Сезон охоты на недотрогу (СИ) - Марика Ани - Страница 7

— Из общежития ближе до института. Ты же знаешь, я люблю поспать, — неуверенно бормочу. Просто знаю, что, если вернусь, Миша тотальный контроль устроит и будет фильтровать всех моих друзей.

— Можешь взять мою машину, — не унывает отец.

— Она вернётся, — басит брат и суровым взглядом заставляет прикусить язык.

Закатив глаза, улыбаюсь папе и киваю. Мужчина расцветает, аж глаза светятся от радости. Миша удовлетворённо хмыкает. Деспот на мою голову.

После недолгой прогулки мы помогаем папе вернуться в комнату, и он засыпает. Всё же сил у него немного. Брат уходит в кабинет работать, я списываюсь со Светкой. Узнаю, жива ли и невредима ли. У подруги жуткое похмелье. Она стонет из динамика и сетует на последний коктейль.

— А ты где? С Жеребчиком? — вопрошает Светка. Давлюсь какао и громко кашляю.

— Нет, меня Миша домой вернул, — бурчу, стараясь подавить смех и возмущение одновременно.

— Спасти от семейных посиделок? — предлагает девушка.

— Как? — искренне удивляюсь внезапной инициативе подруги.

— Придумаю повод и заберу тебя.

— Свет, — тяну я подозрительно, — ты с Мишей хочешь познакомиться, да?

— Нет конечно! — фыркает она и меняет тему: — Меня, кстати, Макс на свидание пригласил.

— Он вроде бы ничего, нормальный парень, — одобрительно подмечаю.

Светка рассказывает окончание вчерашнего вечера. И опять жалуется на похмелье.

— Алин? — отвлекает домработница от сплетни про нашу вторую соседку Катю. Убираю трубку от уха, переводя взгляд на женщину. — Ужин уже готов, накрывать на стол?

— Да, конечно, я сейчас найду Мишу, и мы спустим папу. Поужинаем всей семьей, — киваю ей. Тётя Люда светло улыбается и уходит на кухню. Возвращаюсь к разговору и встаю: — Поговорим завтра, Свет.

— Пока, — соглашается девушка и отключается.

Брата нахожу в кабинете отца. Точнее, это теперь его кабинет. Останавливаюсь у порога, услышав знакомую фамилию. Миша кому-то даёт указания выяснить всю подноготную Аверина.

— Миш, — толкаю дверь, открывая пошире.

Демидовы не умеют закрываться, блин. Мужчина резко вскидывает голову и хмурит брови.

— Там ужин готов, — решаю, что этот разговор можно отложить на пару часов. — Папу спустим?

— Сейчас подойду.

Оставив брата, иду наверх.

— Ужинать пора, пап, — подхожу ближе к койке и трогаю за плечо.

Он с обеда спит и сейчас не просыпается. Меня знобить начинает от плохого предчувствия. Каким-то шестым чувством я понимаю, что он не проснётся уже. Но я всё равно трясу его, пытаясь разбудить.

— Папа! — голос повышаю. — Проснись, пожалуйста!

Я тормошу его сильнее. И срываюсь на истеричный крик:

— Миша!

Брат врывается в комнату, за ним вбегает сиделка-медсестра, что присматривала за отцом. Она проводит какие-то манипуляции. Миша перехватывает за корпус и, обняв, оттаскивает от койки.

Он держит крепко и матерится на наёмного работника. Спрашивает что-то, рычит сквозь зубы, но не даёт мне вырваться.

— Пусти! Папа! — вою, захлёбываясь слезами.

— Он умер, Аль, — брат встряхивает меня, — Не мучаясь, во сне. Слышишь?

— Там его борщ любимый. И отбивные, — всхлипывая и заикаясь, тянусь к телу. — Мы хотели поужинать, как раньше. Мы хотели…

— Тише, малыш, — Миша сползает на ковёр, обнимает крепко.

Медсестра подходит к нам и протягивает стакан, пахнущий валерьянкой. Брат заставляет выпить и сползает на ковёр, крепко обнимая. Прячет моё лицо на груди и гладит по спине.

— Всё же было хорошо. Ему стало лучше. Он шутил пару часов назад. Строил планы на Новый год.

Я успокоиться никак не могу. Меня всю трясёт, и слёзы градом текут, не останавливаясь. Самый чудесный день превращается в самый ужасный.

Постепенно успокоительное начинает действовать, и я затихаю. Выбираюсь из объятий брата и, подойдя к койке, забираюсь к отцу под бок. Миша оставляет меня и уходит. Ему теперь нужно организовать похороны, поминки и прочие мероприятия. Я в этом не помощник.

Утром просыпаюсь в своей комнате во вчерашней одежде. Заметавшись, бегу в спальню родителей и замираю у порога. Она совершенно пустая. Даже медицинского оборудования нет. Зато внизу раздаются голоса и гул.

— Умывайся, завтракай и поехали, — чеканит Мишка, заметив меня.

— Где папа? — спрашиваю, поджимая губы.

— Забрали в морг. Похороны в полдень. Поторопись, у нас много дел.

Послушно поднимаюсь опять к себе и умываюсь. От завтрака отказываюсь, и мы едем в первую очередь в универ. Пока Миша за меня разбирается с деканатом и выбивает недельный отгул, я придирчиво выбираю одежду из своего гардероба. Хорошо ещё, что соседок нет в комнате. Не хочется никого видеть. Тем более принимать соболезнования.

Брат не оставляет меня одну и возит с собой. Мы едем в ЗАГС, потом в церковь. Миша договаривается обо всём сам. Я лишь, как бесплатное приложение, рядом стою. В полной прострации нахожусь. Будто это не со мной происходит. Будто я сторонний наблюдатель. Оживаю, только когда гроб опускают в яму.

Немногочисленные гости расходятся, оставляя нас одних. Брат пытается и меня сдвинуть с места. А я смотрю на гранитную плиту мамы и свежую могилу отца. Не могу взять себя в руки. И ненавижу весь мир.

— Оставь меня! — рявкаю я на Мишу, когда он в очередной раз тянет к машине.

— В таком состоянии не оставлю, — рычит он.

— Я хочу побыть одна! Дай мне побыть с родителями! — ору, отталкивая мужчину.

Брат сдаётся и уходит к машине. Я, наконец, остаюсь в одиночестве. Шумно выдыхаю, тяжело сглатываю и смотрю на две могилы. Всё нутро сковывает холодом пустоты.

Меня даже уже не трясёт. И слёз больше нет. Лишь злость и ненависть. Ненависть к Аверину. Я виню его в потерянных годах вдали от родных.

Просидев довольно долго и окоченев окончательно, встаю. Разворачиваюсь, смотрю на машину брата и иду в противоположную сторону.

Выхожу из кладбища с другого выхода, ловлю такси и еду в клуб. Телефон разрывается от звонков Миши, полностью отключаю его.

Добравшись до ночного заведения, толкаю дверь чёрного входа. Меня встречают девчонки-официантки и бугай, что похитил раннее.

— Ты в порядке? — спрашивает мужчина, осматривая.

— Он здесь? — игнорируя вопрос, холодно спрашиваю.

— Да, у себя, — кивает амбал и пропускает.

Решительно поднимаюсь на второй этаж. Прохожу пустой коридор и толкаю белую дверь. Аверин сидит за массивным столом, зарывшись в кипу бумаг. Резко вскидывает голову и удивлённо бровь поднимает.

— Ты забрал у меня четыре года! — шиплю, надвигаясь. — Ты лишил меня семьи!

— Аля… — поднимается Илья.

— Заткнись! Замолчи! — голос на крик срывается. Мужчина подходит ближе и руки тянет, отступаю. — Ты его убил!

Он дёргается как от удара. Челюсть сжимает. Стаскиваю отсыревшее пальто. Бросаю в сторону. Туда же летит и сумочка.

— Меня хотел? Вот она я! Давай, бери свой долг, Аверин.

Илья перехватывает за запястья. Рывком припечатывает к своей каменной груди. Обнимает огромными ручищами, не даёт дёрнуться и отстраниться. Держит крепко.

Бью его. Наотмашь. По груди, по плечам, по лицу. Срываю свою злость, выплёскиваю ненависть.

Аверин молчит. Ничего не говорит. Просто держит. Просто слушает. Просто терпит. И даёт моей истерике выплеснуться.

— Я любила тебя, Илья, — выдохшись, задираю голову. — Любила. А теперь ненавижу.

Вложив все силы, отталкиваю. Собираю разбросанные вещи и выхожу из кабинета. Беспрепятственно выбираюсь на улицу. Сгибаюсь над перилами и дышу с надрывом. Наполняю лёгкие морозным воздухом.

С похорон папы проходит чуть больше недели. Миша с утра уезжает на работу и до самого вечера не появляется. Я уже хочу вернуться на учебу. Находиться в родном доме просто невыносимо. Хоть и стараюсь весь день заполнить. Учусь дистанционно. Жасмин и Света присылают мне свои конспекты. Тётя Люда заботится, постоянно лезет с разговорами и старается окружить вниманием. Но я так и не могу восстановиться и в глубине души виню себя.