Спецназ. Притворись моим (СИ) - Вайн Лана - Страница 11

На улице снова воцаряется тишина. Только ветер свистит да мое сердце колотится о ребра как сумасшедшее. Ноги ватные. Руки трясутся.

Никита стоит и смотрит на меня. Не насмешливо. Не зло. А как-то… устало. Будто я — его персональный крест, который ему приходится нести.

— Ну что, Агапова? — наконец произносит он.

— Что? — голос предательски срывается.

— Нашла бабу Нюру?

Я смотрю на него. Страх еще не отпустил. Меня мелко колотит. Я сглатываю, пытаясь унять дрожь. Хочется съязвить, что, мол, сама бы справилась, или накричать, какого черта он шпионил, но слова застревают в горле. Никита ведь… спас меня. Опять.

— Спасибо, — шепчу я, опуская глаза. Слово дается с трудом, царапает горло.

Он смотрит на меня секунду, потом тяжело вздыхает.

— Пожалуйста.

Мы стоим так, наверное, целую вечность. Он смотрит на меня, я — на свои варежки. Воздух между нами потрескивает от невысказанных слов.

— Так и будем тут стоять? — наконец прерывает молчание Никита.

— Я… я не знаю, куда идти, — честно признаюсь я, чувствуя себя полной идиоткой.

— Естественно. Зато одна. Смелая. — Сота фыркает. — Пошли уже, искательница приключений.

Сотников разворачивается и, не дожидаясь меня, широким шагом направляется в ту сторону, куда убежали те трое.

Вот же…

Я едва поспеваю за ним, проваливаясь в снег по щиколотку там, где он, кажется, проходит, не замечая.

Мы молча идем по темной улице. Я шмыгаю носом, пытаясь унять остатки дрожи — то ли от холода, то ли от пережитого.

— Шевелись, Агапова. — Никита резко останавливается, так что я чуть не врезаюсь в его широкую спину, и поворачивается ко мне. — Найдем твою бабку и будем решать вопрос с ночлегом. И учти, — его голос становится жестким, — я с тобой нянчусь только до Челябинска. Как только окажемся в городе — ты идешь своей дорогой, я — своей. Усекла?

Нянчусь. Ну конечно.

— Да поняла я, поняла! — бурчу я. — Будто я сама горю желанием с тобой таскаться! Мне бы только до папы добраться.

Сотников хмыкает. Ему, похоже, доставляет истинное удовольствие моя беспомощность.

— Тогда хотя бы не отставай, — бросает он через плечо и, не дожидаясь ответа, сворачивает в очередной темный проулок.

Я пыхчу, стараясь не отставать. «Нянчусь». Какое слово подобрал, а? Будто я котенок бездомный. Хотя, по факту, сейчас я примерно так себя и чувствую. Но признавать это до тошноты противно.

Идем уже, кажется, целую вечность. Я уже не чувствую пальцев ног, да и носа, кажется, тоже.

— Долго еще? — скулю я, когда мы проходим мимо очередного покосившегося забора.

— Уже пришли.

Мужчина останавливается. Я едва не врезаюсь в него снова.

Передо мной — аккуратный, крепкий домик, выкрашенный в ярко-зеленый, почти изумрудный цвет, который дико смотрится посреди сугробов. В окнах горит теплый желтый свет, а из трубы валит густой дым.

— Ну? — Сотников кивает на калитку. — Идешь? Или мне тебя на руках занести, принцесса?

— Обойдусь! — фыркаю я и решительно толкаю калитку.

Скрип ржавых петель разносится по всей улице.

Я иду по узкой, расчищенной тропинке к крыльцу. Сотников следует за мной, как тень. Огромная, раздражающая, но почему-то успокаивающая тень.

Стучу в массивную деревянную дверь. За ней слышится шарканье.

— Кого там нелегкая принесла? — раздается скрипучий, но бодрый голос, потом щелкает засов.

Баба Нюра оказывается сухонькой, но бодренькой старушкой с пепельно-седыми волосами, пытливым взглядом и открытым к нерадивым туристам сердцем. Несмотря на наш с Сотниковым слегка «очумевший» от приключений вид, договориться с женщиной не составляет никакого труда. Особенно после того, как я обещаю ей, что «добрый молодец» с превеликим удовольствием подсобит по хозяйству. Там лампочку поменять, тут дверцу шкафа подтянуть, здесь половицу прибить — в общем, так, по мелочи. А то: «Внучку всё некогда, внучок всё время занят».

Сотникова, разумеется, это условие договора не воодушевляет. Но вариантов у него всё равно нет. Либо вокзал и целая ночь, скрючившись на холодных сиденьях, либо вполне комфортный диван и домашние щи, аромат от которых разносится на всю «вторую улицу».

Дом у Анны Павловны, кстати, вполне себе добротный. Внутри сделан косметический ремонт и стоит старенькая, но хорошая мебель. На кухне топится печь. Дрова приятно потрескивают, умиротворяя. Тогда как за окном продолжает заметать снег.

— Кушайте, кушайте, — приговаривает баба Нюра, первым делом загоняя нас за стол. — Вот вам хлебушек. Домашний. Сама пеку. И соления пробуйте, — выставляя всё новые и новые тарелки с угощениями.

— Соления тоже домашние? — уминая суп за обе щеки, спрашивает Никита.

У него пошла уже вторая тарелка.

Интересно, сколько надо еды, чтобы утолить голод этого бычка?

— А как же ж! Домашнее! Другого в деревне не держим. Всё своё. Всё с грядок. Это вам не магазинные пластиковые овощи, напичканные химией. Натурпродукт!

Мы с Сотниковым переглядываемся.

И оба продолжаем активно работать челюстями, голодные, как волки.

А я еще и эмоционально размотана на полную! Меня до сих пор мелко потряхивает изнутри. Я все еще не отошла после произошедшего на улице инцидента. Как только представлю, чем бы могла для меня закончиться эта стычка с местным хулиганьем, аппетит пропадает и в пот бросает. Папа мне всегда говорил: «Слишком много у тебя гонора, дочь». Ругал: «Иногда бычишь там, где априори бычить нельзя». А я… Просто я. Без тормозов. И с отсутствующим чувством самосохранения. Иду по жизни так, словно я кошка и у меня их девять. Жизней этих.

Спасибо судьбе, что она уберегла меня от горького урока.

Ну и Сотникову… Спасибо. Даже несмотря на то, что он тот еще придурок!

— А вы откуда будете-то, молодые люди?

— Из Питера, — говорю я, похрустывая соленым огурчиком.

— Холодно у вас там?

— Кажется, потеплее, чем у вас, будет, — отвечает Никита.

— Хех, мы люди Урала привыкшие.

Анна Павловна разливает по большим кружкам ароматный чай, заваренный на листьях смородины, и ставит перед нами. Вместе с огромной тарелкой пышных, румяных пирожков. Сама берет один и садится напротив, сетуя:

— Мой старший внучок Ванюша тоже всё в Питер уехать порывался. Перспектив там, говорит, больше. Город красивый. Как человек, говорит, поживу. Жену, может, найду: умницу, красавицу…

— Не уехал? — отодвигаю я от себя пустую тарелку из-под супа, хватая пирожок.

М-м, с луком и яйцом. Мои любимые!

Женщина отмахивается.

— Бестолковый он у нас. Вот! — стучит по столу.

Я хихикаю.

Никита улыбается.

— Какой ему Питер? Пропадет там, без родительского контроля. Это вот младшенький — Олежа, который завтра вас до райцентра повезет, — вот он у нас парень башковитый и шустрый. Ему бы на большую землю. А он…

— А он? — выдаем мы с Никитой с набитыми ртами.

— Не хочет. Мне и тут, говорит, всё нравится. Своя земля — ближе к сердцу.

— Может, оно и правильно, — пожимает плечами Сотников. — Дома лучше. Это я вам как бывалый… путешественник говорю.

— А вы коренные петербуржцы, молодежь?

— Нет, мы из небольшого города…

— В Челябинской области.

Снова выдаем в голос.

Переглядываемся.

Что это за пугающий «синхрон» у нас случился?

Мне такого не надо!

И не такого с Сотниковым тоже не надо!

— О как! И как вас так далеко от дома занесло?

— По работе.

— Учеба.

— А сейчас домой едете…

— У отца юбилей.

— Мать попроведовать. Два года уже дома не был.

— Вы женаты? — продолжает свой допрос. — Что-то колец я на ваших пальцах не вижу, — щурится баб Нюра. — Или во грехе живете?

— Нет, мы… нет, — говорю я с заминкой.

— Эк нравы нынче какие! Всё никак привыкнуть не могу, что супружеское ложе начинают делить раньше, чем сердце, — неодобрительно качает головой. — Распутные пошли времена.