Селфхарм - Горошко Ирина - Страница 2

Объясняет вахтёру, что она на собеседование. Он указывает на лестницу слева от входа в выставочный зал.

Проходит первый этаж, второй, третий. Ступеньки высоченные, пахнет, словно где-то завалялась куча сырого белья. Лестничный пролёт. Аня проводит по экрану телефона: 12:57. Руки дрожат. Вот и чёрно-красная вывеска: «Арт энд блад». Аня тянет дверь на себя.

Не открывается. Ещё раз проверяет время и день – четверг, 12:58. Сообщение в почте – приглашаем в четверг, в 13:00.

Тянет ещё раз – дверь не поддаётся.

вибрирует

телефон

незнакомый

номер

– Это Анна Горелочкина? Из «Арт энд блад», – голос занятой и запыхавшийся. – Вакансия закрыта, Анна, уже взяли человека, она у нас несколько лет была волонтёром. Алло? Аня?

Аня открывает дверь квартиры, запах жареного бьёт в нос.

– Ну что, Анют, как прошло?

Аня расшнуровывает ботинки.

– Что, с матерью поговорить не хочешь? – Анастасия Евгеньевна выходит в коридор.

На ней, как всегда, юбка до колен, блузка застёгнута на все пуговицы, поверх – белоснежный передник.

Аккуратное каре и идеально уложенная чёлка, словно женщина прилетела из Америки эпохи идеальных домохозяек. И в то же время – главный бухгалтер в международной корпорации, «второй человек после генерального», как она иногда «ненавязчиво» упоминает.

– Мама, ну что – как? Никак.

И теперь же не отстанут, пристроют её к Ване, Викиному муженьку, писать чушь вроде:

идеальное платье для вашего особенного вечера, тонкий шёлк грациозно струится по ногам, в меру глубокое декольте оставляет простор воображению избранника

Аня входит в свою комнату, дверь захлопывается слишком громко.

– Явилась! Мать-то тут при чём? А я курицу пожарила! – хлопает дверь в комнату матери, ухают книги на полках в комнате Ани.

В третьей комнате за столом, заваленным папками, стопками бумаг, книгами, сидит отец. Он, возможно, мог бы и спросить, как прошло собеседование, но наверняка передумал, услышав повышенные тона и хлопки дверями. Как он обычно выражался: «бабы снова орут, две истерички». При слове «отец» первая картинка, которую видит Аня: его спина и захлопывающаяся дверь в его комнату. С каждым годом Аня заходила в эту комнату всё реже, чуть ли не неделями могла с отцом не видеться, живя с ним в одной квартире. Аня помнит какое-то совместное времяпрепровождение в детстве: куда-то он её возил, как-то с ней разговаривал – и всё как будто закончилось в момент, когда Аня начала взрослеть и превращаться в женщину. Она хорошо помнит, как надела летом топик, сквозь который уже явно просвечивала подростковая грудь, они должны были ехать с отцом в кино, но он бросил на неё такой брезгливый взгляд, что Ане тут же захотелось одеться как минимум в куртку, а лучше – вообще исчезнуть. Тогда он не взял её с собой, и больше с тех самых пор не брал.

*

Аня изучает вакансии, но ничего похожего на «Арт энд блад» нет. Требуются копирайтеры к рекламщикам, журналисты-новостники, официанты и бариста. И ради этого она защитила магистерскую и вернулась в Минск? Целыми днями Аня валяется в кровати, смотрит сериалы, обновляет сайт с вакансиями. Деньги заканчиваются, лишний раз она избегает ездить на метро, почти везде ходит пешком. Подруги иногда угощают напитками в кафешках, но и их терпение заканчивается. У родителей просить наличные Аня не может, хотя из холодильника еду берёт.

Сходила на собеседование на администратора в галерею современного искусства. Ей не перезвонили.

Проходит ещё пара недель, и не признать уже невозможно: условия, которые предлагает Иван, и правда щедрые на фоне всего остального (куда её даже и не зовут).

Как только Аня произносит это матери и видит выражение ликующей правоты на её лице, сразу хочется передумать.

Офис Ивана: бледно-жёлтые стены, как в школе, два ряда составленных впритык столов, некоторые отделены друг от друга пластиковыми перегородками. Людей много, но они не разговаривают, а открывают рты и шуршат.

Женщина с жёлтыми крашеными волосами и облупившимся красным маникюром шёпотом объясняет Ане, как работает админка сайта, куда заливать тексты, как прописывать html title и description страницы. У неё изо рта пахнет выпитым только что кофе, сидит она слишком близко.

Вибрирует телефон, Аня извиняется и выскакивает в коридор.

– Анна? Горелочкина? – говорят громко и энергично. – Это из «Арт энд блад». Ты ещё хочешь у нас работать? Есть место на таможне, интересно?

– Д-да.

– Подъезжай завтра к одиннадцати утра, введём в курс дела, – короткие гудки.

Возвращается в кабинет, губы невозможно заставить стянуться обратно.

– Парень позвонил? – понимающе кивает женщина.

– Не совсем. Знаете, мне, пожалуй, нужно уйти. И я, скорее всего, сюда уже не вернусь. Ивану передайте, пожалуйста.

Аня сгребает пуховик и выскакивает на улицу. На крыльце обматывает шею шарфом, надевает шапку, дотягивает молнию до подбородка. Ну что, «Арт энд блад», here I come!

– А вот и наша Аня!

С порога её встречает светящаяся в лучах солнца девушка с волнистыми волосами до лопаток и красивой фигурой, подчёркнутой обтягивающими джинсами и жакетом до талии. Представляется Венерой, помощницей арт-директора фестиваля «Искусство ради искусства».

То, что предстоит работать именно на этом фестивале, для Ани новость. Работа на таможне – сказали по телефону, а Аня и не выяснила, что вообще надо делать.

Большое помещение с несколькими столами, стен почти не видно за театральными афишами. Прямо напротив входа и слева от него – две тяжёлые деревянные двери.

Венера проводит Аню мимо людей, не обращающих на неё внимания, и распахивает дверь слева.

На стене белеет растяжка с фигурными красными буквами:

Дирекция фестиваля визуальной культуры и перформанса «Искусство ради искусства»

Плакаты и афиши повсюду: Art Basel, La Biennale di Venezia, Московская биеннале современного искусства… На одном из плакатов изображено огромное серое здание, всё такое официозное и помпезное, а перед ним пьедестал: на таких обычно стоят статуи героев, но здесь вместо статуи… огромная рука с обрезанными пальцами, кроме одного, гордо торчащего вверх – среднего. Маленькими буквами в нижнем углу подписано: «L.O.V.E.» by Maurizio Cattelan.

Это знак! Это же точно знак. «Фак ю, фак ю вери вери ма-а-а-ач», – играет в голове что-то из Лили Аллен. Это её, Анин, средний палец торчит так гордо и решительно, ха!

Ещё плакат – совсем небольшой, со всех сторон как будто спрятанный, что неудивительно! Имя художницы – Dorothy Iannone. В центре изображена обнажённая женщина, её правая рука поднята вверх, соски нарисованы очень ярко, а вульва в треугольнике волос – розовая, крупная, решительная. Вокруг женщины – другие обнажённые люди, их тела сплетены в самых разных позах.

Аня краснеет, отводит глаза, есть в этой картине что-то ужасно стыдное, отталкивающее, как будто она часть какого-то другого, параллельного мира, в который Ане доступа нет.

закупоренная

Слово волной прокручивается в голове и исчезает.

«The next great moment in history is ours», – гласит надпись сверху.

«Наш, наш, наш!» – кричит что-то внутри Ани.

И вся стена – в таком! Яркие, разные, сногсшибательные картинки. Аня всматривается в имена художников, пытается заучить на память, чтобы вечером дома погуглить их всех. Мышцы икр и ступней сокращаются и расслабляются, большие пальцы ног пляшут, надёжно скрытые мартинсами.

За одним из столов сидит мужчина, Аня видела с ним несколько интервью на Youtube. Пётр Дубовский, бессменный куратор «Искусства ради искусства». К его уху прислонена трубка, он слегка поворачивает голову и машет Ане, не переставая говорить: