Под осенней звездой - Гамсун Кнут - Страница 8

• Предыдущая
• 8/22
• Следующая

– Так вы и это умеете? – спросила она, поражен ная.

– Да, умею. Я работал по этой части неподалеку, у ваших соседей.

– У меня есть рояль. Но хотелось бы…

– Не извольте сомневаться.

– А имеется у вас какая-нибудь…

– Нет, рекомендаций я ни у кого не прошу. Не имею такой привычки. Но вы можете убедиться сами.

– Да, конечно, пожалуйте сюда.

Она пошла вперед, а он за нею. Когда дверь отво рилась, я увидел, что стены увешаны картинами.

Девушки сновали по кухне и глазели на меня с лю бопытством; одна была очень недурна собой. Я порадо вался, что с утра успел побриться.

Минут через десять Фалькенберг начал настраивать рояль. Хозяйка снова вышла на кухню и ска зала:

– Так вы говорите по-французски? А я вот не умею.

Слава богу, она не стала продолжать расспросы. Не то пришлось бы мне говорить «пардон», приводить французскую поговорку да изрекать: «Ищи женщину» и «Государство – это я».

– Ваш товарищ показал мне свидетельство, – ска зала она, – и я вижу, что вы дельные люди. Право, не знаю… я могла бы послать мужу телеграмму и узнать, нет ли для вас какой-нибудь работы.

Я хотел ее поблагодарить, но не мог вымолвить ни слова, и только проглотил слюну.

Нервы…

Я обошел усадьбу и поля, всюду был образцовый по рядок, и урожай уже убрали; даже картофельная ботва, которая обычно остается на поле до снега, и та была сложена под навесом. Работы для нас не нашлось. Гразу видно было, что хозяйство здесь богатое.

Уже вечерело, а Фалькенберг все возился с роялем, и тогда я, прихватив еды, ушел подальше от усадьбы, чтобы не напрашиваться на приглашение к ужину. Все небо было в звездах, светила луна, но я предпочел тем ноту и забрался в самую глухую чащу леса. Там было тепло. Какая тишина на земле и в воздухе! Подморажи вает, земля вся в инее, порой зашуршит трава, пискнет мышь, вспорхнет с дерева ворона, и снова тишина. Ви дел ли ты хоть раз в жизни такие чудесные белокурые волосы? Нет, никогда. Она – само совершенство, вся с головы до ног, у нее такие нежные и прелестные губы, а волосы – чистое золото. Ах, если б можно было вы нуть из мешка диадему и преподнести ей! Я найду неж но-розовую ракушку, сделаю из нее ноготь и подарю ей трубку для ее мужа, да, возьму и подарю.

Фалькенберг встречает меня у ворот и торопливо шепчет:

– Пришел ответ от ее мужа, мы будем рубить лес. Ты справишься?

– Да.

– Ну ладно, ступай на кухню. Она про тебя спра шивала.

Хозяйка встретила меня словами:

– Куда же вы исчезли? Прошу к столу. Как, вы уже поужинали? Но чем?

– У нас есть кое-какие припасы.

– Помилуйте, вы это напрасно. Неужели вы даже чаю не выпьете? Решительно не хотите?.. Я получила ответ от мужа. Вам доводилось рубить лес? Вот и пре красно. Читайте сами: «Нужны два лесоруба, Петтер покажет делянку…»

О господи, она стояла совсем рядом, держа теле грамму в руке. И дыхание у нее было свежее, как у юной девушки.

И вот мы в лесу, нас привел сюда Петтер, один из работников капитана.

Из разговора с Фалькенбергом выясняется, что он вовсе не чувствует благодарности к хозяйке за эту ра боту.

– Ее и благодарить не за что, – сказал он. – На ра бочие руки сейчас спрос.

Ко всему Фалькенберг оказался не очень хорошим дровосеком, а для меня это было делом привычным, пришлось мне взять Фалькенберга под начало. Он сам сказал, что будет меня слушаться.

И тогда я задумал изобрести одну штуку.

Обычно, когда двое пилят дерево, они ложатся на землю и по очереди тянут пилу на себя. Таким способом за день много не сделаешь, и к тому же остаются урод ливые пни. Если же сделать устройство с конической зубчатой передачей, которое врезалось бы под самый корень, можно прилагать усилие сверху вниз, а пила при этом пойдет горизонтально. Я принялся вычерчи вать детали. Больше всего пришлось поломать голову над тем, как сделать, чтобы нажим на пилу передавался плавно и не был слишком сильным. Пожалуй, этого можно добиться с помощью пружины, которая действо вала бы, как в часовом механизме, или же используя тяжесть подвесной гири. Гиря имеет постоянную тя жесть, и, по мере того как пила будет уходить все глуб же в дерево, она станет опускаться и обеспечит равно мерный нажим. А стальная пружина будет постепенно слабеть и также регулировать нажим. Я предпочел пру жину. «Вот увидишь, все прекрасно получится, – сказал я себе. – Ты прославишься и проживешь свою жизнь не зря».

День проходил за днем, мы валили деревья толщи ной в девять дюймов, а потом очищали стволы от веток и сучьев. Кормили нас сытно и вкусно, мы брали с собой в лес еду и кофе, а вечером, когда мы возвращались из леса, нам подавали горячий ужин. Мы умывались, при водили себя в порядок, чтобы нас не равняли с другими работниками, и сидели на кухне в обществе трех служанок, при свете яркой лампы. Фалькенберг начал ухажи вать за Эммой.

Порой из комнат слышались чудесные звуки рояля, а иногда сама хозяйка выходила к нам, девически юная, с чудесной, ласковой улыбкой.

– Ну, как вам сегодня работалось? – спрашивала она. – Медведя в лесу не видели?

А как-то вечером она поблагодарила Фалькенберга за то, что он так прекрасно настроил рояль. Да неужели? Обветренное лицо Фалькенберга просияло от удовольствия, и я сам был горд, когда услышал его скром ный ответ:

– Да, мне тоже кажется, что он стал чуточку по лучше.

То ли Фалькенберг сумел кое-чему научиться, то ли хозяйка просто была ему признательна и радовалась, что он хотя бы не испортил рояль.

Каждый вечер Фалькенберг надевал мое городское платье. Теперь мне уже нельзя было отобрать это платье даже на время: все подумали бы, что я взял его поно сить.

– Давай меняться: бери себе платье, а мне отдай Эмму, – предложил я ему в шутку.

– Да забирай ее, сделай одолжение, – ответил Фаль кенберг.

Тогда я понял, что Фалькенберг охладел к ней. Ах, мы с ним оба влюбились в ту, другую. Какие же мы были мальчишки!

– Как думаешь, выйдет она к нам вечером? – спра шивал иногда Фалькенберг в лесу. А я отвечал:

– Хорошо, что капитан все еще в отсутствии.

– Да, – соглашался Фалькенберг. – Но если только я узнаю, что он с ней дурно обращается, ему несдобро вать.

Однажды вечером Фалькенберг спел красивую песню. Я был горд за него. Вышла хозяйка и попросила спеть еще раз; в кухне зазвучал его чудесный голос, и пораженная хозяйка воскликнула:

– Ах, это бесподобно!

И тут я впервые позавидовал Фалькенбергу.

– Вы когда-нибудь учились петь? – спросила она. – Знаете ноты?

– Да, – ответил Фалькенберг. – Я посещал обще ство любителей пения.

«A ведь по совести ему надо бы сказать „нет“, потому что ничему он не учился», – подумал я.

– Но пели вы где-нибудь? Перед публикой?

– Да, иногда на гуляньях. И еще как-то на свадьбе.

– Ну, а понимающие люди вас слушали?

– Право, не знаю. Может быть.

– Ну, спойте же еще что-нибудь!

Фалькенберг спел.

«Кончится тем, что она пригласит его в комнаты и пожелает ему аккомпанировать», – подумал я. И сказал:

– Прошу прощения, что капитан, скоро вернется?

– H о… – проговорила она с недоумением. – Но за чем вам?

– Я хотел потолковать насчет работы.

– Стало быть, вы уже срубили все, что отмечено?

– Нет, не все… осталось порядочно, да только…

– Ах так!.. – сказала она и вдруг догадалась: – Послушайте… может быть, вам дать денег?

Я растерялся и пробормотал:

– Да, будьте столь любезны.

А Фалькенберг промолчал.

– Милый мой, так бы прямо и сказали. Вот, пожа луйста. – И она протянула мне бумажку. – И вам тоже?

– Нет. А впрочем, благодарю, – ответил Фалькен берг.

Господи, опять я сел в лужу, да еще в какую! А Фалькенберг, бессовестный человек, строит из себя богача, которому деньги ни к чему! Так и сорвал бы с него мою одежду, пускай ходит голым!

Но, конечно, ничего такого я не сделал.

• Предыдущая
• 8/22
• Следующая