Развод Я выбрал тебя - Леманн Анастасия - Страница 2

Фотографий нет. Ольга забрала все, где Машка. Правильно сделала – на кой они мне, лишний раз душу рвать.

Утром отдал ключи хозяйке, сварливой тётке лет шестидесяти, которая полгода смотрела на меня как на потенциального грабителя.

– Съезжаете, значит?

– Съезжаю.

– И куда же, если не секрет?

– В деревню, работать.

Она хмыкнула, пересчитывая деньги за последний месяц.

– В деревню – это хорошо. Там воздух чище и соблазнов меньше. А то я на вас смотрела и думала: вот-вот сорвётся парень, вот-вот натворит чего-нибудь. Глаза у вас были нехорошие, тяжёлые.

– Спасибо за заботу.

– Да какая забота, просто говорю, что вижу. Ну, езжайте с богом, чего стоите.

Добирался весь день – метро, электричка, автобус. К вечеру голова гудела от тряски и духоты, левая нога ныла – осколок задел нерв, и при долгом сидении голень немеет.

В автобусе народу было немного: две бабки с сумками, мужик в спецовке, женщина с сонным ребёнком на коленях. Ещё один пассажир – грузный тип в растянутой майке – сидел через проход и время от времени поглядывал в мою сторону.

Через час не выдержал, заговорил:

– Далеко едете, мужчина?

– До Новопавловки.

– О, так и я туда же! На работу, или как?

– На работу.

– К Лазареву, значит? Больше-то там работать не у кого, одно предприятие на всё село. Я вот тоже к нему возвращаюсь, в отпуске был две недели, у брата в Оренбурге гостил. Вы раньше в деревне жили или городской?

– Городской.

– Оно и видно, бледный больно. Ничего, там загорите быстро, солнце у нас жарит – будь здоров. А вы по какой части работать будете? По технике или по скотине?

– По технике.

– А, значит, к Петру Семёнычу в бригаду. Хороший мужик, толковый, объяснит всё человеческим языком. Главное – с Лазаревым не спорьте, он этого не любит. Ну и не пейте на работе, за это он сразу гонит, без разговоров.

– Учту.

– Меня Толян зовут, кстати. Толик Ермаков. Если что – обращайтесь, я тут всех знаю, всё покажу.

– Игорь.

– Очень приятно, Игорь. Вы военный, да? По выправке видно.

– Бывший.

– А, ну это дело такое. Бывших военных не бывает, это я вам как сын офицера говорю. Батя у меня двадцать лет отслужил, до сих пор…

Автобус дёрнулся и встал.

Водитель – сухой дед с татуировкой на предплечье – выругался и полез наружу. Вернулся через минуту, объявил:

– Колесо пробили, стоим минут двадцать, пока поменяю.

Толик вздохнул:

– Вот вечно у нас так, то одно, то другое. Дороги – чёрт ногу сломит, латают каждый год, а толку ноль.

Я поднялся:

– Пойду помогу.

– А вы умеете?

– Разберусь.

Снаружи было прохладно, пахло прелой листвой и дымом – где-то жгли ботву.. Водитель ковырялся у заднего колеса, разглядывая пробоину.

– Помочь?

Он поднял голову, смерил меня взглядом – оценивающе, без враждебности.

– А ты шаришь в этом?

– Шарю. Домкрат где?

– В багажнике, только он ржавый весь, заедает. И балонник тоже не подарок, сточился с одной стороны.

– Справимся.

Следующие двадцать минут возился с колесом. Домкрат действительно заедал, балонник проскальзывал, запаска оказалась почти лысой – но руки делали своё дело, и голова наконец-то отключилась. Никаких мыслей, никаких воспоминаний, только металл, резина, гайки.

Хорошо.

Когда затянул последнюю, водитель хлопнул меня по плечу:

– Спасибо, мужик, выручил. А то я бы один ещё час провозился. Ты механик, что ли?

– Нет, просто руками работать приходилось.

– Ну, оно и видно, что приходилось. Руки у тебя правильные, рабочие. До Новопавловки едешь?

– Туда.

– Так я-то в другую сторону, мне в Кваркено. Но тебе недалеко осталось – вон, видишь водонапорку торчит? Километра три по грунтовке, за полчаса дойдёшь.

– Понял, спасибо.

– Тебе спасибо. Ну, бывай, удачи там.

Забрал рюкзак из салона, кивнул Толику на прощание. Тот помахал рукой из окна:

– Увидимся в селе, Игорь! Я послезавтра на смену выхожу!

Автобус фыркнул и покатил прочь, оставляя облако пыли.

Я остался один посреди степи.

Тишина накрыла разом – такая плотная, что уши заложило. Ни машин, ни голосов, ни гудения города. Только ветер шуршит в траве, да где-то далеко кричит птица.

Закинул рюкзак на плечо и пошёл.

Нога заныла почти сразу, но я не обращал внимания. Привык. После госпиталя врач сказал: «Полностью не пройдёт, нерв повреждён, но жить можно». Можно. Живу же как-то.

Думать не хотелось, но мысли лезли сами, как тараканы из щелей.

Диана.

Как она появилась в госпитале – улыбчивая, заботливая, с пакетом фруктов и книгой в мягкой обложке. «Я волонтёр, прихожу к раненым, вам что-нибудь нужно?» Мне тогда нужно было, чтобы кто-то слушал. Ольга приезжала раз в неделю, измотанная работой и Машкой, сидела час и уезжала. А Диана приходила каждый день, садилась рядом, клала прохладную ладонь на мою руку и слушала. Часами. Про войну, про страх, про кошмары по ночам. Не перебивала, не давала советов, просто была рядом.

Идиот. Купился как мальчишка.

Три месяца романа. Тайные встречи, враньё жене, чувство, что наконец живу по-настоящему. Снял ей квартиру, подписал кредитный договор – «Это для нашего будущего, милый, ты же мне доверяешь?» Доверял. Как последний дурак.

А потом она исчезла. В один день – просто испарилась. Квартира пустая, телефон заблокирован, адрес, который она давала – фальшивый. И три миллиона долга на моё имя.

Ольга узнала. До сих пор не знаю как – то ли кто-то настучал, то ли сама Диана подкинула переписку напоследок. Скандал был страшный. Ольга кричала так, что соседи стучали в стену, а Машка забилась в угол и плакала, прижимая к себе плюшевого медведя.

«Ты предал нас, Игорь. Не война тебя сломала – ты сам сломался. Я думала, тебе нужно время, я ждала, терпела, а ты… с этой… даже слова не могу подобрать».

Не смог ничего ответить. Потому что она была права.

Развод оформили быстро, без дележа имущества – делить было нечего. Машка осталась с Ольгой, мне разрешили видеться раз в месяц, но какие встречи, когда дочь смотрит на тебя как на чужого?

Водонапорная башня вынырнула из сумерек – приземистая, с облупившейся краской и покосившимся шпилем. За ней – крыши домов, силуэты каких-то построек, редкие огоньки в окнах.

Новопавловка. Край географии. Место, где никто не будет искать бывшего капитана Молчанова с его медалью, кредитом и разрушенной жизнью.

У въезда в село, возле покосившегося знака с названием, стоял мужик с фонарём. Крепкий, невысокий, в клетчатой рубашке и джинсах. Лицо загорелое, жёсткое, взгляд оценивающий.

– Молчанов?

– Так точно.

– Отвыкайте от этого «так точно», тут вам не армия. Лазарев, Владимир Павлович. – Протянул руку, пожатие крепкое, сухое. – Ждал вас ещё дневным автобусом, думал – передумали.

– Автобус сломался по дороге. Колесо пробило, пришлось менять.

– А, бывает. Дороги у нас, сами видите, не автобан. Ну, пойдёмте, покажу хозяйство вкратце, а то темнеет уже. Завтра в пять подъём, так что сегодня без экскурсий.

Двинулись по тёмной улице. Дома по обе стороны – одноэтажные, деревянные, с палисадниками и покосившимися заборами. Собаки брехали за каждым вторым двором, где-то мычала корова, пахло навозом и дымом.

– Значит, военный?

– Бывший.

– В каком звании уволились?

– Капитан.

Лазарев хмыкнул:

– Капитан – и в трактористы? Круто жизнь повернула, да?

Промолчал.

– Ладно, не моё дело, чего вы там в прошлом натворили или не натворили. Меня одно интересует – работать будете нормально или как? Потому что у меня тут половина народа пьёт без просыху, а вторая половина работать не умеет. И найти замену – целая история, народ из деревни бежит, молодёжь вся в города подалась.

– Работать буду нормально. Пить не пью.

– Это мы посмотрим. Все так говорят поначалу, а через месяц смотришь – уже с местными самогонку глушит. Здесь соблазнов мало, но главный соблазн – скука. От скуки и начинают квасить.