Байки - Липатов Феофан - Страница 7

"Что за жизнь? – подумал он, – Ну, хоть бы в полковниках-то оставили в покое, а то взяли моду скупать всю контору сразу оптом, как торгаши базар".

Боряне надоели нюни зам прокурора, и он махнул шестёркам. Те поднесли в замусоленном стакане водки, и зам, подобострастно кивнув шестеркам, выпил водку большими глотками.

– Помни, сопля, за счёт кого живёшь, из чьих рук пьёшь, – сказал, словно перекрестил напутственным перстом, строгий пахан. – Разболтались вы у меня, грабите народ похлеще бандитов, а это не ваша функция. Мало что ли мы вам отстёгиваем? Ваше дело следить, чтобы народишко не шалил и не смел трогать мои кадры, а если появились недовольные, вовремя принять меры. Что вы мне всё киваете на министра? Знаю я его. Мы ему столько платим, что хватит и ему и его любовницам, за двести лет не сожрать.

Полковнику стало обидно за министра, но он промолчал. А вообще-то он зря боялся, была очередная плановая операция, чтобы помнили, кто в городе хозяин.

Получив положенное количество матов и укоров соответственно званию, полковник, как побитый Полкан, был отпущен.

А зло ему было на ком сорвать. Благо ещё остались честные люди. Даже в милиции.

Производственный язык

Васька сидел в курилке и досасывал вторую самокрутку. На душе было было тошно и жить не хотелось, но надо было. Тут он вошёл в «бронхоэкстаз», то есть начал натужно кашлять, чихать и сплёвывать, давясь дымом и бронхосекретами, и, позабыв, что жить ему надоело, всеми фибрами или жабрами, что там у него ещё осталось, хватать, выкатив глаза, то, что даже в курилке называется кислородом. Побагровев, он дергался и встряхивался, пытаясь животом сделать то, что должны делать лёгкие. С трудом выловив где-то среди дыма несколько молекул этого самого кислорода, он стал понемногу успокаиваться, так и не установив нормального дыхания, ушёл в последнюю затяжку… Как в курилку влетел мастер Листратыч.

И снова жизнь показалась Ваське такой ненужной и нудной штукой, что он задохнулся пуще прежнего и вошёл в очередной "бронхоэкстаз"… Листратыч забыл все матюки, даже хорошо усвоенные в процессе тридцатилетнего стажу по обработке металлов литьём и ковкой. Но он быстро сообразил, что это очередная Васькина уловка, чтобы уйти от разговору. С трудом и не без помощи Василия, выискивая и выталкивая наружу матюк за матюком, мастер налаживал речь. Василий, строго следуя принципам демократии, отвечал ему тем же. Когда мату не хватило, они враз замолчали. Это совпало с окончанием Васькиного «бронхоэкстаза».

Человек со стороны ничего бы не понял из диалога, состоявшего из отборной матерщины, он бы просто удивился, что два таких здоровых мужика порют чушь и полюбовно трясут друг друга за грудки. Выглядело это всё как дуэт из непристойной песни, но что поделаешь – это был обычный цеховой говор с особым наречием, используемый при решении производственный процессов.

Язык этот давался не сразу, но с приобретением трудового опыта, прочно входил в душу, помогая таким образом болеть за производство этой душе до самых глубин её паскудности. Они-то хорошо понимали, что "трах, тарарах твою трах" не просто "трах", а вся суть вчерашнего перепою и некачественная ковка детали по причине вздрагивания рук в то время, когда они должны быть в совершенно ангельском спокойствии. Следующие "трах-перетрах" означали, что Листратыч двадцать лет терпит эти Васькины причуды. Это когда из-под Васькиного молота вместо шестигранника выходит совершенно лысый круг, никуда не годный для дальнейшего продвижения кроме выполнения плана по сдаче металлолома. Вот поэтому Листратыч и держит Василия, а тот помогает с лихвой план этот перевыполнять, намертво припаяв к цеху переходящее красное знамя по восполнению металлургии качественными отходами производства.

Ещё раз откашлявшись и сплюнув под ноги Листратыча, Василий клятвенно заверил его, что он больше трах-перебах, что означало – "я всё понял и больше такое не повторится, по крайней мере, сегодня, и что, даже если Листратычу понадобится такой же лысый круг, из-под молота Василия всё равно выйдет шестигранник". Конечно, клятвы его были аховые, как он сам. Иногда взглянув на трезвую голову на вчерашнюю деталь, он сам не мог понять, как из под его молота могло выйти такое чудо.

Но полномочия Листратыча были ограничены, и в курилке он долго не мог находиться – у него была астма, приобретённая при постоянном вдыхании окалины. У Васьки же астма располагалась намного ниже, чем у Листратыча и совсем с другой стороны, хорошо отплёвывая при этом любую окалину.

Из курилки Василий вышел с гордым видом победителя в решении такого нелёгкого производственного вопроса.

Носки

Носки у Петра прохудились ещё в прошлом году, но он мужественно продолжал их носить. Так как ботинки его сверху были совершенно целыми, лишь покрылись трещинами и царапинами, дырок на носках не было видно. Манжеты их тоже были целы, только резинки ослабели, и носки всё время съезжали вниз. И Петя был похож на командира красной армии в хромированных сапогах.

Фроська

Васька был отчаянным охальником, но и дюже ладным парнем. Все девки окрестных деревень опасались его страшно, но еще страшнее сохли по нему. Матери до остановки сердца боялись за своих Дунек, Машек и прочей женской молоди. Бабы постарше не прочь были сами встретиться с ним в затишке овина или сеновала.

Фроська была здоровенной девкой и очень завидовала красавицам со стройной фигурой – любой девке, в которой было меньше весу, чем в ней. Хотя лицом и телом она удалась, но уж очень много было у неё этого тела.

Как-то в сумеречное время суток неподалеку от соседской копны Васька, поджидая случая кого-нибудь принять и одурманить запахами лета, натыкнулся на неё, и, толи ретивое взыграло у него, толи выпили лишнего, но Фроську он крепко прищучил у забора. Атака была яростная и спешная. Фроська сопела и думала отдаться или нет. Он, конечно, варнак, но как её опоясал, окаянный. Она твердо держала диспозицию, но и совсем отбить атаку не желала. Ярость Васькина выдыхалась, хоть и лапал он ее где ни попадя. Фроська чувствовала надлом в натиске. Вот-вот атака захлебнётся совсем и Василию будет не до штыковой. До копны он и трезвый не смог бы её дотащить, а подпитой тем более. Фроська, чувствуя, что Василий готов к отступлению, подумала, что другого раза может и не быть, а потому сама шаг за шагом, поддерживая запинывающегося Василия, взяла курс на копну. Вдруг больше приставать не станет.