Имперский детектив КРАЙОНОВ. ТОМ II (СИ) - Родович Арон - Страница 11

А когда я взял один из чемоданов, чтобы загрузить его в багажник, сработал мой дар.

Пальцы коснулись ручки — и меня накрыло.

Боль. Не острая, не крикливая, а та самая, тихая, которая въедается под кожу. Пустота, как после сильного пожара, когда от дома остался только каркас. Разочарование в себе и во всём, что было вокруг. И ещё что-то похожее на отвращение: к этим стенам, к этим вещам, к тому, кем её заставляли быть в этом доме.

Картина сложилась моментально: она шла по комнатам не просто «забирать свои вещи». Она прощалась с прошлой жизнью. Видела те же самые стены, где когда-то пыталась играть роль идеальной дочки аристократки. Тот же шкаф, ту же кровать, тот же стол. Но уже с осознанием, что всё это было декорацией к спектаклю, где ей отвели роль удобной куклы.

Внешне — она шутила. Внутри — всё продолжало рушиться.

Я поставил чемодан в багажник, второй — рядом, захлопнул крышку и в этот момент окончательно понял: если сейчас начать её тормозить, ограничивать, читать нотации, запрещать флирт, выставлять рамки, я просто добью то доверие, которое только начинает появляться.

Она тянется ко мне не только как к начальнику. Не только как к человеку, который вытащил её из этой грязи. Она тянется как девушка, которая перекинула свою любовь с той, кто её предал, на того, кто её не бросил. И делает это так, как умеют её сверстницы: подколами, демонстрацией тела, провокациями, попытками вызвать во мне эмоции — любые, главное, чтобы они были связаны с ней.

Я слышу, как по ночам она тихо плачет в подушку, думая, что я сплю и ничего не замечаю.

Днём она выбирает футболку пообтягивающе, юбку покороче, двигается чуть более подчеркнуто. Она переоделась из своего вечного оверсайза не потому, что внезапно увлеклась модой, а потому что поняла простую вещь: если ты хочешь быть в голове другого человека, нужно оставлять там яркие следы.

Я вижу это всё как профайлер. Как человек, который полжизни занимался тем, чтобы считывать людей по микро деталям. И при этом ничего не делаю, чтобы это остановить. Потому что понимаю: сейчас это не про секс. Не про флирт в классическом понимании. Это про выживание её психики.

Да, она влюбилась.

По-девчачьи, по-своему криво и косо, но влюбилась. В парня двадцати одного года, который действует как мужчина тридцати семи. В того, кто видит её насквозь и одновременно не пользуется этим против неё.

И каждое её «Ром, ты чего такой скучный?», каждое «ну что ты, голую девушку не видел?» — это не просто фраза. Это тест на то, кем я окажусь в её жизни.

И вот теперь, под мягким светом ламп, в дорогом ресторане, я понимаю, почему меня так бесит текущий момент.

Демид протягивает ей огромный букет, говорит правильные слова, ведёт себя так, как должен вести себя мужчина, который хочет ухаживать за девушкой. Ксюша держит в руках эти розы и, несмотря на шок, уже успевает где-то внутри всё анализировать. И обоим им в какой-то момент становится важно — что скажуя́.

Демид почти извиняющимся тоном спрашивает, не перешёл ли он границы, не мешает ли «чему-то нашему». Ксюша переводит взгляд на меня, и в этом взгляде слишком много всего: надежда, страх, ожидание, желание услышать хоть какое-то определение.

А я сижу и понимаю: каким бы ни был мой ответ — это будет выбор. Для неё. Для него. Для меня.

Для того хрупкого баланса, который я до сих пор пытался удержать.

И именно поэтому такие моменты меня бесят сильнее всего.

Потому что сейчас я стою перед выбором.

И честно — не знаю, какой из вариантов будет правильным.

Я стою и понимаю: пауза, которую я себе позволил, уже затянулась.

В голове успело пролететь куда больше, чем несколько секунд, но снаружи это выглядит как неловкая тишина перед ответом — а такую тишину в этой ситуации терпеть нельзя. Но прежде чем открыть рот, я смотрю на троих перед собой — и каждый из них говорит со мной без слов.

Ксюша.

Она ждёт того самого ответа, который для неё очевиден. Она даже не пытается его скрывать — глаза выдают её раньше любых слов. На публику я могу делать вид, что ничего не замечаю, могу играть в холод, могу прятать эмоции под привычной сухостью, но правду я давно прочитал. И знаю: сейчас одно моё слово может стать либо поддержкой, либо ударом.

Женёк.

У него напряглись скулы, пальцы побелели от хватки. Он хочет вмешаться, хочет вытащить меня из этой ловушки, но понимает: не его бой, не его поле. Он даже шутку вставить не может — слишком тонко чувствует, что одна неправильная фраза обрушит всё. В нём сейчас больше верности, чем ему самому кажется.

И Демид.

Стоит и наблюдает с удовольствием человека, который сам расставил фигуры на доске. Он видел наш вход. Он видел момент, когда вручил Ксюше цветы. Он видел мою паузу. И теперь смотрит, как всё это сыграет. Это не искренний интерес — это контроль. Это расчёт.

«Ладно… отвечай», — думаю я. Ответ у меня уже сформирован. Осталось только выдохнуть.

Евгений, войдя в VIP-комнату, с самого начала понял: что-то здесь не так. Поведение нового знакомого — Демида — заставило его вспомнить то, что он всю жизнь старался не возвращать в память. Он сам не любил такие триггеры: один неловкий жест, один чужой взгляд — и прошлое внезапно поднимается из глубины, как будто никогда никуда и не уходило.

Он видел, как тот пожал руку Роме тогда у канцелярии. Видел, как что-то в этом действии было лишним. Неправильным. Как будто рукопожатие было только ширмой. И вот теперь та же холодная игра началась здесь — с цветами, с вопросом, с расстановкой людей по местам.

Это напомнило Женьку о той жизни, от которой он ушёл. Не потому, что она была ужасной, нет. Просто там были люди, с которыми не нужно встречаться. Не враги — просто те, к кому не хочешь возвращаться.

Когда он вошёл в зал и увидел пару знакомых лиц, он даже шаг сбавил.

Тихо, не привлекая внимания, спрятался за Ромой — пусть лучше подумают, что он один из обычных гостей, лишь бы не узнавали. Он надеялся, что они не заметили. Очень надеялся.

Но, несмотря на это, он чувствовал себя здесь не чужим. Нет, он вырос в таких местах. Он знал подобные залы, подобную манеру поведения, подобные разговоры. Он просто давно выбрал другую жизнь. И та другая жизнь, где пахнет машинным маслом, а не дорогими духами, где спорят о выхлопе, а не о политике, оказалась ему куда ближе.

А сейчас — рядом с Ромой и Ксюшей — он нашёл то, чего не ожидал.

Настоящее. Они оба стали для него своими.

Роман — со своим странным взглядом на мир, с умением распутывать узлы там, где другие даже не видят верёвки.

Ксюша — со своей живостью, колкостями, с тем, как она всё это время вытаскивала себя из ямы.

И он привязался к ним сильнее, чем хотел признать.

После того, как он прошел клятву о неразглашении в канцелярии, ему нужно было оформить и трудовой договор. Рома, как обычно, не хотел иметь дело с бумагами — отдал всё Ксюше.

И Ксюша увидела его анкету. Настоящую. Ту, что отправляется в канцелярию. Она знала, кем он является на самом деле. Но посмотрела так, будто не увидела ничего лишнего. И больше ни словом, ни жестом дала понять Роме, что держит в руках небольшой секрет. Не тайну — просто часть его биографии, которой никому не хотелось бы светить.

Это стало маленьким немым соглашением между ними.

Он видел, как Ксюша смотрит на Рому. Это уже было не просто «интересно работать». Это была влюблённость — такая, какая бывает только в двадцать: яркая, неровная, дерзкая.

Он видел и то, как Рома, этот сухарь, упорно делает вид, что ничего не замечает. Хотя по глазам было видно: не хочет ломать её. И не хочет обещать то, что не может дать.

А теперь — эта сцена.

Цветы.

Провокация.

Вопрос, бьющий точно по больному месту.

Женя на мгновение вышел из воспоминаний и снова увидел Демида. Того, кто наслаждается чужим дискомфортом. Кто ставит Рому в неудобное положение. Кто играет Ксюшей.