Книжная Лавъка Куприяна Рукавишникова. Первая часть - Берндт Алёна - Страница 2

Куприян с довольным видом съел горячую ватрушку, запил кружкой парного молока, обнял тётушку и заспешил на конюшню, помогать старому конюху Степану, и его молодому подручному.

И очень удивился Куприян, когда прибежала сухонькая Маруся и засуетилась возле него, быстро затараторила:

– Куприянушка, поди скорее к матушке, она звала. Да причеши вихры, ох ты, горюшко! Письмо какое-то пришло там, про тебя писано! Ну, ступай!

В гостиной у круглого стола, покрытого шитой серебром скатертью, сидела Анфиса Дмитриевна, а сам Федот Кузьмич расхаживал от окна к креслам, заложив за спину руки. На столе перед ними лежал дюже диковинный предмет – лист то ли очень плотной бумаги, то ли манускрипт, то ли вовсе это была такая тонкая, но крепкая китайская бумага. Свиток был расправлен, и чтобы он не скручивался обратно, придавлен статуэткой кошки. Ещё несколько бумаг лежало рядом.

– Присядь, Куприян, – сказал Федот Кузьмич и остановился у стола, постукивая по скатерти пальцами, – Получили мы тут письмо… на твоё имя.

– На моё? – удивился Куприян, и стало на душе немного боязно, хотя вроде бы и страшиться ему было нечего, но…

– Именно. Вот и мы удивились, когда его прочли, – сказал Федот, подвигая к Куприяну бумаги, из тех, что лежали на столе.

Куприян и вовсе душой похолодел, взял листы в руки и стал осматривать. Письмо было написано красивым ровным почерком с завитушками, к свитку прилагались запечатанный конверт и небольшая записка, вот с неё он и начал.

«Сия бумага писана мною, Онуфрием Торопининым, в присутствии старшего нотариуса окружного суда города Торжок, Мефодия Крошенинникова. Чем велю я передать прилагаемое письмо Куприяну Рукавишникову, воспитаннику купца Федота Рукавишникова, жительствующего в селе Киселёво Тверской Губернии. Кроме сих бумаг, передать указанному лицу писанное мною самолично завещание, не открывая его до того момента, как означенный Куприян Рукавишников достигнет возраста в двадцать один год».

Куприян ничего не понимал, что всё это означает, но сердце его почему-то радостно вздрогнуло, от предвкушения чего-то нового, интересного… он хоть и любил дом, ставший ему родным, но всё же находил Киселёво довольно скучным, а осенью и зимой даже унылым.

Дрожащими руками Куприян взял в руки конверт. Там было завещание, которое гласило, что от Онуфрия Торопинина, когда тот почит в преклонных летах, переходит к Куприяну Рукавишникову книжная лавка в два этажа, находящаяся на Торговой площади, а купно с нею и всё, что в сей лавке пребывает.

– А… кто этот самый Онуфрий Торопинин? – спросил Куприян, в полном недоумении глядя на своего опекуна, – Он… мой родственник?

– На это вот здесь есть ответ, – Федот Кузьмич подвинул к Куприяну ещё лист, лежавший под свитком, – Прочти.

Куприян взял исписанный ровным, красивым почерком лист и стал читать. Писано было до того складно и красиво, что он невольно позабыл всё своё волнение. Онуфрий писал, что сам он не знает, какого он есть роду- племени, потому как во младенчестве подкинули его на крыльцо дома купца Агафона Торопинина, кой и вырастил его со своими детьми. А когда исполнился Онуфрию двадцать один год, получил он от нотариуса сей свиток, а также и завещание, по которому ему переходила от Гордея Дорофеева книжная лавка в Торжке, на Торговой площади. Гордей писал, что и его воспитал опекун Дорофеев, потому и он не знает своего рода и фамилии. А после, в преклонных уже годах, получил Онуфрий письмо, вещающее, кому передать лавку после кончины.

Так же Онуфрий писал то, что Куприяну было мало понятно – оно касалось дел в книжной лавке, как и что там управлять, где хранятся прочие касательные этого дела бумаги, и что продавать сие имущество нельзя, потому как многие беды падут на голову Куприяна.

«Верю я, Куприян, что дело наше в добрые твои руки я вверяю, – писал Онуфрий, – И прошу, поверь моим словам, ты всё постигнешь, и найдёшь в деле сём своё призвание и судьбу. Как с сим имуществом управляться, на то ответ ты получишь, когда приедешь в означенную лавку».

Куприян прочитал письмо дважды, но всё равно не верил своим глазам. Онуфрий так же написал, что ключи от книжной лавки и всех помещений Куприян получит у означенного в письме нотариуса, тот уполномочен показать Куприяну и саму лавку, и передать в ведение Куприяна, коли примет он наследство это, все денежные дела.

– Как же это? Верно, шутка такая? – спросил Куприян у Федота Кузьмича.

Но опекун ответил, что бумаги эти получены два месяца тому, и за это время он сам писал нотариусу Крошенинникову, и получил ответ – всё верно, никакой ошибки нет. Велено Онуфрием Торопининым, почившим в преклонных летах, передать означенную книжную лавку Куприяну Рукавишникову.

Куприян сидел в полнейшей растерянности, глядел то на приёмную свою матушку, то на опекуна Федота Кузьмича. После взял в руки сам свиток, который так и притягивал его своим необычным видом. Ничего не было написано на диковинной плотной бумаге, хотя тут и там виднелись по бокам следы от чернил, и отпечатки пальцев, кто-то брал сию бумагу выпачканными чернилами руками.

– И что же… может быть, мне съездить в Торжок? – робко глядя на Федота Кузьмича, спросил Куприян, – Ежели позволите вы с матушкой…

– Деньги на дорогу тебе прислали с этими бумагами, – сказал Федот Кузьмич, – Хотя мы с матушкой и сами дали бы тебе средства на это. Ежели, конечно, ты сам решишь поехать. Ты уже взрослый, тебе решать касаемые тебя дела. Надумаешь – соберём в дорогу, не шибко и далека выйдет, и советом, и делом подмогну тебе, коли нужда в том будет.

Матушка Анфиса Дмитриевна украдкой вздыхала, а всё же и сама понимала – такое дело надо решать, потому и ехать надо Куприяну, принимать наследство в свои руки, раз таковое ему отрядили. Да и мужу она доверяла, а тот не просто нотариусу писал, но и вызнал через своих знакомцев про этого самого Онуфрия Торопинина.

Онуфрий человеком был известным в Торжке, держал книжную лавку на Торговой площади, и дела у него шли хорошо – так Федотовы знакомцы отозвались. Даже с других городов, и со всей почитай Губернии приезжали к Онуфрию, и молва про него по городу шла, что имеет он связи, кои позволяют ему достать любую книгу, по запросу даже самого привередливого покупателя.

Одно покоя не давало Анфисе Дмитриевне – как же Онуфрий про Куприяна прознал? Ведь первому встречному таковое наследство не завещают! Значит, ведал тот Онуфрий, какого роду-племени Куприян есть, да вот только что теперь спросу с усопшего? Не ответит Онуфрий ни на один вопрос…

– Ох, матушки, Господь милосердный, – сухонькая Маруся вытирала кончиком своего платка катившиеся по морщинистым щекам слёзы, – Как же будет там мальчик наш, сиротинушка, да без нас!

– Ну что ты причитаешь, – Варвара сурово глядела на Марусю, – Полно ему тут сидеть, в деревне! Эка как всё вышло хорошо – наследство Куприян получил, станет теперь в городе жить, дело своё вести! А ты слёзы по нему льёшь!

– Нянюшки мои! – говорил Куприян, обнимая вырастивших его Марусю и Варвару, – Вот как я там устроюсь, пришлю вам письмо! Так вы собирайтесь ко мне в гости, поглядите, как я там живу!

Выехала со двора купца Федота Рукавишникова крытая добротная повозка, в ней сидел молодой Куприян Рукавишников, и было у него на душе, и радостно, и волнительно, и горько от расставания с родными. Но то, что было впереди, будоражило ему кровь!

Он смотрел на плывущие мимо поля, засеянные хлебами, волны шли по зелёным всходам, и всё лето было ещё впереди. На сиденье перед Куприяном стояла большая корзинка с провизией, матушка Анфиса Дмитриевна распорядилась, а уж Варвара и подавно расстаралась. Кроме корзинки и под сиденье поставила два больших короба:

– Ох, соколик ты мой! Вот, я там и крупы положила тебе, перебрала сама, только вари, – шептала Варвара, – И маслица, и сахарку положила.

– Тётушка, так ведь мне батюшка денег дал довольно, я там всё куплю, – улыбался Куприян, – Нешто в Торжке крупы не продают?