Выброшенная жена для генерала дракона (СИ) - Юраш Кристина - Страница 3

— Я не буду ничего отрабатывать… — прохрипела я, не узнавая своего голоса.

Лорд Арвейн рассмеялся. Коротко. Жестоко.

— Ты будешь носить старые обноски, — продолжал он, как будто не слышал моего протеста. — Выполнять любой приказ по первому слову. Как служанка. Снимать сапоги с моих ног. Чистить их. Приносить чай Йенсену утром. Убирать его комнату. Стирать его бельё.

Он наклонился ближе. Его дыхание пахло вином и табаком.

— А ночью… — он сделал паузу, наслаждаясь моим ужасом. — А ночью — ты в его постели. Не по желанию. По праву. Он может звать тебя, когда захочет. И ты придёшь. Потому что отказ — это оскорбление семьи. А за оскорбление семьи Арвейн тебя ждёт неминуемое наказание. Или хуже. Смерть!

Меня передёрнуло.

Словно меня окатили ледяной водой.

Я смотрела и не узнавала мир вокруг себя. Это не могло быть правдой. Это был сон. Кошмар. Где-то там, за стенами этого дома, ещё есть солнце, есть честь, есть люди. Настоящие люди. С добрым сердцем. С честью. С достоинством. С милосердием.

Но я знала: всё вокруг — это не сон.

И мне придётся смириться с тем, что я не сплю!

Я подняла глаза на дверь.

Йенсена там уже не было. Он стоял возле окна. И просто отвернулся.

И вдруг в голове наступила холодная ясность.

Мне некуда идти. Не у кого просить помощи. Неоткуда ждать защиты.

Родной дом отвернулся. Муж предал. Даже улица, если я выйду, будет смеяться: нищая леди без приданого — кто ты?

Но…

Я не останусь здесь. Нет! Лучше умереть на улице от голода, чем в обнимку с сапогами старого лорда!

— Я не стану вам прислуживать! — с яростью в хриплом голосе произнесла я, поднимаясь на дрожащие ноги. Голос дрожал, но в нём уже не было мольбы. Только сталь. — Никогда.

Мои слова были похожи на звериный рык.

Я дрожала всем телом, понимая, что сейчас брошусь на этого старика и прикончу его голыми руками!

Лорд Арвейн прищурился, словно разгадав мои намерения.

— Слуги! — рявкнул он в коридор.

Через мгновение в дверях появились двое — крепкие, безликие, в серых ливреях. Они не спрашивали. Не сомневались. Просто взяли меня под руки. Как стража преступницу.

— С этого момента, — объявил лорд, глядя, как меня тащат к выходу, — ты — собственность семьи Арвейн. Ты спишь в спальне, если муж позовёт. А иначе — на чердаке. Или в чулане. Где решу я. Что-то не так? Сколько твоя семья заплатила — настолько ты пользуешься гостеприимством дома Арвейн! А ты как думала, голодранка?

Я вырывалась. Кричала. Но мои удары были слабы, как у испуганной птицы.

— А ты, сынок, — послышался голос, когда меня выволокли за дверь, — подыскивай себе новую невесту. Предлагаю леди Джиневру Коул. Богатая наследница. И на этот раз — приданое вперед.

— А с ней что? — послышался робкий голос мужа.

В глубине души проснулась искорка надежды. Неужели заступится? Мне даже показалось, что в его голосе прозвучала тревога.

— Неделя-две, исключительно ради приличия, и я позабочусь о ней. До зимы она точно не доживет, — усмехнулся старый лорд.

— Как скажешь, папа.

Слуги волокли меня по коридору, мимо портретов предков, мимо зеркал, в которых я видела своё отражение — растрёпанное, в синяках, в грязной рубахе, и с глазами, полными ужаса и отчаянного огня.

И вдруг впереди замаячил просторный холл, украшенный трофеями, и… дверь.

Наружу. На улицу. К свободе.

Я не думала.

Просто рванулась изо всех сил.

Вырвалась из крепких рук — как зверь из капкана — и бросилась по лестнице.

Только бы не упасть!

Только бы не упасть!

Шлёпая босиком по полу, я бросилась к двери и…

Дверь была открыта!

Я вылетела на ступени, которые сковали коркой льда первые осенние заморозки.

Холодный ночной воздух врезался в лёгкие.

Я бежала.

Прочь.

Прочь от этого дома.

Куда-нибудь!

Босиком. В разорванной ткани. С кровью на коленях и слезами, которым я не дала пролиться.

Я бежала босиком мимо роскошных особняков.

Мимо карет с гербами. Мимо дам в мехах, которые смотрели на меня с брезгливым любопытством: кто это? Пьяная служанка? Сумасшедшая?

Я не останавливалась.

Сворачивала в переулки. В тени. В грязь.

Чем дальше — тем теснее дома, тем громче лай собак, тем сильнее воняло гнилью и дымом.

Туман в голове сгустился.

Тошнота подступила к горлу.

Ноги подкашивались.

Я зажала рот рукой, чувствуя, как изнемогаю.

Но я бежала, словно пытаясь убежать от своего прошлого.

От унижения.

От ошибки, которую совершила, выбрав из всех возможных кандидатов молодого красавца Йенсена Арвейна, жениха с глазами лани и душой труса.

Только сейчас меня накрыла волна паники.

Сбежать-то я сбежала.

А вот куда я бегу?

Я свернула за угол и увидела вывеску.

«Аптека».

Я пыталась отдышаться.

В горле встал ком.

Словно тошнота.

Бок болел так, что я давила на него рукой.

Старая, потертая вывеска заскрипела на ржавых петлях, раскачиваясь на ветру. Под ней — тусклый фонарь, мерцающий, как последняя надежда.

Я сделала шаг.

Ещё один.

Казалось, что мягкий и теплый свет фонаря немного согревает меня.

Мне вдруг мучительно захотелось протянуть к нему руку, словно к звезде, среди тьмы.

Я рухнула на колени, видя, как расплывается перед глазами теплый, уютный и такой домашний свет.

Потом завалилась на бок.

На мокрую острую брусчатку.

На мусор.

На свободу, которая пахла плесенью и полынью.

Последнее, что я услышала, прежде чем всё потемнело, — был голос.

Тихий. Женский.

— Эй… девка… ты жива? Ты что? Помирать удумала? А ну быстро иди и помирай в другом месте! Не хватало еще стражу звать! Они и так на меня зуб точат!

Я не ответила.

Просто разлепила холодные пересохшие губы.

И всё.

Но в этот момент в сердце, сквозь боль и страх, впервые за эту ночь мелькнула мысль.

Может быть… я ещё не проиграла?

Потому что я помню запах ромашки. И как заваривать шалфей. И что боль — не приговор.

Я очнулась от женского скрипучего голоса.

— Что? А! Лежи, лежи… — прозвучало над ухом, хрипло и с явной насмешкой. — Уж больно красиво падаешь, аж слёзы навернулись!

Я моргнула.

— Вчера такая же, как ты, валялась у двери. Только с ребёнком. Девчонка вся в лихорадке. Я дала ей «Зелье от жара» — бесплатно. А чего делать? Пусть лучше умрёт от глупости, чем от жара! — вздохнула женщина, которая хлопотала надо мной. — Вот вздумали умирать возле моей аптеки! Словно мест других нет!

Перед глазами плыли тени, но постепенно проступили очертания: потолок с трещиной, похожей на паутину, полки, заваленные банками, свернутыми в рулон пергаментами, и… бабка.

Пожилая, седая, с лицом, изборожденным морщинами. На носу — старые, потертые очки, съехавшие на кончик, в ухе — серёжка в виде черепа (серьёзно!), а на груди — фартук, на котором, кажется, когда-то пытались вытереть кровь, вино и, возможно, руки после рыбы.

— Вы… вы меня спасли? — прохрипела я, пытаясь понять, где я.

Я лежала на кровати, под одеялом, в тепле.

И это казалось просто невероятным счастьем.

Такая мелочь, а такое счастье.

— Спасла? — фыркнула старушка, хлопнув мне по лбу мокрой тряпкой. — Да я лекарств на тебя перевела, будто ты королева с припадком! Лежи, не трясись. Голова ещё болит?

— Нет… уже нет, — удивилась я. И правда — ни пульсации, ни тошноты. Только слабость, как после долгой болезни.

— Вот и ладно. Значит, зелье сработало. А то я уж думала — сдохнешь мне тут на пороге, и придётся стражу звать. А у меня и так лицензия старенькая… Как я. Можно сказать, «прошловечная».

Я попыталась сесть, но старушка тут же прижала меня к подушке.