Сказки под ивами - Хорвуд Уильям - Страница 38

• Предыдущая
• 38/53
• Следующая

С улицы донеслись выкрики демонстрантов, быстро заглушившие речь Барсука, еще пытавшегося обратить внимание присутствующих на ненасильственный характер протестов со стороны общественности.

Из-за окон послышался шум борьбы, ржание лошадей, отчаянные крики и команды.

— …Исключительно миролюбивый характер… — это были последние слова Барсука, расслышанные участниками слушаний.

А тем временем события за стенами приобретали совсем иной характер. Пока что констеблям удавалось сдерживать напирающую толпу демонстрантов и зевак, включая и присоединившихся к протестующим самых грубых и неотесанных представителей племени ласок и горностаев.

Тоуд тотчас же узнал их — в основном это были постоянные посетители «Шляпы и Башмака».

Может быть, в этот миг сомнения и закрались в его душу, страх проснулся в сердце, навеянный всплывшими в памяти кошмарными образами тюремной камеры, но, как всегда, Тоуд не внял призывам внутреннего голоса.

Слишком велико было искушение: граждане Латбери избрали его своим лидером и он не мог не оправдать их чаяний.

— Ведите нас, мистер Тоуд! — кричала толпа. — Смотрите все: это мистер Тоуд, борец за справедливость, это его друзья и сподвижники, а это — злобные полицейские, которые хотят арестовать его. Не дадим в обиду нашего Тоуда! Вперед, ребята!

Такой анализ ситуации не был, прямо скажем, абсолютно точным, но ведь Тоуд сам заявил, что нет смысла добиваться цели обсуждениями и переговорами.

Граждане графства воодушевленно объединились в своем протесте. Кто-то сунул в руки Тоуду зонтик — как символ власти предводителя. Взмахнув им, он издал боевой клич:

— За справедливость! Вперед!

Последовавшие за этим события не были похожи ни на что происходившее в Городе с тех пор, как в ходе беспорядков, случившихся в 1355 году, простой городской люд был едва ли не поголовно уничтожен власть имущими.

В течение каких-то нескольких минут полицейское оцепление было прорвано и смято. Более того, три конных констебля лишились своих скакунов, в седла которых толпа усадила воодушевленных Тоудов и упиравшегося Крота. Остальные конные полицейские, не в силах стерпеть такого позора, устроили погоню за самозванцами по всему городу — с опрокидыванием тележек уличных торговцев, переворачиванием лотков и битьем витрин.

В довершение всего Тоуда обуяло уже порядком подзабытое, но весьма свойственное ему безумие: он раздобыл где-то полицейский шлем и водрузил сверкающую каску себе на голову. Чтобы не отставать от него, Мастер Тоуд загнал своего скакуна на ступени парадной лестницы местного собора и произнес краткую, но надменную речь, в которой если и не было откровенной ереси, то уж недостатка в резкой критике отдельных земных служителей культа никак не наблюдалось.

Что же касается Крота, куда менее опытного наездника, чем Тоуды, то после недолгой скачки он остался висеть на крюке для лестницы фонарщика на самом верху уличного фонаря, откуда его сняли и торжественно препроводили в участок те же констебли.

На следующее утро в городском суде слушалось громкое дело, пунктов обвинения было хоть отбавляй: срыв общественных слушаний, запугивание его светлости господина епископа, оскорбление действием комиссара полиции и Самого Старшего констебля (которых сковали двумя парами наручников спиной к спине), а также покушение на жизнь его чести господина судьи. Все это вменялось в вину участвовавшей в беспорядках самой презренной части граждан Латберии, разумеется, зачинщикам.

Имелись в деле и смягчающие обстоятельства. Главным из них явилось отменное мастерство Тоуда в искусстве верховой езды, благодаря которому (а также полицейскому шлему, сползшему ему на глаза, застрявшему в таком положении и полностью перекрывшему всаднику обзор) был спасен судья (разъяренная толпа собиралась вздернуть его на наскоро сколачиваемой на рыночной площади виселице). Ничего не видя перед собой, Тоуд сделал круг по площади, а затем его лошадь галопом ворвалась в толпу линчевателей; судья сумел ухватиться за поводья и, таким образом, был увезен в безопасное место.

Наутро, когда все синяки и ссадины судьи, полученные во время вчерашних событий, еще горели огнем, он зачитал приговор:

— Я склонен снисходительно отнестись к зачинщикам беспрецедентных беспорядков в основном благодаря тому, что в последний момент главарем хулиганов, а именно мистером Toy дом, были проявлены здравый смысл, человеколюбие и готовность рисковать собой ради спасения представителя законной власти. Таким образом, все участники беспорядков приговариваются к месяцу тюремного заключения, а зачинщики — мистер Тоуд, Мастер Тоуд, мистер Крот и мистер Барсук — дополнительно к выплате десяти шиллингов штрафа каждый. Я бы хотел лично обратиться к господам Кроту и Барсуку, которые вплоть до вчерашнего дня были известны мне как добропорядочные и трезвомыслящие граждане: не рискуйте совершать противоправные деяния в зоне моей юрисдикции. В противном случае штраф окажется неизмеримо выше, а тюремное заключение, весьма вероятно, пожизненным.

— Слушаюсь, ваша честь, — кивнул Крот.

— Непременно последуем вашему совету, — пробурчал Барсук.

— Слушание закончено! — объявил секретарь суда.

— Победа! Вот так повезло! — вопил Тоуд по пути к камере — он-то готовил себя к смертному приговору или в лучшем случае к пожизненному заключению, и месяц в тюрьме, к тому же с перспективой досрочного освобождения за примерное поведение, показался ему не слишком большой платой за то, как от души повеселились они накануне.

— Повеселились? — рявкнул Барсук, подведенный конвоиром к дверям камеры. — Победа, говоришь? Мы собирались вести борьбу за спасение нашего леса, а не за то, чтобы просидеть месяц за решеткой. Готов поспорить, что городские власти воспользуются нашим вынужденным отсутствием на берегах Реки и вырубят весь Дремучий Лес подчистую! Никакая это не победа, Тоуд, а начало конца всего того, что мы так любили и так берегли.

Барсук не сильно ошибался, предсказывая Дремучему Лесу мрачную судьбу. Нет, когда четверо заключенных вернулись в свои дома, он все еще стоял нетронутым, в полной красоте первого месяца лета. Но дни его были сочтены.

Каждого из бывших арестантов ждало дома официальное извещение о Вторых общественных слушаниях, и лишь два из этих извещений (пришедших на имя Крота и Барсука) были с личными приглашениями принять участие в заседании. В том, что касалось выбора кандидатур, Барсук был абсолютно согласен с мнением секретариата Городского совета.

Впрочем, ждать чудес от Вторых слушаний не приходилось. Нет, разумеется, и Крот, и Барсук явились на заседание, но положительного результата это не дало. Голос протестующей общественности был задавлен процедурными уловками, обработкой граждан через прессу, а кроме того, соотношение сил было существенно изменено тем, что некоторым фермерам и землевладельцам были сделаны властями выгодные предложения, отказаться от которых те посчитали для себя неудобным.

После весьма формальных дебатов, в которых принимали участие не столько представители общественности, сколько говорливые юристы в кудрявых париках, было решено принять к исполнению первоначальный план с небольшими изменениями, касающимися в первую очередь личных интересов тех, кто отказался от противостояния официальным планам под тем или иным благовидным предлогом.

Оппозиция, состоявшая теперь в основном из представителей Дремучего Леса — Барсука, Крота а также части наиболее достойных ласок и горностаев, — была признана несущественной по сравнению с большим числом тех, кто, по мнению организаторов слушаний, получал от проекта значительную выгоду.

• Предыдущая
• 38/53
• Следующая