Человек, который улыбался - Манкелль Хеннинг - Страница 2

• Предыдущая
• 2/19
• Следующая

Лишь через два года он начал понемногу догадываться – что-то не так. Он работал тогда над пакетом не особо крупных контрактов, в которых гарантом кредита выступал Экспортный совет. Запасные части турбин для Польши, жатки для Чехословакии… Что-то привлекло его внимание – какие-то мелкие детали, какое-то несовпадение цифр. Он подумал поначалу, что это просто ошибка, просто кто-то перепутал итоговые цифры. Он вернулся к началу и вскоре понял, что это не случайная ошибка – все было сделано сознательно. Все было на месте, все концы сведены с концами, но результат получался чудовищным. Он откинулся на стуле, – он помнил, что это было поздним вечером, – и понял, что напал на след преступления. Сначала он не мог и не хотел в это поверить. Но другого объяснения не было. Человек из Фарнхольмского замка – преступник. Обман Экспортного совета, уход от налогов, целая цепь поддельных документов и актов.

После этого случая он все время искал черные дыры в документах, попадающих ему на стол. И находил – почти всегда. Постепенно он осознал размах преступления. Он не верил своим глазам, пока не убедился окончательно.

И все равно он молчал. Он даже сыну не сказал ни слова.

Может быть, потому, что в глубине души не хотел этому верить? Ведь никто – ни налоговое управление, ни другие ничего не замечали… Может быть, он раскрыл несуществующую тайну?

Или было уже слишком поздно? Его благополучие, само существование адвокатской конторы теперь полностью зависело от человека из Фарнхольма.

Туман, казалось, все сгущался. Возможно, под Истадом будет лучше.

Но так продолжаться больше не может. Он понял теперь, что у хозяина Фарнхольма руки в крови.

Он должен поговорить с сыном. Все-таки пока еще правосудие в Швеции существует, хотя, конечно, оно не такое, как раньше. Правосудие хромает, и он сам приложил к этому руку. Своим молчанием. Но он не может больше молчать.

Покончить жизнь самоубийством? На это он никогда не решится.

Он резко затормозил.

В свете фар что-то мелькнуло. Сначала он решил, что это заяц, но, вглядевшись, понял – что-то стоит на дороге.

Он остановил машину и включил дальний свет.

Посередине дороги стоял стул. Обычный венский стул. А на стуле сидела кукла в человеческий рост. С белым как мел лицом.

Но это мог быть и человек, похожий на куклу.

Сердце забилось. В свете фар плыли клочья тумана.

И стул, и кукла – это было наяву. Как и парализующий страх. Он посмотрел в зеркало – сзади никого не было. Тьма. Он медленно поехал вперед и снова остановился, когда до стула оставалось не более десяти метров.

Это был манекен. Настоящий манекен, не воронье пугало.

«Это предназначено мне», – подумал он.

Трясущейся рукой он выключил радио и прислушался. Все было тихо. Он никак не мог решиться выйти из машины.

Его пугал не стул в тумане и не похожая на привидение кукла. Это было что-то другое, что-то позади него, чего он не видел. Может быть, это был просто-напросто его собственный страх.

«Я боюсь, – снова подумал он. – Я ничего не соображаю от страха».

Наконец он отстегнул ремень и открыл дверцу. Было холодно и сыро.

Он вышел из машины, не отводя глаз от освещенной фарами куклы. «Похоже на театр, – успел он подумать, – сейчас мой выход».

И услышал позади себя какой-то звук.

Но обернуться он не успел – на его затылок обрушился страшный удар.

Он был мертв еще до того, как упал на асфальт.

Туман стал совершенно непроглядным.

Было без семи минут десять.

Дул порывистый северный ветер.

Человек на пустынном промерзшем берегу все время пригибался и то и дело поворачивался к ветру спиной. Он некоторое время стоял совершенно неподвижно, нагнув голову и сунув руки в карманы, потом продолжал свою очевидно бесцельную прогулку, пока не исчезал на сером горизонте.

У женщины, ежедневно гулявшей с собакой, странный обитатель пляжа вызывал все более сильное беспокойство. Он, казалось, проводил на берегу все время с рассвета и до наступления темноты. Он появился здесь несколько недель назад, словно ниоткуда, словно его выбросила на берег волна, как некий обломок человеческого кораблекрушения. Обычно все, кого она встречала на прогулке, кивали ей, но был уже конец октября, поздняя осень, и пляжи были пустынны. Но человек в черном плаще никогда не удостаивал ее кивком или приветствием. Сначала она думала, что он слишком застенчив и оттого невежлив, а может быть, иностранец. Потом ей показалось, что у него случилось большое горе и его блуждания по берегу – не что иное, как попытка приглушить боль. Он двигался как-то странно – иногда медленно, чуть не волоча ноги, потом вдруг вздрагивал и чуть не бежал, словно его подгоняли какие-то навязчивые мысли. Она была уверена, что руки его в карманах плаща сжаты в кулаки – она их не видела, но не сомневалась, что это именно так.

После недели наблюдений ей стало все более или менее ясно. Одинокий человек, приехал неизвестно откуда, пытается справиться с какой-то личной драмой. Она представила корабль, пробирающийся без карт по предательскому фарватеру. Понятно, что ему не хочется ни с кем разговаривать. Она даже рассказала о чужаке своему досрочно ушедшему на пенсию из-за ревматизма мужу. Он, несмотря на постоянные боли в суставах, даже пошел с ней как-то на берег. Он согласился с ее выводами, но поведение чужака показалось ему настолько необычным, что он позвонил своему другу, полицейскому в Скагене[2], и рассказал о необычном пришельце. Может быть, это какой-нибудь преступник, скрывающийся от правосудия, или, допустим, опасный сумасшедший, сбежавший из закрытого отделения? Но полицейский, много чего повидавший на своем веку, попросил его успокоиться – мало ли кто ищет приюта на песчаной оконечности Юланда, в бесконечных, похожих на застывшие волны дюнах. «Оставьте его в покое, – сказал он. – Дюны принадлежат тем, кто в них нуждается».

Женщина с собакой и человек в черном плаще встречались каждый день, не разговаривая, не здороваясь; они расходились, как два корабля. Так продолжалось еще неделю. Но как-то, а говоря точно, 24 октября 1993 года, случилось нечто, имевшее, по ее мнению, самую непосредственную связь с последующим исчезновением чужака.

Это был один из редких безветренных дней, когда туман неподвижно стоял над Скагеном и морем. Где-то вдали то и дело, словно заблудившиеся коровы, мычали ревуны. Природа словно затаила дыхание. Вдруг она увидела человека в черном плаще и остановилась как вкопанная.

Он был не один. Рядом с ним стоял небольшого роста мужчина в светлой непродуваемой куртке и кепке. Она присмотрелась – говорил только приезжий, он словно старался убедить в чем-то своего собеседника. То и дело он вынимал руки из карманов и начинал жестикулировать. Она, конечно, не слышала, о чем они говорят, но что-то в облике приезжего говорило ей, что он сильно взволнован. Через несколько минут они двинулись в путь, и вскоре их поглотил туман.

На следующий день человек в черном плаще снова был один. Но дней через пять он исчез. Почти весь ноябрь она ходила на берег гулять с собакой, ей было интересно, не появится ли вновь загадочный незнакомец. Но он исчез.

Вот уже больше года старший следователь истадской полиции Курт Валландер был на больничном. Работать он был не в состоянии. У него словно наступил паралич воли. Он не мог да и не хотел что-либо предпринять, чтобы вернуть свою жизнь в нормальную колею. Несколько раз, когда он чувствовал, что не может более оставаться в Истаде, и когда у него были деньги, он предпринимал импульсивные и совершенно бесплановые путешествия в тщетной надежде, что ему станет лучше, если он уедет из Сконе. Как-то он купил чартерную путевку на Карибские острова. Уже в самолете он довольно прилично выпил и все две недели, проведенные на Барбадосе, ни разу не был трезвым. Его все более и более охватывало чувство безнадежности, даже паники – в этом мире для него не было места. Он часами искал уголок, где не было людей, и валялся в тени пальм; а иногда просто не покидал гостиничного номера – не хотел никого видеть. Искупался он всего один раз, и то не по своей воле – поскользнувшись, упал с мостков. Как-то поздно вечером, когда он нехотя вышел из дома, чтобы пополнить запасы спиртного, к нему пристала проститутка. Он попытался отмахнуться от нее, но как-то вяло. В конце концов отчаяние и презрение к самому себе взяли верх, и он провел с ней трое суток в пахнущей купоросом лачуге, в грязной постели, где тараканы ощупывали своими усами его потное лицо. У него почти ничего не осталось в памяти об этих днях – он не помнил даже имени девушки и не был уверен, что когда-то его знал. Когда она вытянула из него последние деньги, явились два ее здоровенных братца и вышвырнули его на улицу. Он вернулся в гостиницу, несколько дней питался тем, что удавалось вынести с входящего в стоимость путевки завтрака, и вернулся в Стуруп, чувствуя себя еще хуже, чем до поездки. Врач, наблюдавший его, рассердился и категорически запретил подобные развлечения, иначе существует серьезный риск, что он окончательно попадет в зависимость от алкоголя. Но через два месяца он снова пустился во все тяжкие. На этот раз он занял деньги у отца под предлогом того, что собирается купить новую мебель – может быть, это улучшит его настроение. Просить деньги у отца было унизительно, тем более что в последнее время Курт избегал заезжать к нему – отец недавно женился на женщине на тридцать лет моложе его, помогавшей ему по хозяйству. На этот раз вместо мебельного магазина он прямиком направился в истадское бюро путешествий и купил трехнедельный тур в Тайланд. И опять все повторилось, разве что на этот раз, на его счастье, в самолете он познакомился с купившим такой же тур пожилым аптекарем. Тот почему-то проникся к нему симпатией. Они жили в одном и том же отеле, и благоразумному фармацевту кое-как удавалось удерживать Валландера, когда тот начинал неумеренно пить уже за завтраком, а в конце концов, благодаря его вмешательству, Валландера отправили домой за неделю до истечения срока путевки. И в этот раз он, изнемогая от презрения к самому себе, проводил время в обществе проституток, одной моложе другой, а за этим последовала кошмарная зима, когда он был почти уверен, что заразился какой-нибудь смертельной венерической болезнью. Лишь в конце апреля, почти через год, он понял, что на этот раз вышел сухим из воды. Но, как ни странно, ни радости, ни облегчения он не почувствовал – ему было все равно. Именно в это время его врач начал всерьез задумываться, сможет ли Валландер когда-либо вернуться к работе в полиции. И не только в полиции – вообще к какой-нибудь работе. По его мнению, Курту следовало уйти на пенсию по болезни.

• Предыдущая
• 2/19
• Следующая