132 (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 4

— Но почему вы решили, что я сказала неправду? — прошептала я, сама не понимая, зачем это спрашиваю. — Ты не думала о том, что мои слова всё-таки были правдой?

Несмотря на то, что я не смотрела на Нину, каким-то образом поняла, что она стиснула зубы. И сквозь них сказала:

— Вик, прекрати. Я тебя умоляю. Сейчас-то зачем врать?

— Я не вру. И не вра…

— Прекрати! — повторила Нина, с громким стуком поставив чашку на стол. — Ладно, сама напросилась… Все наши общаются с Алексеем Дмитриевичем до сих пор! Мы его приглашаем на встречи выпускников, ходим к нему в гости, а он — к нам. Он — крёстный моих близнецов!

Я вздрогнула и всё-таки развернулась, посмотрев на Нину, которая выглядела по-настоящему разозлённой. Кажется, её трясло.

А вот я будто заморозилась. И холод от ладоней пробирался всё выше и выше, схватывая в ледяные тиски сердце и душу.

— Я думала, ты единственная мне поверила, — тихо произнесла я, не понимая, как так может быть. Ведь Нина общалась со мной… со школы общалась… И при этом…

— Я тебе не верила. — Она покачала головой. — Ни тогда, ни сейчас. И общаться, честно говоря, не собиралась. Но ты же помнишь, моя мама всегда входила в родительский комитет, она была одной из тех, кто инициировал сбор на адвоката. Она переписывалась с Алексеем Дмитриевичем, и однажды он написал в своём письме просьбу ко мне. Он помнил, что мы с тобой были подругами, и просил меня не отворачиваться от тебя.

— Что?..

Нина смотрела на меня с жалостью, как на глубоко больное животное, а я…

Я просто была не в силах осознать то, что она мне говорила.

Он… попросил… но почему?

— Честно признаюсь, я не сразу смогла выполнить его просьбу, — продолжала Нина, глядя мне в глаза. — Злилась. Но потом мама сказала: «Мы почти ничего не можем сделать для него. Сделай хотя бы эту малость». И я решила, что должна. Но никогда не говорила с тобой о нём, потому что… — Она раздражённо выдохнула. — Потому что невозможно, Вик! Даже спустя двадцать лет, когда от того, что ты скажешь правду, уже ничего не изменится, ты продолжаешь упорствовать. Уму непостижимо…

Наверное, этот момент был подходящим для признания — но у меня просто язык не поворачивался.

Мне казалось, что если я в эту секунду скажу правду — настоящую правду, а не ту, которая была записана в уголовном деле, — мой тщательно выстроенный мир рухнет, рассыпавшись на миллионы колких песчинок.

И я моментально окажусь в пустыне, где ни воды, ни еды, ни людей… Одно осуждение.

— Мне нужно поговорить с ним, — проговорила я медленно, уже понимая, что ничего от Нины не добьюсь. — Дай, пожалуйста, телефон… Или адрес…

— Нет, — отрезала моя школьная подруга, которая, наверное, на самом деле никогда не считала меня подругой. — Не дам. Вик, ты уже достаточно потопталась по его судьбе, оставь мужика в покое. Если тебе так надо покаяться в своём грехе — иди в церковь, в конце концов!

Я вздрогнула и помотала головой.

— Нет… только не в церковь.

Нина хмыкнула.

— Да в целом, куда хочешь иди. Главное, чтобы прочь из моей квартиры.

Несмотря на разговор с Ниной, я не собиралась так легко сдаваться. Хотя, наверное, стоило бы — по крайней мере потому, что я совершенно не представляла, что могу сказать Алексею Дмитриевичу. Но я решила подумать об этом потом, пока не было смысла, ведь у меня не имелось ни его адреса, ни телефона.

Адрес…

И как я сразу не подумала?

Ведь мы всем классом ходили к нему в гости на новогодних каникулах. Да, это было лишь один раз и очень давно, но ведь было. А значит я, возможно, смогу вспомнить его адрес.

Сев на лавочку на детской площадке, я открыла карту, нашла район, где жила, когда училась в школе — сейчас там жила моя мать, — и попыталась выудить из памяти хотя бы что-то.

Мы точно ни на чём не ехали. Встретились у школы утром и шли пешком… недолго шли, минут пять-десять. Проходили мимо ёлки… Которая, наверное, стояла вот тут, возле магазина. А потом… куда мы направились потом? Вариантов-то много.

Поняв, что просто по карте ничего не определю, я включила «панорамы» и попыталась походить рядом с той «Пятёрочкой», возле которой, как мне сейчас казалось, и жил Алексей Дмитриевич.

Мне повезло: снимали зимой, и благодаря этому, увидев ёлку и вход в магазин, я наконец определилась с направлением. А заодно смогла вспомнить, что во дворе дома Алексея Дмитриевича был каток. Он находился там и сейчас — по крайней мере на фотографиях, — и теперь я знала, куда необходимо ехать.

Ещё полтора часа я потратила, добираясь до района своего детства. Испытывая смятение пополам с неловкостью, прошла мимо школы, где училась на протяжении одиннадцати лет, и где меня, кажется, презирали все без исключения, затем перебралась на другую сторону улицы, обогнула магазин, и — вот он, тот самый дом. И каток рядом. Правда, сейчас там не было никакого льда — только большая куча листьев.

Ни номер этажа, ни номер квартиры я, разумеется, не помнила. Но у подъезда на скамейке сидела очень старая женщина с клюкой, и я решила поинтересоваться у неё, надеясь, что мне повезёт хотя бы сейчас.

— Простите, — сказала я, подходя к бабушке поближе, — вы не знаете, в какой квартире живёт Алексей Дмитриевич Ломакин? Он работал учителем физкультуры в триста пятьдесят пятой школе…

Глаза женщины изумлённо округлились.

— Ну ты вспомнила! — воскликнула она, махнув рукой. — Жена-то Лёшика квартиру продала, чтобы ему адвоката оплатить! Переехали они давно.

— А… куда?

— Да откуда же я знаю? — пожала плечами собеседница. — Куда-то за город вроде. И я слышала, что потом ещё раз переезжали, после того как его старшая дочь вышла замуж.

Старшая дочь…

Кристина. Она была старше меня на шесть лет и заканчивала выпускной класс. А младшая, Олеся, училась тогда в начальной школе. Но, наверное, её перевели в другое учебное заведение — по крайней мере я в дальнейшем с ней в коридорах не сталкивалась.

— А телефона его у вас нет? — спросила я, и бабушка покачала головой.

В этот момент у меня было два варианта дальнейших действий — во-первых, попробовать порасспрашивать местных жителей — вдруг у кого-то остались контакты Алексея Дмитриевича? — а во-вторых — сдаться и поехать домой.

Но принять решение я не успела, поскольку со стороны подъезда послышался вдруг хрипловатый мужской голос:

— Вика!

Одно мгновение — пока не посмотрела на говорившего, — я думала, что умудрилась столкнуться с человеком, которого ищу… Но реальность оказалась гораздо прозаичнее.

Под козырьком стоял и курил Андрей Прозоров — мой одноклассник.

Точно, он ведь жил в одном доме с Ломакиным…

— Какая встреча, — хмыкнул Андрей, выпуская изо рта струю сизого дыма, — иди сюда, поговорим.

Общаться с Прозоровым не было никакого желания. Я прекрасно понимала, что он мне ничего не скажет. Если уж Нина словом не обмолвилась, хотя относилась ко мне явно лучше, чем Андрей…

Сестра Прозорова училась в одном классе с Кристиной Ломакиной и была её лучшей подругой. Нетрудно догадаться, как эта троица смотрела на меня после всего, что я сделала… Я для них была врагом номер один.

Но гадостей они мне никогда не говорили. Просто смотрели с ненавистью и игнорировали. Боялись любым своим действием навредить Алексею Дмитриевичу… Я точно помню язвительный рассказ мамы о том, как всех школьников и учителей директор собирала в актовом зале и объясняла, что любое поползновение в мою сторону почти наверняка будет расцениваться следствием как давление на свидетеля — а значит, ситуация станет ещё хуже.

Поэтому меня не трогали. Презирали молча.

— Извини, — я развернулась и попыталась уйти, — я тороплюсь…

— Нет-нет, погоди. — Андрей бросил недокуренную сигарету куда-то в сторону, подошёл ко мне и бесцеремонно схватил за локоть. — Мне просто интересно… Простите, Лидия Вячеславовна, я уведу ненадолго вашу собеседницу, надо кое-что прояснить…