Тайная помощница для ректора-орка (СИ) - Демидова Татьяна - Страница 11

Но он был так бережен… Ведь ректор Ирд мог просто взять мое тело прямо там в мастерской, а затем выгнать. А он… мыл тебя, Кьяра. Носил на руках.

Он ректор! У него опыт! Он убирал последствия!

Ах да, он же еще наказать меня должен. Ректор Дорхар Ирд не из тех, кто забывает о своих словах.

Я с силой умываюсь холодной водой. Но решаю не мыться полностью.

Это будет уже слишком, как будто я пытаюсь стереть сам факт случившегося. Неправильно это. Нужно принять случившееся и идти дальше.

Да и не хочу расставаться с запахом Дорхара, как бы это ни было неправильно.

Вернувшись в спальню, я вижу на кресле изящный кожаный саквояж с латунными застежками. Рука дрогнула, когда я расстегнула их.

Внутри, аккуратно разложенные на мягкой ткани, лежат нижнее белье, чулки, скромное платье моего любимого покроя, туфли. И… отдельно, в бархатном мешочке, шпильки и заколки, подходящие к моим волосам.

От этой продуманности, от этой немой заботы о каждой детали у меня перехватывает дыхание.

Это не «вот, надень что-нибудь». Это «я позаботился о том, чтобы тебе было комфортно, и чтобы никто ничего не заподозрил». Эта мысль оказывается сильнее всех страхов. Она придает мне какую-то хрупкую уверенность.

Я одеваюсь. Все сидит идеально. Подойдя к зеркалу, я вижу ту же самую Кьяру, что и всегда.

Только в глубине глаз теперь новая тень, пока нераспознаваемая.

Я глубоко вздыхаю, выпрямляю спину. Нужно выйти. Нужно поблагодарить его — спокойно, с достоинством, как взрослая женщина, а не как запуганная девочка. Поблагодарить и… понять, что будет дальше.

Бросив на свое отражение последний решительный взгляд, я поворачиваюсь и выхожу в гостиную.

Гостиная ректора такая же внушительная и основательная, как и он сам.

Высокие потолки, темное полированное дерево и кожа, массивный камин, в котором уже потрескивают дрова — все это давит на меня, но я стараюсь не давать волю эмоциям.

Воздух насыщен ароматами кофе и свежей выпечки. У панорамного окна стоит небольшой столик, накрытый на двоих.

На серебряных блюдах исходит ароматным паром изысканная еда: паровой ростбиф с зелёными шариками, тонкие рулеты с сочной говядиной и трюфельным соусом, хрустящие вафли с черничным сиропом и запечённые персики в карамели с ванильным мороженым.

Ректор стоит у окна, спиной ко мне. Он одет в строгий костюм, и в его осанке нет и намека на вчерашнюю расслабленность. Каждая линия его высокого мощного тела говорит о собранности и контроле.

В моем животе урчит, и я краснею. Наверное, надо что-то сказать ему, но ничего не приходит в голову, в ней только полная сумятица. И сердце оглушительно стучит.

— Садись. Позавтракаем сначала, — его голос ровный, без эмоций.

Я молча подхожу и опускаюсь на стул, стараясь держать спину так же прямо, как и он.

Мои руки слегка дрожат, когда я беру салфетку.

Я помню о своем решении поблагодарить его, но слова застревают в горле, тяжелые и бесполезные.

++Вместо этого я беру вилку с ножом и принимаюсь за ростбиф. Он идеален, и я жалею, что настолько напряжена, что почти не чувствую вкуса.

Ректор разворачивается и садится напротив. Его движения резкие и быстрые.

Мы едим в полном молчании. Звук наших ножей и вилок кажется оглушительно громким, подчеркивая напряженную тишину.

А еще я чувствую на себе его взгляд — пристальный, неотрывный.

Сама же я не решаюсь поднять глаза, опустив взгляд на свою тарелку. Но краем зрения вижу его руки — большие, с длинными пальцами, — которые держат столовые приборы с удивительной, врожденной грацией.

Этими же пальцами он ночью…

Щеки мои вспыхивают. Я судорожно делаю глоток воды, стараясь подавить волну жара по всему телу.

Не выдержав, я рискую украдкой взглянуть на ректора. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь стекло, золотит его зеленую кожу, подсвечивает мощный контур плеч, строгие линии красивого сурового лица.

Он и ест красиво. Сосредоточенно, без единого лишнего движения. Это картина абсолютной власти над собой и окружающим пространством. Как ночью надо мной…

Чтобы отвлечься, я смотрю в окно.

Дымка над утренним городом, дирижабли… частные транспортники, не такие роскошные, как ректоровская Аврора, но тоже внушающие уважение. Все это в сиянии косых утренних лучей.

Восхитительный вид.

Ловлю себя на мысли, что не знаю, каким видом мне больше хочется любоваться. Залитым утренним светом городом или молчаливым и абсолютно непроницаемым орком, сидящим напротив.

Его присутствие давит, пугая и притягивая одновременно.

Ректор отодвигает свою тарелку, закончив первым. Его взгляд на секунду задерживается на моих руках, тоже сложивших приборы. Уголок его губ дергается, а брови хмурятся, но это мгновенно. Его лицо тут же снова становится бесстрастным.

Заканчиваю и я, поставив приборы параллельно, стараясь, чтобы мои движения не выдавали внутренней дрожи.

Он откидывается на спинку стула, его холодный взгляд наконец встречается с моим. В нем нет ни намека на вчерашнюю страсть или ночную нежность. Только холодная, всевидящая глубина.

— Сыта? — его короткий вопрос.

— Да, спасибо, — тихо отвечаю я и добавляю, чтобы проявить вежливость: — очень вкусно.

Я опускаю глаза, не в силах смотреть на него, краснею. Он молчит, и я все же решаюсь хоть что-то сказать.

— Ректор Ирд, я хочу вам сказать…

— Иди за мной, — говорит он коротко, поднимаясь и обрывая мои слова.

От его резкого и стремительного движения у меня все внутри падает и леденеет.

Не осмеливаюсь ослушаться. И продолжить свою фразу уже не могу. А ведь я хотела его поблагодарить…

Мне ничего не остается, как последовать за ним.

Мы проходим в кабинет, у двери он жестом указывает мне пройти вперед, и я делаю шаг через порог.

Вдыхаю густой, сложный аромат старых фолиантов и еще что-то горьковатое, отдаленно напоминающее миндаль, но с металлической ноткой. Мне нравится этот запах. Он настраивает на рабочий лад.

Кабинет — это хаос, подчиненный некоему высшему порядку.

Повсюду стоят столы, заваленные приборами, чертежами и странными механизмами. На одной стене висит огромная панель, испещренная застывшими светящимися формулами, а от другой веет теплом и запахом раскаленного металла.

— Садись, Кьяра, — его низкий голос звучит по-прежнему ровно. — У меня много вопросов.

Повинуясь его властному жесту, я сажусь на кожаный диван, выпрямив спину.

Он проходит мимо, трогая что-то на стенах, его массивная фигура на мгновение заслоняет свет от окна, за которым виднеется небольшой закрытый сад с хвойной растительностью.

Затем ректор придвигает кресло и садится напротив меня.

— Вопросов, повторюсь, много. Но сначала говоришь ты, — продолжает он, скрещивая руки на груди. — Я хочу знать с самого начала, что заставило мою лучшую студентку проникнуть в мастерскую, нарушая все мыслимые правила. Рисковать не только своей жизнью, но и жизнями пары сотен студентов, преподавателей и прочего персонала. Будь предельно откровенна. Я активировал защиту от лишних ушей. У тебя есть мое слово: все, что скажешь, останется здесь, между мной и тобой.

Его взгляд, тяжелый и неотрывный, дает почувствовать всю неотвратимость происходящего.

— Я слушаю, — произносит он.

Всего два его слова.

Он слушает.

Ни давления, ни угрозы, но эти слова звучат как окончательный приговор, не оставляющий выбора.

Я медлю. Сложно. Но все же начинаю говорить, запинаясь, с самого начала.

Начинаю с мастерской отца. Как отец учил меня не просто слышать, а чувствовать музыку механизмов.

Почему-то никак не получается дойти до сути. Я планировала сказать лишь общее, про наш семейный дар… Но его молчание, его полная, сосредоточенная поглощенность моими словами, заставляет меня говорить и говорить.