Вечный колокол - Денисова Ольга - Страница 123

• Предыдущая
• 123/132
• Следующая

— Помнишь, однажды ты предлагал устроить мою встречу с князем? Это было накануне Коляды…

— Да, я помню об этом, и знаю, что эта встреча устроилась и без меня, чему я был рад.

— Мне нужно встретиться с князем. Мне нужно встретиться с ним так, чтоб об этом не узнала ни одна живая душа…

Доктор посмотрел на него недоверчиво, и Млад поспешил объяснить:

— Волей судьбы, я стал обладателем тайны, которую необходимо знать князю. Возможно, от этого зависит его жизнь. Но мне угрожают… Верней, не мне, за себя я не боюсь, а моему будущему ребенку, понимаешь? Я не в силах отказаться от него, я не могу рисковать жизнью Даны… Я чувствую себя предателем…

— Друг мой… — доктор покачал головой, — Ты напрасно изводишь себя, я думаю, в этом предательства нет, только благоразумие и осторожность.

— Я думаю, Новгород решил бы иначе… И был бы прав.

— Это не так. Ты ставишь пред собой сложный вопрос и не можешь на него ответить, и я не могу ответить на него, так почему Новгород должен взять на себя такое право? Но речь сейчас идет не об этом… Боюсь, я разочарую тебя: встреча с князем сейчас совершенно исключена. Я тоже попрошу тебя никому не рассказывать об этом, чтоб не вызвать в Новгороде лишних пересудов. Князь болен. И болезнь его на самом деле очень тяжела. Возможно — смертельна. Я делаю, что в моих силах, но, мне кажется, могу только отсрочить его конец на неопределенный срок. Никто не умеет лечить такие болезни…

— Я слышал, у него падучая?

— Мы различаем множество падучих болезней, у каждой свои причины и свои последствия. Сначала я подозревал отравление беленой или дурманом. Но это не яд. Болезнь началась с маленькой ранки, полученной в бою, это довольно редко встречающаяся разновидность. Обычно такая падучая убивает человека за месяц-другой, но, то ли на нее действуют лекарства, то ли молодое и сильное тело сопротивляются болезни. И, вслед за ухудшением, наступает время облегчения и надежды. И все же… любой припадок может остановить дыхание или сердце. Я могу надеяться только на милость богов, если они пожелают сохранить князю жизнь. Я бы не отказал тебе, если бы не одно обстоятельство: припадки Волота связаны с его волнением, напряжением, холодом и жарой, тряской ездой, ярким светом, громкими звуками: так бывает при любой падучей болезни. И… я слишком дорожу жизнью мальчика, чтобы рисковать ею.

— Я понял, — вздохнул Млад, — скажи, а ты совершенно точно отметаешь возможность отравления?

— Да. Это совершенно точно, — уверено кивнул доктор.

— А… это не может быть наведенной порчей?

— Млад, я не волхв. Я ничего не понимаю в наведении порчи.

— Видишь ли… Я доверяю тебе. Я знаю, ты привязан к князю и желаешь ему добра. Я не хотел бы перекладывать на тебя ответственность, но… Если это связано с болезнью князя, если это наведение порчи… Может быть, все можно изменить. Я не прощу себе, если буду знать, что мог спасти его и не спас.

— Ты хочешь доверить эту тайну мне? — на лице доктора мелькнуло удивление, смешанное с испугом.

— Прости меня. Мне некому ее больше доверить. Возможно, я не прав, возможно, никакой порчи нет, и тогда я напрасно заставлю тебя рисковать.

— Если это может спасти мальчику жизнь, я готов принять на себя любой риск, — тихо сказал доктор.

— Помнишь, на Карачун Вернигора был ранен, и ты говорил об отравленном клинке?

— Разумеется, я помню.

— Его ранил тот, кто сейчас сел на его место — Борута Темный. Чужак. И новый воевода — его сообщник, он пытался убить меня, он подбивал студентов поджечь университет, он на моих глазах убил человека. Вернигора искал их несколько месяцев, но так и не смог найти. А теперь они оба — в Городище. Что я могу думать?

Доктор посмотрел в окно и нагнулся к самому уху Млада.

— А теперь кое-что тебе открою я. Я бы не стал этого говорить, это не мои игры и не мои тайны. Но я вижу, что ты принял на себя груз, который не в силах нести. Я освобожу тебя от него. Волот знает об этом. Ослепший Вернигора остается его правой рукой. Никто не должен догадаться, ты понимаешь меня? Никто.

Млад кивнул.

— И все же… Я советую тебе — будь очень осторожен. Это действительно страшные люди, люди без чести и жалости. Они не подозревают ни о чем, но за каждым углом им мерещится опасность.

Ширяй вернулся только на Покров: худой, в лохмотьях, простуженный и усталый. Млад к тому времени едва начал ходить. Ширяй пришел ночью и долго стучался в окно, потому что Дана запирала двери. К тому времени никто не верил в его возвращение, и даже надежда на то, что он жив, таяла с каждым днем.

Млад проснулся от стука по стеклу и вначале испугался: что-то случилось. Дана спала — она в эти дни много спала, до появления ребенка оставалось совсем немного времени. Млад выглянул в окно, но в кромешной темноте ничего не увидел.

— Это я, Мстиславич, — услышал он и сначала даже не поверил — его не удивил бы никакой морок.

Млад кинулся к двери едва ли не бегом, Ширяй не успел подняться на крыльцо, когда он распахнул дверь ему навстречу.

— Здорово, Мстиславич, — сказал парень и хотел пройти в дом, но Млад обнял его и прижал к себе.

— Здравствуй, — шепнул он, — я перестал надеяться…

Ширяй подозрительно засопел и дернулся, но быстро взял себя в руки, обнимая учителя.

— Как я продрог, Мстиславич… — в конце концов, сказал он хрипло.

— Сейчас. Чай поставлю. Баню стоплю. У нас тепло, вечером печку топили. Заходи, заходи! Где ж тебя носило? Что с тобой приключилось?

— Я в Ладоге был. Долго не мог уйти, там же шведы, — Ширяй сел за стол.

Млад зажег свечу и принялся раздувать самовар.

— Как ты туда попал?

— Заблудился. Вышел на Оять, оттуда на Свирь. Только я не знал, что это Оять и Свирь! — он усмехнулся, — хорошо, догадался к Ладоге повернуть, а не к Онеге!

— А коня куда дел?

— Да его волки задрали еще по пути туда. Ночью. Чего меня не тронули, я так и не понял.

— До Белозера-то добрался?

— Да, — Ширяй сник.

— И однорукого кудесника видел?

— Видел, Мстиславич. Никакой он не кудесник. Он такой же, как Белояр, только старше намного.

— Тебе-то откуда знать? — Млад улыбнулся.

Ширяй пожал плечами:

— Да видно. А даже если он и кудесник, все равно он никуда не пойдет.

— Это другое дело. Ты читал сказку про лису и виноград?

— Какая разница, — Ширяй вздохнул, приподнимая плечи, — кудесник он или нет, он не хочет, понимаешь? То ли боится, то ли ленится. Я не понял. Я две недели у него в ногах валялся, как дурак.

— Да ты, наверное, грубил и угрожал, — Млад усмехнулся.

— Ничего подобного! А то я не знаю, когда можно грубить, а когда нельзя! Ну, под конец, конечно, я ему высказал. Что он предатель.

— Не помогло?

— Неа. Он это… созерцает. Наслаждается каждой секундой, прожитой в этом мире.

— Может быть, он что-нибудь посоветовал тебе? Предложил? Научил? Или ты не слушал?

— Научил… Предложил остаться, вместе с ним на воду глядеть. Говорил, что может мне многое рассказать.

— А ты, наглец, что ответил старому человеку? — Млад сел за стол напротив него.

— Я сказал, как только разберусь с Иессем, так сразу и приеду на воду смотреть… — буркнул Ширяй зло и самоуверенно.

— Другого я и не ждал.

— Мстиславич, а что ты хотел? Чтоб я его байки слушал до зимы?

— Нет. Я хотел всего лишь, чтоб твой отказ прозвучал мягко и уважительно. Ну, а Вернигору ты там видел?

— Нет. Не дошел до Белозера Вернигора. Никто его там не видел и не слышал.

Млад не стал рассказывать Ширяю о разговоре с доктором Велезаром, но его слова подтвердили то, о чем говорил доктор: Вернигора где-то рядом, он никуда не уходил!

А на следующую ночь родился сын Добробоя — он словно ждал возвращения Ширяя, заранее признавая его своим приемным отцом. Роды были очень тяжелыми, мальчик оказался крупным, а его мать еще не стала настоящей женщиной, не успела приобрести зрелой крепости и широкой кости.

• Предыдущая
• 123/132
• Следующая