Одинокий путник - Денисова Ольга - Страница 2

Пустынь не владела ни одной из святынь, являющих миру чудеса: ни исцеляющих мощей, ни целебных источников, ни чудотворных икон в обители не было. Хотя богомаз имелся, и неплохой, а иконы его украшали церкви не только на землях монастыря, но и далеко за их пределами, однако ни одна из них не мироточила, не помогала от болезней, не спасалась сама собой от пожаров – в общем, никаких волшебных странностей не обнаруживала.

Но, несмотря на это, Пустыни было чем привлечь знатных прихожан – монастырь славился своим хором. Его наставник – экклесиарх Паисий – обучался у греков, на Афоне, и сам когда-то обладал хорошим голосом, но основная его заслуга состояла в том, что он умел найти способных учеников, обучить их крюковой грамоте, поставить голос: пел его хор чисто, слаженно и красиво. Настолько красиво, что послушать его приезжали бояре из самого Новгорода, и из Ладоги, а однажды – и из далекого Олонца. И, конечно, оставляли деньги!

В детстве отрок Алексий был украшением хора, его жемчужиной, и когда обитель потеряла его, ничто не могло утешить экклесиарха. Но когда Пустынь обрела его снова, Паисий, убедившись в том, что сломавшийся голос не утратил волшебной силы, пришел в восторг, а Дамиан рассчитывал с его помощью приобрести для монастыря сильных покровителей.

Послушника забрали у колдуна вместе с кристаллом.

– Кастеляна ко мне, и очень быстро! – выплюнул он Благочинному в лицо, – и певчих, и послушников, которые видели, как он уходил.

– Всех? – присел Благочинный.

Дамиан прикинул и кивнул:

– Самых толковых. Человек пять, не больше. Только очень быстро. И… не надо распространяться об этом. Это может повлиять на настроение братии…

– Я понимаю, я только тебе…

– Да ты-то только мне, а остальные? Разговоры на эту тему пресекать!

– Понял…

Ну как эта мокрая курица будет пресекать разговоры? Вот когда сам Дамиан был Благочинным, никто бы не посмел ослушаться приказа. Потому что каждый знал: его сосед по келье может первым доложить об этом многочисленным помощникам Дамиана.

Через полчаса, вытряхнув душу из доверчивого кастеляна, и отупев от допроса безголовых певчих, Дамиан спустился во двор, с удовольствием вдохнул свежий морозный воздух и направился к сторожевой башне. Еще не рассвело, но ветер потихоньку стихал – день обещал быть солнечным и холодным.

И этот щенок посмел! Он посмел войти в комнату к спящему Эконому, открыть дверь, мимо которой и Благочинный проходил на цыпочках! Он обманул кастеляна, сказав, что за одеждой его послал отец Паисий. И тот поверил! Потому что никто из насельников не решился бы на обман, и кастеляну в голову не могло придти, что парень нагло лжет!

И ни один из послушников не побежал докладывать об его уходе, ни один! Ну, это недоработка Благочинного, с ними со всеми придется разобраться отдельно.

Щенок, мальчишка! Дамиан и сам не ожидал такого поступка, и от кого? От жалкого певчего, труса и слюнтяя, который два месяца ходил, втянув голову в плечи, радуясь, что его не убили вместе с колдуном. Такого не случалось за всю историю монастыря. Да, кто-то уходил, и уходил тайно, но летом, летом, не зимой! И уж тем более не прихватывал с собой монастырского имущества. И не срывал крестов на глазах двадцати человек, и не произносил пламенных речей, от которых присутствующие теряли голову. Как же можно было так ошибиться? Пригреть змею на груди? Это все Паисий, он взял мерзавца под крыло!

Дамиан со злостью распахнул дверь в трапезную сторожевой башни – с некоторых пор его собственная «братия» начала и питаться отдельно от остальных монахов. За столом дремал только один дружник, в грязном подряснике, подложив скомканный клобук под щеку. Дамиан покрепче хлопнул дверью, не желая тратить время на скандалы: понятно, что вчера братья пили и вели непристойные беседы чуть не до самого утра.

– Всех сюда, быстро… – прошипел Дамиан сквозь зубы, когда проснувшийся монах вскочил на ноги.

Может быть, они были не дураки пожрать и выпить, но по приказу Эконома умели действовать без промедления: не прошло и двух минут, как молчаливые воины-монахи, мрачные с похмелья, расселись за столом.

– Сегодня ночью Пустынь покинул послушник Алексий, Лешек – заблудшая душа, если кто не помнит, – тихо начал Дамиан, – он ушел и унес принадлежащую мне вещь, очень важную для обители вещь. Перед уходом он сорвал крест и произносил богохульные речи перед другими послушниками. Найти мерзавца. Любой ценой. И притащить сюда. Живым.

Монахи многозначительно переглянулись, но не произнесли ни слова – ни удивления, ни вопросов не было на их лицах, и Дамиан в который раз порадовался, каких славных воинов ему удалось выпестовать своими руками. Многие из них стали его дружиной, будучи приютскими мальчишками, многие пришли в Пустынь послушниками, некоторых он сам привел со стороны, соблазнив сытой жизнью в стенах монастыря.

– Следы вокруг обители наверняка замело, но в лесу их можно отыскать, – продолжил он, усевшись во главу стола и сообщив приметы беглеца, – но если он не дурак, в чем я сильно сомневаюсь, он пойдет по реке – это его единственный шанс выжить. Поэтому разделитесь, пусть большинство двигается на север – обыскивает озеро и лес, а небольшой конный отряд контролирует реку и прилегающие деревни. Разошлите гонцов в скиты и на заставы, если он не отыщется сегодня, завтра круг поисков придется сильно расширить.

– Да он наверняка замерз в лесу, или замерзнет в ближайшие часы! – усмехнулся брат Авда, старший в башне. Он один из немногих должен был понять, какую вещь унес с собой послушник.

– Значит, вы найдете его тело и принесете сюда, – кивнул Дамиан, – наказать мерзавца было бы полезно, но мне нужна украденная им вещь гораздо больше, чем он сам.

На рассвете ветер стих, в воздухе зазвенел мороз, и выбеленный небосвод словно покрылся инеем. От холода захватывало дух, лес замер и вытянулся по струнке, скованный стужей, лед потрескивал под ногами, и иногда от этого становилось страшно – Лешек без труда представлял себе глубокую черную воду, и сосущее течение, и саженную корку льда над головой.

Он сильно озяб и подозревал, что обморозил лицо и пальцы. Иногда он растирал лицо рукавами, но только напрасно сдирал кожу – заиндевелый волчий мех на отвороте не согревал, а царапал. Поначалу он еще дышал на руки, но потом отказался от этого: они обветривались, но не согревались. Теперь же Лешеку казалось, что дыхание его остыло и выдыхает он точно такой же морозный воздух, какой и вдыхает.

Надо было уходить с реки в лес, при свете дня его увидят издалека, а конные нагонят его так быстро, что он не успеет как следует спрятаться. Странно, но погони Лешек не боялся, и легкая улыбка все еще играла на обветренных губах. Будто его страх, вечный страх, остался в монастыре, будто он скинул его с себя вместе с ненавистным подрясником, сорвал с шеи вместе с крестом.

Лешек огляделся: лес стоял по обоим берегам реки, но один берег был крутым, а другой – пологим. Он задумался: на пологом берегу его скорей начнут искать, зато, поднимаясь на крутой, он не сможет замести следов. В конце концов, он выбрал пологий берег – если погоня обнаружит его следы, то его найдут за час, не больше.

Жаль, что стихла метель. Лешек оглянулся – на санном пути следы его мягких, меховых сапог не были заметны, метель сдула с реки снег, уложив его валиком на берега. Конечно, их можно разглядеть, и те, кто будет его искать, несомненно их увидят. Он вздохнул и прошел по собственному следу назад, прошел довольно далеко, с полверсты. Теперь они точно не найдут того места, где он углубится в лес.

Засыпать глубокие дырки от сапог на берегу оказалось тяжелей, чем он думал – снег набился в рукава, и заломило запястья. Самое обидное, что за ним все равно оставалась широкая полоса потревоженного снега, которую при желании можно разглядеть, как бы тщательно он ее не заравнивал.

Лешек только-только добрался до первых елей с толстыми стволами, когда услышал глухой стук копыт. Сердце упало, он присел и постарался слиться с серой корой дерева. Но, на его счастье, кто-то проехал мимо в сторону монастыря – проехал на санях, запряженных парой коней, с молодецким гиканьем, нахлестывая лошадей. Из-под полозьев во все стороны летела легкая на морозе снежная пыль, и Лешек выдохнул: теперь его следов точно не увидят, напрасно он шел назад. Удача снова тронула губы улыбкой.