Ткачи Сарамира - Вудинг Крис - Страница 26

Анаис, соглашаясь, кивнула. Ее внимательный взгляд переместился к окнам, где ласковый глаз Нуки доброжелательно наблюдал за беседующими из-за штор с бусинками.

– Зан, почему вы проголосовали за меня, если думали, что это я послала Виррча шпионить за вами?

– Потому что я доверяю вам. В течение долгого времени мы были то союзниками, то противниками. Но вы никогда не нарушали своих обещаний. Также хочу признаться, я хотел посмотреть на вашу реакцию, когда вы увидите меня, и понять, виновны вы или нет.

– Возможно, вы правильно поступили, – слегка улыбнулась Анаис. – Но я благодарна вам за доверие.

– Теперь я должен идти. – Зан поднялся с дивана. – Мне необходимо о многом подумать. Прошу вас, Анаис, не оставьте без внимания мое предупреждение. Не поворачивайтесь спиной к Виррчу. Он – злобное, коварное существо и пойдет на все, чтобы убить вашего ребенка.

– Я не смогу ничего с ним сделать, пока у меня на руках не будет доказательств его предательства. – Императрица печально вздохнула. – Но, возможно, даже они не помогут. До свидания, Зан. Думаю, что мы скоро снова встретимся.

– Надеюсь на это. – Вельможа, прощаясь, склонился перед императрицей и вышел, оставив Анаис одну размышлять в душной, залитой солнцем комнате.

Красный, словно кровь, рассвет занимался позади баржи, которая тащилась по реке на запад в Аксеками. Где-то в восточных пустынях Чом Рин свирепые ураганы разрывали землю, поднимая в небо красную пыль, закрывающую свет единственного глаза Нуки. Сарамирцы называли это явление Суранани – ярость Суран.

Легенда рассказывала, как Паназу, бог рек и дождя, был так очарован Наризой, дочерью Нарис, что попросил мудрую знахарку приготовить любовную настойку, которая заставит красавицу влюбиться в него. Но старуха оказалась не кем иным, как обманщиком Шинту. И Шинту подстроил так, чтобы в первой встречной женщине Паназу увидел свою возлюбленную Наризу. И так случилось, что первой, кто встретился богу на пороге дома, была его сестра Аспинис, богиня деревьев и цветов. Паназу, уверенный, что перед ним Нариза, выбрал момент и подлил ей в питье зелье, приготовленное Шинту. Воспылав любовной страстью, девушка провела с братом ночь. Но когда наступило утро и чары разрушились, они пришли в ужас от того, что совершили.

Но хуже всего было то, что от этой преступной связи брат и сестра зачали дитя. Они не осмелились признаться в случившемся матери, богине природы и изобилия Эню.

Аспинис сбежала, чтобы скрыть свой позор. Но девушка была любимицей богов, и ее длительное отсутствие обеспокоило их. Поэтому Оха и Изисия повелели разыскать беглянку.

Так начался Год Пустых Храмов, когда сарамирцы пережили страшнейшие бедствия. Боги отвернулись от их земли, разыскивая сбежавшую из Золотого Царства дочь Эню. Урожай на полях погиб, дули свирепые ветра, иссушая почву, голод пришел на землю Сарамира. Даже Нуки не обращал к Сарамиру свой взор, и солнце светило неярко и тускло в тот год. Люди собирались в храмах, чтобы молиться об избавлении от постигших страну несчастий, но боги не слышали их.

Когда же, всем на радость, Аспинис возвратилась из дикой местности, где скрывалась, боги вспомнили о заброшенных землях. И в Сарамире вновь заколосились поля, рыба выпрыгивала из водоемов, и домашний скот становился все жирнее. Аспинис никому не рассказывала о том, где пропадала. Но пронырливый Шинту, угрожая рассказать обо всем Эню, выведал, где богиня оставила ребенка. Аспинис, не подозревая в нем виновника своего позора, призналась, что бросила новорожденную дочь умирать в пещере далеко в пустыне.

Шинту, горевший желанием увидеть результаты своего вмешательства, отправился к пещере и нашел там дитя живым и здоровым. Все это время девочка питалась змеями и ящерицами, и от этого кожа на ее теле сморщилась, длинные волосы спутались. А глаза стали разными: один – зеленым, а другой – голубым. Шинту сжалился над бедняжкой и взял девочку в свой дом, где растил втайне от всех, назвав Суран. Она была замкнутым угрюмым ребенком, поскольку знала, как бессердечно обошлись с ней боги в младенчестве. Когда Суран выросла, то вновь возвратилась в пустыню, чтобы жить среди ящериц и змей, возненавидев все то, что любили ее родители. Суран, богиня пустынь, засухи и мора стала изгоем, и когда она бушевала, воздух наполняла красная пыль.

Сердце Тэйна тяжело билось в груди. Юноша сидел на носу старой баржи, чувствуя, как та, покачиваясь на волнах, медленно движется вперед. Это было низкое, неуклюжее судно, тяжело нагруженное рудой, которую добывали в шахтах гор Чамил. Грубые крики матросов звучали на разных диалектах. Чайки круто пикировали на судно и взмывали вверх. Они кружились в воздухе, принимая баржу за рыбацкое судно и надеясь на завтрак.

Вокруг послушника кипела жизнь, но это не доставляло ему радости. Тэйн смотрел на дощатую палубу, на которой сидел, красную от кровавого солнца, и изучал древесные линии.

Как эти линии похожи на него самого.

Линии шли одна рядом с другой и редко пересекались. Иногда они заплетались в завитушку или узел, но всегда продолжались с другой стороны.

Юноша чувствовал, что цель ускользает от него, словно смазанная жиром веревка. Кто он такой, какие у него права на запретное для тысяч, а может и миллионов, счастье? Небеса отмеряют подарки и благословения, как хотят, и многие более достойны их, чем простой послушник. Тейн дал обет и пришел в храм, чтобы искупить свое прошлое, а не из благородства или великодушия. Он должен вернуть честное имя. Сколько жизней, сколько жертв потребуется еще, прежде чем боги будут удовлетворены?

Тэйн испытывал тоску по священникам храма, который оставил, но не настоящую печаль. Когда они с Джин возвратились на рассвете в храм, то увидели ужасную картину. Тела святых отцов лежали по всему зданию в неестественных позах, подобно сломанным куклам. Послушник с трудом опознал каждого. Словно лица, которые он знал несколько лет, были заменены восковыми масками с остекленевшими, безжизненными глазами и широко разинутыми ртами, из которых вываливались распухшие языки.

– Они что-то искали, – сказала Джин.

– Или кого-то, – добавил Тэйн.

Взгляд девушки убедил Тэйна, что она поняла, о ком идет речь.

Позже послушник перенес священников из храма в лес, положил тела на траву возле алтаря и обратился к Нокту с просьбой записать их имена и сообщить об умерших Омехе. Он прочитал еще одну молитву Эню. Джин терпеливо ждала. Но когда Тэйн уже заканчивал, донесшийся до него приглушенный вздох девушки подсказал, что что-то идет не так.

Открыв глаза, Тэйн увидел на краю поляны медведей. Тяжелые, черные и коричневые звери, наполовину скрытые в листве, застыли, выжидающе наблюдая за молодыми людьми. Послушник поклонился животным и затем повел Джин к лодке, на которой священники обычно плавали в Запретную деревню, находившуюся неподалеку.

– Разве мы не должны похоронить их? – удивилась девушка.

– Это не наше дело, – объяснил Тэйн. – Лесные животные позаботятся о погибших. Их плоть будет возвращена природе, а души отправятся в поля Омеха.

Путешественники оплатили проезд на барже от Запретной деревни до столицы. Шестидневное путешествие предоставило достаточно времени для самоанализа. Юноша силился понять, почему его не мучает чувство потери, но так и не смог, и это смущало. Он лишился дома, все люди, с которыми жил последнее время, его наставники и друзья, и даже старый мастер Олек, все они умерли прошлой ночью. И все же Тэйн не чувствовал глубокой печали, а лишь ощущал вину за то душевное волнение, которое охватило его в предвкушении неизведанного будущего. Возможно, он никогда и не принадлежал к монашескому братству по-настоящему, но не хотел признавать это до сих пор. Возможно, именно поэтому ему не удалось обрести внутренний покой.

«Эню приготовила для меня другую тропу. Она уберегла меня от смерти и указала мое предназначение. Значит, я самый достойный из ее последователей».