Ночь которая умирает (сборник) - Азимов Айзек - Страница 46

— Позвольте подумать… Если следовать вашим рассуждениям, Валетт должен был вспомнить о смертельной опасности для росы, иначе говоря, о солнце!

— Менар, вы делаете несомненные успехи. Валетт действительно написал солнышко взошло — хотя он неправ, если подойти к этому явлению со всей строгостью, — а после запятой поставил соединительный союз и. У нас осталась первая строка катрена. Предлагаю пофантазировать. Сравнительный союз будто нередко употребляется в сочетании с союзом как для выражения условно-предположительного сравнения. Коль в катрене речь идет о дожде, мы будем правы, что Валетт сравнивает какое-то явление, связанное с дождем, с чем-то еще. Чем сопровождается дождь?

— Радугой!..

— Верно. Но для радуги нет подходящей формальной схемы. Зато есть нужные значки для грома. Правда, не говорится о грозе, но все же поэт подводит нас к мысли о внезапности сочетанием стремительной водой. Усилить это ощущение внезапности можно соответствующим глаголом: грянул гром. Теперь следует подыскать сравнение. С чем бы вы сравнили раскаты грома?

— С артиллерийским залпом, со взрывом, с грохотом обвала…

— Вы невнимательны, Менар, и забываете о формальной схеме. У нас слово из четырех букв, заканчивающееся на вы.

— Львы!

— Наконец-то. Сравнение с ревущими львами вполне закономерно, и получается, что мы воссоздали весь первый катрен, кроме первого слова. Поскольку Валетт описывает какую-то последовательность событий, этот катрен, как, впрочем, и второй, начинается с Вот.

— По правде говоря, загадка слишком легка, и я поддерживаю в себе интерес к ней, только варьируя методы и добиваясь изящества мысли.

Займемся первым терцетом. Сейчас нам придется довольствоваться лишь догадками. Будем плясать от ключевого слова морщины. Оно позволит нам размотать весь клубок. Главным героем нашего сонета все же является человек, и морщины характеризуют именно его. Где мы можем видеть их? На лице, щеках, шее, лбу… Из двух трехбуквенных слов нашим условиям удовлетворяет только лоб. Судя по сочетанию «лоб — морщины», лоб стоит в винительном падеже и требует предлога на. Между ними находится определение, оканчивающееся на и. Скорее всего это прилагательное из ряда: высокий, гладкий, низкий, выпуклый и так далее… По формальным признакам нас устраивает только низкий. Общая конструкция предложения и окончание ав в последнем слове строки заставляют с высокой степенью вероятности предположить, что мы имеем дело с деепричастным оборотом и деепричастием глагола «собрать»:

После деепричастного оборота мы вправе ожидать появления подлежащего — таковы жесткие законы грамматики. Им может быть первое  ш или второе •/•J•• слово второй строки. Могу дать голову на отсечение, что первое является притяжательным местоимением наш, а второе — искомым подлежащим-существительным. Речь, несомненно, идет о человеке, но в иной обобщенной ипостаси, как того требует сонет. Определение наш резко сужает поле поисков — предок, современник, потомок.

— Предоставляю вам, Менар, подобрать нужное слово.

— Предок, наш предок. Я восхищен вашей проницательностью, Бурдон. Я даже предположить не мог…

— Пустяки, — усмехнулся мой приятель. — Однако продолжим. Расшифровка остальных слов этой строки теперь во многом облегчена. Прежде всего я выделил группу значков — J•, почти идентичную той, что мы расшифровали ранее как живет. Снова прибегнув к словарю, я нашел глагол «жевать» и поставил его в прошедшем времени: жевал. Итак: наш предок ••τ жевал •••J ••••••— дубрав. Вряд ли он залез на макушку, чтобы жевать. Скорее всего он стоял на земле под…… - дубрав. Судя по конструкции сочетания, нам нужно существительное из трех слогов в творительном падеже с окончанием на м или ю. Думать не надо, у нас есть подходящее звучное слово — пологом. И снова шестистопный ямб требует от нас определенных жертв — я имею в виду нашего предка, которого Валетт заставил жевать лист, словно у него не было иной пищи.

Начало предложения — в прошедшем времени, а конец — в настоящем. Одно противопоставляется другому: когда-то и теперь. Я бы написал: а ныне. Запишем почти полный терцет:

Полагаю, мы наконец собрали все необходимые данные для разгадки заглавия, но оговорюсь: то, что я скажу ниже, — мои домыслы. Это слово ни разу не встречается в тексте, но намеки на него содержатся в терцете. Человек, наш предок, от которого остался лишь ухмыляющийся череп. Наших общих предков можно пересчитать по пальцам: неандерталец, кроманьонец, питекантроп, синантроп — вот, пожалуй, — и все. Выбор невелик. Нас устраивает только Питекантроп. Почему Валетт выбрал столь необычное заглавие для своего сонета, остается лишь гадать. Может быть, его всегдашнее увлечение историей. Он мне как-то говорил, как был потрясен тем, что ученые по нескольким костям и черепу, обнаруженным на Яве, воссоздали нашего отдаленного Предка с признаками человека и обезьяны… Завесу над этой тайной нам не приподнять, Валетт унес ее в могилу. Кстати, вы не обратили внимание, сколь сходна наша работа с работой тех ученых — и они, и мы восстанавливаем из праха нечто целое. Однако время идет, и мой рассказ, похоже, вас утомил. Да и мне следует поразмыслить над одним неясным для меня моментом. Возобновим работу завтра. Может, у вас есть вопросы?

— Я в полном восхищении, Бурдон. И думаю о «Золотом жуке» вашего любимого автора.

— Согласен, что-то общее тут есть. Но не забывайте о невероятной простоте исходных данных у По. Впрочем, и методы у меня иные. Героя того рассказа основная трудность поджидала в начале пути. Но, определив первую букву, он тут же расставил ее по всему тексту. У нас иначе: мы начали с самых легких пассажей. А более сложные моменты, требующие умственных усилий, еще впереди. Хотя их осталось совсем мало. До завтра.

На следующий день меня встретил взъерошенный Бурдон; лицо его сияло.

— Вы раскрыли последнюю тайну? — спросил я.

— Полностью, Менар, и исключительно горд этим… Простая деталь; позже я все объясню. Сначала закончим с сонетом.

— Вы хотите сказать, что последняя тайна не относится к сонету?

— И да и нет. Косвенно. Но позвольте продолжить. Нам осталось расшифровать только одну строку второго катрена и еще три слова.

Конструкция фразы привела меня к мысли, что вторая строка начинается с глагола в третьем лице единственного числа настоящего времени по аналогии с глаголом живет. Значит: — тает. Вряд ли вы отыщете глагол, начинающийся с ю, который позволит вам заполнить все пробелы. Он начинается с м, и думаю, вы согласитесь, если я напишу мечтает. Это сразу возвращает нас к вопросу где — ты? Есть мечтающий человек, умирающий в следующей строке. Вопрос приобретает законченную форму: где человек и где мечты? Мечтать можно о ком-то или о чем-то, но предлога о здесь нет, а потому логично предположить, что мы имеем дело с конструкцией мечтает плюс инфинитив. Такая конструкция существует: мечтает У Jiu тгде третье слово — глагол слушать! Попробуйте опровергнуть меня. Вам это не удастся! Остался сущий пустяк. Конечно, есть любители слушать тишину, особенно в наш век, но в большинстве случаев слушают то, что звучит, а здесь безусловно звучат голоса.

Поскольку в сонете упоминается о дубраве, без особых раздумий следует поставить птичьи голоса. Катрен звучит так:

Неразгаданными в нашем сонете остались три формы:

и их мне с помощью логики заполнить не удалось. Поэтому я сам вставил недостающие слова. Надеюсь, я не ошибся. Это — беспечнее, вечно робкие.

Вот он, этот сонет, — сказал в заключение мой приятель Бурдон, любитель загадок, протягивая мне листок.[1]