позавтракаем вместе, – сказал он. – Повидавшись с Бланш, я попрошу доложить тебе, что желаю тебя видеть.

– Я буду ждать. Ты не забудешь, что я люблю тебя? – шепнула Линетта.

– Ты меня плохо знаешь, – покачал головой маркиз.

Поцеловав ей еще раз руку, Дарльстон вернулся к ожидавшему его экипажу.

На следующее утро Линетта проснулась с таким чувством счастливого возбуждения, какое она испытывала только ребенком в Рождество.

В первую минуту после пробуждения она даже не могла вспомнить, почему так счастлива, но потом воспоминания прошлой ночи нахлынули и затопили ее, как солнечный свет.

Закрыв глаза, она снова воображала себя в объятиях маркиза, ощущала на своих устах его поцелуй.

Кто бы мог подумать, что поцелуй может настолько преобразить все вокруг, что весь мир исчезает куда-то и тебя уносит в небеса?

Вспоминая вчерашнюю прогулку, все ее существо вновь переживало те ощущения, отзывалось на прикосновения рук маркиза, его губ, на звуки его голоса, приводившие ее в сладостное смущение.

«Я люблю его, и на свете нет ничего прекраснее, чудеснее любви», – сказала она себе.

Только сейчас Линетта поняла, почему ее мать не могла без слез говорить от отце. Ведь если бы она потеряла маркиза сейчас, у нее не осталось бы в жизни ничего, только незаполнимая пустота, только бесконечная непроницаемая тьма.

Девушка мучительно сожалела теперь, что не догадывалась раньше, как скорбела и тосковала ее мать по любимому, ее отцу. Линетта помнила, что мать часто сидела в саду, не видя и не замечая ничего вокруг, думая только об умершем муже и о своей юности, умершей и похороненной вместе с ним.

«О Боже, как я была глупа и бесчувственна!» – шептала Линетта.

Но теперь она знала, что любовь пронизывает человека насквозь, полностью завладевает им, и без любви весь мир становится бесплодной пустыней.

«Я не должна потерять его», – клялась Линетта себе.

Она с восторгом вспоминала, как он сказал, что ей не нужно будет беспокоиться о будущем – он сам позаботится о ней.

«Мы будем вместе», – думала она. Вспоминает ли он о ней сейчас, как вспоминает она о нем?

Когда горничная принесла ей завтрак, Линетта попросила ее сказать Бланш, как только та проснется, что маркиз Дарльстон посетит ее в половине одиннадцатого.

– Я скажу мадам, если только она к тому времени проснется, – ответила горничная.

– Но ведь она же едет на репетицию сегодня утром? – спросила Линетта.

Горничная пожала плечами.

– Может быть, едет, а может быть, и нет. Я знаю, что мадам вернулась домой только в пять часов. Ей нужно выспаться.

– Да, конечно, – неуверенно согласилась Линетта, начиная беспокоиться: а что, если Бланш еще не проснется, когда приедет маркиз?

– Уж сегодня-то ночью она поспит в свое удовольствие, – продолжала горничная, убирая платье и туфли Линетты, которые были на ней прошлой ночью.

– А почему именно сегодня?

– Monsieur уезжает за город. Как я поняла, он должен быть на дне рождения своей старшей дочери.

Линетта от изумления села на кровати.

– Его дочери? – переспросила она.

– У monsieur четверо детей, – объяснила горничная. – Все они очень избалованны, как говорил мне Жюль, кучер. Он говорит, что мать не может им ни в чем отказать, а отец дает слишком много денег.

Она засмеялась, но смех был горьким.

– Хотела бы я сказать то же самое о моем отце. Но все его деньги – это то, что я даю ему, а из моего жалованья много не дашь!

Она вышла, а Линетта еще долго сидела, глядя ей вслед.

Непонятно почему, ее взволновала мысль о детях мистера Бишоффсхайма.

После разговора с Бланш и Маргаритой она предполагала, что у него может быть жена. Но дети!.. Что они думают о Бланш, если им о ней известно?

Может быть, их воспитывали в неведении, вдали от города, и они не представляют себе, чем занимается в Париже их отец?

Это было вполне резонное предположение. Так, вероятно, и обстояло дело. Но в то же время, подумала Линетта, будет трудно скрывать от них истинное положение вещей, когда они станут постарше.

Тут же Линетта напомнила себе, что дела мистера Бишоффсхайма ее не касаются. Все, что для нее имеет значение, – это как можно скорее встретиться с маркизом, чтобы он снова поцеловал ее, как прошлой ночью.

Линетта не заметила, как начала молиться:

– Господи, пусть он всегда любит меня. Пошли нам счастье вдвоем и помоги маме понять, что мне ничего не оставалось, как согласиться на предложение Бланш и Маргариты, если бы я его не встретила.

Она кончила завтракать, встала и оделась, выбрав самое нарядное платье из тех, что ей принесли накануне.

Оно было нисколько не похоже на темное старомодное дорожное платье, в котором она была на пароходе, и все же маркиз сказал, что не мог забыть ее! Значит, она была не так уж непривлекательна, как ей казалось.

Линетта то и дело посматривала на часы и даже раз поднесла их к уху, подумав, что они остановились, так медленно, казалось ей, шло время.

«Я увижу его снова!» – твердила она как заклинание, и каждый раз, когда она произносила эти слова, солнечный свет, наполнявший ее комнату, разгорался ярче.

Когда Бланш проснулась в половине одиннадцатого, ей доложили, что ее желает видеть маркиз Дарльстон, который ждет внизу.

• Предыдущая
• 20/30
• Следующая