На золотом крыльце 4 (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 27

Я сунул руки в карманы и сказал:

— Запросто. Для Джиживы и всей Среднесибирской Аномалии — вероятность такая же, как и для любого другого места в мире!

— Ан нет, тут, пожалуй, что и побольше шансов будет, чем в каком-нибудь другом месте, — улыбнулся священник. — Пойдемте, покажу что-то, пойдемте!

И, поманив нас за собой, двинулся от часовни к церкви. Мы, переглядываясь и делая друг другу страшные глаза в стиле «вот оно, вот оно, то, о чем мы говорили!», шли за ним. Поднявшись по ступеням крыльца, я засмотрелся на искусно вырезанное из дерева распятие, но был направлен вперед толчком от Эли — в поясницу.

— Двигайся, Титов, — драматическим шепотом торопила меня девушка. — Если тебе не интересно, то мне — жутко интересно!

Мне тоже было жутко интересно, так что мы вошли в пропахший ладаном, воском, лампадным маслом и деревом полумрак, освещаемый только скудным светом из окон под куполом.

— Ну, подождите здесь, — сказал отец Гавриил и ушел куда-то в сторону алтаря, скрывшись за одной из дверок иконостаса.

Я ходил по храму и рассматривал иконы — старинные, с огромными проникновенными глазами, написанные неизвестными древними мастерами на деревянных досках, они смотрели в самую душу. Мне, если честно, было слегка не по себе. Эля же стояла у большого креста и смотрела на Иисуса. Девушка прикусила губу и думала что-то свое, личное.

Вообще, меня Иисус всегда тоже очень впечатлял. Наш Бог ведь в свое время был обычным молодым мужчиной: плотником, путешественником, лекарем, богословом, проповедником. Он со всеми подряд общался, и со знатнейшими людьми, и с первосвященниками, и со сборщиками налогов, и с проститутками, и с солдатами, и с рыбаками… Даже с умалишенными и прокаженными! Наш человеческий Бог, такой, каким мы его себе представляем — он понимает нас хотя бы потому, что жил среди нас и отдал за нас свою жизнь!

— О чем задумался, чадо Божие Михаил? — поинтересовался отец Гавриил, который вдруг появился у меня за спиной с огромной книгой в руках.

— Да вот — про Иисуса, — признался я. — Какой Он из себя был Человек.

— Даже Иосиф Флавий — знаменитый историк Первой Империи Людей — сомневался, был ли Иисус Человеком… Интересно, что Флавий имел в виду? Нам-то понятно, что Иисус был и есть не только Человек, но он-то?

— О, — сказал я. — Римляне вообще были интересными ребятами. Я где-то читал, что когда они молились своему Юпитеру и прочим Меркуриям, то начинали примерно так: «Бог или Богиня, мы не знаем кто ты, и как ты желаешь, чтоб тебя называли, но знаем, что ты есть и слышишь нас…»

— Однако! — седые брови отца Гавриила взлетели вверх. — Никогда о таком и не слышал. А где читал-то?

— И не упомню, — развел руками я.

Вообще-то можно было бы полезть в Библиотеку и найти, но… Мой взгляд был прикован к внушительному фолианту, который держал в руках священник. И Элька тоже подошла поближе и слушала наш разговор.

— Так! — батюшка шагнул к свечному ящику и с грохотом положил на него книгу, шумно отщелкнув большие металлические запоры. — Июль, стало быть. Восемнадцать лет назад!

Он принялся шелестеть страницами из желтой старинной бумаги с водяными знаками. Это все были записи о совершенных Таинствах — крещении, венчании, погребении. Века эдак до двадцатого церковь, помимо своих основных функций, выполняла и такие, чисто гражданские, статистические задачи: учет рождаемости, количества браков и разводов, ну, и смертей — тоже. Да и теперь, в двадцать первом веке, несмотря на тотальную бюрократизацию и цифровизацию, приходские священники продолжали вести свои записи — по старинке.

— А вот, пожалуйста! — он ткнул узловатым пальцем с неровно обстриженным чистым ногтем в нужную строчку. — Вот! Михаил! Восприемники, сиречь — крестные родители… Ага! Гляди.

Эля сунула свою кудрявую головку в книгу и тут же глянула на меня:

— Ого! Князь Георгий Михайлович Воронцов! Кавказский наместник!

— Это который великий телепортатор? — удивился я. — Ни фига себе — крестный! Но почему вы уверены, что это обо мне все?

— Вот! — поднял палец отец Гавриил. — Так-то я крещу детишек местных, да, может, из новообращенных кого — то орка, эльфа, то какую еще душу заблудшую, всяко бывает. А то крещение я очень хорошо запомнил! Не всякий раз такие люди ко мне в церковку захаживают. Георгий-то Михайлович — человек непростой. Да и отец твой тоже, а маменька — Дашенькой ее звали, уж такая хорошая и вежественная, и обиход знает, подпевала мне во время крещения твоего, голос — чисто ангельский! И уж больно ты, Михаил, на маменьку свою похож!

— Так, — сказал я. — Вы знаете моих родителей?

— Да как тебе сказать? — отец Гавриил совсем по-простецки почесал затылок. — Видал-то я их два раза: на венчании и на твоем крещении. Сами-то они не местные, но Дарья из наших, чалдонов. Ремезова ее фамилия, ее отец — Тимофей Ремезов — по всему Васюгану караваны водил, и тут частенько останавливался. Сильный, красивый человек, из старинного рода! На него ты тоже очень похож — голова светлая, улыбаешься так же. Дед он твой, руку на отсечение даю! А Дашеньку вот — два раза…

— Стойте-стойте, — спохватилась Эльвира. — Вы венчали Михиных родителей? Миха — ты законный сын! Ты — никакой не…

— … бастард, — кивнул я, пребывая в полнейшем раздрае. — Если все это — правда.

— У твоего отца, Михаил, глаза были разного цвета, рыжая борода и меч — с письменами по всему клинку. Он еще ворчать вздумал, когда я попросил оружие в притворе оставить. И руки в карманы он точно, как ты, совал! И вот, взгляни, — священник снова зашелестел страницами. — Тут у меня записано, о венчании: Дарья Тимофеевна и Федор Иванович. А ты…

— Федорович, — кивнул я. — А фамилия там есть?

— А он смеялся долго, когда я об этом его спросил, и назвал что-то такое странное, и не упомню сейчас: не то — Больницкий, не то — Медицинсков…. Нет, нет, не так, но также звучит странно. Я тогда быстро понял, что он шуткует, и хаханьки эти закончил — у нас достаточно имени, Господь своих знает, мы в церкви, а не в земском учреждении! Вот свидетельство о венчании он уже честь по чести выписал, и там… Ох ты, Господи. И не упомню!

— Не Титов? — уточнил я.

— Нет, точно не Титов, — покачал головой отец Гавриил.– Знаешь, что, чадо Божие? А я тебе сейчас бумагу оформлю, настоящую, по всем правилам! Что ты — крещеный человек, рожденный в освещенном Церковью браке! А? Вот я как все решил! Я в том уверен, а большего мне и не нужно.

— Это для меня очень важно, — кивнул я. — Большое спасибо, батюшка.

— И тебя спаси Бог, Михаил, и подругу твою… Вы бы это, не тянули, ребятушки, вижу я, как вы друг к другу льнете — прямо как твои батюшка и матушка, Михаил. Не тяните — и женитесь. Жениться надо сразу и по большой любви. Вот как! Эх, а вот моя любезная Дуняша ко Господу десять лет назад отошла, теперь я бобылем мыкаю, аз есьм поп недостойный… — он приговаривал свое, стариковское и правильное, и одновременно с этим прямо тут, на свечном ящике, оформлял документы: свидетельство о венчании моих родителей и мое — о крещении.

Что характерно — в любом суде и любом учреждении эти бумаги примут без тени сомнения: витиеватую подпись он вывел с особой тщательностью и приходскую печать оттиснул как положено.

— Вот! — священник дунул на бумаги зачем-то и передал их мне. — Я бы посоветовал тебе в Северно-Енисейск наведаться, оттуда Тимофей Степанович Ремезов родом был, да только не знаю — по пути ли оно тебе, да и жив ли он… Знаю, тот острог много потерпел в последние двадцать лет… А ты как — своих совсем не помнишь?

— Меня мелкого из дому забрали, отдали на воспитание в другую семью, — обтекаемо ответил я. — Отец вроде бы и заботился обо мне, но так… Дистанционно. Как будто я и не нужен ему был вовсе. А мама… А вы не знаете, что стало с моей мамой?

В этот момент мой голос дрогнул, и я сглотнул неприятный ком в горле.

— Нет, врать не буду — вот как раз восемнадцать лет назад в последний раз ее и видел, — развел руками священник. И тут же переменил тему: — А вы где остановились? У меня изба на две половины разделена, на одной мы с Дуняшей жили, на другой — сын с невесткой, пока на Большую Землю не уехали… Ночуйте у меня? Чисто, клопов и других гадов земных нет, печку я протопил, на печке — тепло!