Новый горизонт (СИ) - Хай Алекс - Страница 26

Я невольно затаил дыхание.

Пять самоцветов. Крупных, чистых, великолепного качества.

Два сапфира — глубокого синего цвета, каждый размером с фалангу большого пальца. Один александрит — переливающийся в зависимости от освещения от зелёного до красного. Один рубин — кроваво-алый, безупречной огранки.

И уральский изумруд.

Я замер, глядя на него.

Крупный камень насыщенного зелёного цвета, чистый, без видимых включений. Магический фон сильный, стабильный.

Именно такой изумруд нужен был для целебного артефакта Лидии Павловны.

Рядом со мной Холмский тоже напрягся — он знал о проблеме матери и понял, что я увидел.

Я смотрел на изумруд и чувствовал, как внутри разворачивается борьба.

Нет. Я не стану обманывать клиента, какими бы благими ни были мотивы.

Я глубоко вдохнул и наклонился к столику, изучая камни.

— Прекрасная коллекция, ваше сиятельство, — сказал я ровным голосом. — Несколько камней действительно подойдут для вашего браслета.

Я взял изумруд, повертел на свету, проверил магический фон.

— Этот изумруд — отличный выбор для элемента земли. Сила камня высокая, структура стабильная, огранка правильная. Рекомендую использовать его. А вот этот сапфир, — я взял один из синих камней, — тоже великолепен. Подойдёт для балансировки стихии воды.

— Только два камня? — уточнила графиня.

— Остальные либо не подходят по магическим характеристикам. Для вашего артефакта нужны камни с другой настройкой.

— Понятно, — кивнула Шувалова. — Значит, берёте изумруд и сапфир, остальное подбираете сами?

— Именно, ваше сиятельство.

— Хорошо. Дуняша, принеси бумагу и ручку. Будем составлять опись.

Следующие полчаса ушли на формальности. Я тщательно описал каждый переданный мной камень — размер, цвет, огранку, примерный вес, магические характеристики. Графиня и обе служанки подписали документ как свидетели. Холмский тоже поставил подпись.

Затем я бережно упаковал самоцветы в специальные футляры с защитными контурами, а остальные камни вернул в шкатулку.

— Теперь о дизайне, — я достал папку с эскизами, которые подготовила мать. — Мы разработали несколько вариантов специально для вас.

Разложил на столе пять рисунков. Все в классическом стиле, но с разными акцентами — от строгой геометрии до плавных растительных орнаментов.

Графиня надела очки и склонилась над эскизами. Долго изучала каждый, что-то бормотала себе под нос.

— Вот этот, — наконец ткнула она в третий вариант. — С виноградными лозами и листьями. Изящно, но не вычурно. То, что нужно.

— Отличный выбор, ваше сиятельство, — одобрил я. — Этот дизайн разработала моя мать, Лидия Павловна. Она будет рада, что он вам понравился.

— Передайте ей мою благодарность, — кивнула Шувалова. — И скажите, когда будет готов браслет?

— Не меньше месяца на изготовление, — ответил я. — Это сложная работа, требующая времени.

— Надеюсь, я ещё месяц протяну, — усмехнулась графиня. — Ладно, господа, не буду вас больше задерживать. Анри проводит вас.

Мы поднялись, поклонились. Дворецкий уже стоял у дверей.

— Ваше сиятельство, — сказал я на прощание, — благодарим за доверие. Обещаю, что браслет будет достоин вашего дома.

— Посмотрим, — отозвалась Шувалова. — А если будет плох — приду к вам с этой тростью и набью вам шишку на голове. Не думайте, что возраст мешает мне воспитывать нерадивых мастеров.

Я усмехнулся:

— Постараюсь не дать вам повода, ваше сиятельство.

Мы вышли из дворца на улицу, и Холмский, наконец, выдохнул. Весь час он держался молодцом — сидел тихо, не мешал разговору, вёл себя прилично. Но напряжение было видно по каждому его движению.

— Александр Васильевич, — выдохнул он, когда мы отошли от входа, — это было… Я даже не знаю, как описать.

— Впечатляет? — усмехнулся я, направляясь к машине.

— Ещё бы! — Николай шёл рядом, явно всё ещё под впечатлением. — Такой дворец, такая роскошь… А графиня! Я думал, она будет холодной и надменной, а она оказалась… какая-то живая, что ли…

— Старая аристократия часто такая, — заметил я. — Им незачем напускать на себя важность — они и так знают, кто они такие. А вот нуворишам приходится компенсировать недостаток родословной избытком пафоса.

— Но как она разговаривает! — продолжал Холмский. — «Набью вам шишку на голове тростью». Вы представляете? Графиня!

Я рассмеялся:

— Это ещё что. Я слышал истории про старых аристократок, которые спокойно могли отвесить оплеуху министру, если им казалось, что тот вёл себя неподобающе.

— А эти портреты по стенам, — не унимался Николай, — все эти предки… Двести, триста лет истории. Представляете, какой это груз?

— Представляю, — сухо ответил я. — Род Фаберже тоже не вчера появился. Хотя мы, конечно, не можем тягаться с Шуваловыми по древности.

Мы дошли до машины. Холмский всё ещё был взбудоражен:

— И эти камни! Я когда увидел тот изумруд… — он понизил голос, хотя вокруг никого не было. — Александр Васильевич, вы же поняли, да? Что это именно тот камень, который нужен для Лидии Павловны?

Я остановился у водительской двери, посмотрел на него:

— Понял.

— И вы… — Холмский замялся. — То есть, вы могли бы… Но вы выбрали этот камень для браслета графини.

— Именно.

— Почему? — прямо спросил он. — Прошу прощения за дерзость, но… ваша мать умирает. Этот изумруд мог её спасти. Никто бы не узнал…

Я открыл дверь машины, но не сел. Посмотрел на Николая:

— Знал бы я. И мать бы узнала, когда выздоровела. И что бы она сказала, узнав, что я украл камень у пожилой женщины?

Холмский опустил глаза:

— Простите. Вы правы.

— Николай, запомни одну вещь, — сказал я серьёзно. — Честь дороже выгоды. Всегда. Если начнёшь идти на компромиссы с совестью, рано или поздно скатишься туда, откуда нет возврата. Мы не воры.

— Понял, Александр Васильевич, — кивнул Холмский. — И… простите, что допустил подобную мысль.

— Да ладно, — махнул я рукой. — Садись, поедем.

Мы устроились в машине. Я завёл двигатель, когда телефон вибрировал — входящее сообщение.

Взглянул на экран. От Самойловой.

«Александр Васильевич, добрый день! Напоминаю про нашу первую тренировку завтра вечером в 19:00. Всё в силе? Буду ждать вас в имении на Елагином. И заодно расскажу кое-какие новости по нашему расследованию. Есть интересные новости».

Елагин остров встречал тишиной и сумерками. Место было удалённое, закрытое от посторонних глаз.

Усадьба Самойловых располагалась в глубине острова, окружённая старыми деревьями и высоким каменным забором. Главное здание — классический особняк начала девятнадцатого века, белые колонны, широкие окна, мансарда с резными фронтонами. Рядом — несколько невысоких служебных зданий, конюшни, оранжерея и какая-то современная пристройка.

Я припарковался у ворот, где меня уже ждал лакей в ливрее.

— Александр Васильевич Фаберже? — уточнил он с лёгким поклоном.

— Да, это я.

— Прошу следовать за мной. Её сиятельство ожидает вас в тренировочном зале.

Мы прошли через главный вход, миновали холл с мраморной лестницей и портретами предков, свернули в боковой коридор. Здесь уже чувствовалась другая атмосфера — не музейная торжественность, а современная функциональность.

Коридор вёл к пристройке. Лакей открыл массивную дверь, и я оказался в просторном помещении с высокими потолками.

Тренировочный зал был впечатляющим. Метров пятьдесят в длину, тридцать в ширину, потолки под восемь метров. Стены были обшиты защитными панелями. По периметру — щиты-абсорберы, гасящие избыточную энергию. Освещение яркое, но не режущее глаза.

У дальней стены стояла Самойлова в спортивной форме — чёрные легинсы, облегающая футболка, волосы собраны в высокий хвост. Рядом с ней — двое мужчин в похожей экипировке, явно инструкторы.

— Александр Васильевич! — Алла помахала рукой. — Наконец-то! Я уже подумала, вы передумали.