Вечный колокол - Денисова Ольга - Страница 110

• Предыдущая
• 110/132
• Следующая

На лестнице послышался шум, отчетливый шум — словно кто-то бредет в темноте, ударяясь о каждый угол, спотыкается, но поднимается все выше и выше… Волот не сомневался в эту минуту, что это сама смерть идет за ним, и у него осталось несколько мгновений, чтоб вырваться за дверь и не попасть ей в лапы — здесь, в спальне, она непременно его найдет!

Глухой стон, исполненный отчаянья, только укрепил князя в этой мысли — звук показался ему воем чудовища, ищущего жертву. Бежать! Он ступил босыми пятками по полу — ноги не слушались его, колени подгибались, по животу прокатилась болезненная судорога и сдавила ребра, выворачивая их наружу. Волот ахнул от боли и едва не разрыдался от отчаянья. Еще шаг, еще… Судорога отпустила, но еще напоминала о себе, и в любую секунду готовилась снова схватить грудную клетку. Он протянул дрожащую руку к двери и взялся за кольцо. Зловещий стон повторился в десяти шагах от двери, вслед за грохотом упавшего светца — бежать! Пока смерть не добралась до двери — бежать! Лестницы спускаются вниз с обеих сторон, он успеет!

Волот дернул кольцо к себе, распахивая дверь на всю ширину — в проходе горел масляный светильник, и мерцающий свет чадящего огня на секунду показался Волоту движением тысячи теней, толпящейся у двери. Он отпрянул назад, но шаги приближались — нетвердые, шаркающие шаги. Бежать! Иначе будет поздно! Князь шагнул в проход… Ему не пришло в голову кричать и будить дядьку, он не сомневался: тот его не спасет.

Он не хотел смотреть в ту сторону, не хотел! Он хотел зажмурить глаза и бежать к другой лестнице, но голова сама собой повернулась направо: огромная костлявая тень перегородила проход. На лестнице горел еще один светильник, гораздо ярче: просторная рубаха просвечивала насквозь, и Волоту казалось, она надета на высохшие от времени мощи. Широкая сутулая спина билась правым плечом о бревенчатую стену, а руки — огромные, худые руки, обтянутые блестящей кожей, тянулись вперед, словно надеялись схватить.

Князь попятился и уперся спиной в дверной косяк, не в силах шевельнуться и не понимая, что держит его сзади. Вместо лица черно-красная маска двигалась ему навстречу, и костлявая рука шарила впереди себя, а когда коснулась плеча Волота, он издал истошный вопль и не помня себя бросился в противоположную сторону, скатился с лестницы, едва не ломая ноги, пронесся через широкую горницу, к лестнице, ведущей в зал для пиров, мимо огромных окон вдоль галереи, снова вниз, в просторные сени — засов, запирающий терем изнутри, почему-то не подался, и князь побежал назад, в поварню, мимо печей и столов, натыкаясь на лавки и кадки, котлы и ведра — к задней двери, ведущей на хозяйственный двор. Вслед за ним хлопали двери и раздавались крики, но ему чудилось, как костлявая тень нагоняет его сзади и тянет к нему длинные худые руки, и старается ухватить за рубаху.

Он выскочил на двор как был, босиком и в исподнем, и помчался к воротам, ведущим к посаду, но калитка оказалась запертой на замок, и он метнулся обратно, в сторону Волхова, где ограда была невысока — он перескочил через нее, словно шустрая белка, и, спрыгивая на противоположную сторону, покатился с крутого берега кувырком — глубокий мокрый снег с острой коркой наста замедлил его движение. Волот некоторое время приходил в себя, пытаясь сообразить, где верх, а где низ, встряхнул головой, и побежал дальше, на лед, и по льду — на другой берег. А потом, утопая в сугробах — в лес.

Он не знал, почему лес казался ему спасительным, и только оказавшись в нем, почти по пояс в снегу, почувствовал, как ужас отпускает его, как ощущение безвыходности постепенно тает, и ночной морозный воздух холодит лицо… А на место напряжения приходит головокружение и слабость.

Волот опустился на колени и закрыл лицо ладонями, не желая думать ни о чем. Холод не мешал ему и не пугал, напротив, успокаивал и баюкал. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем дядька сильными руками вытащил его из сугроба и понес назад — в терем. Может быть, князь и уснул у него на груди, обхватив руками жилистую шею старого вояки, потому что вспоминал потом только множество лиц и факелов со всех сторон, а самой дороги назад не помнил.

В спальне горели свечи, много свечей, трещали дрова в печи, а Волот, жалкий, дрожащий, как промокшая мышь, сидел на лавке, завернутый в меховые одеяла и держал ноги в корыте с горячей водой.

Дядька ворчал что-то себе под нос, и ругал вроде как не Волота, что было странно. Во всяком случае, отчетливо слышались слова: «напугал ребенка» и «леший его забери». Волот тянул из кружки горячий, пахнущий пряными травами мед, и боялся спросить, о ком дядька ведет речь. Князь вообще боялся думать о происшедшем, не потому, что ему было страшно вспоминать об этом, нет — как только рядом с ним появились люди, как только вокруг загорелся огонь, его ночные страхи рассеялись, и теперь он стыдился самого себя и скандала, который поднял на ноги весь двор. Хорош князь, ведущий войска на битву, если он среди ночи бежит из терема как заяц, кричит и сворачивает на своем пути кадушки и лавки.

— Ну как, княжич, согрелся немного? — заботливо спросил дядька, присаживаясь перед ним на одно колено.

Волот кивнул.

— Это Вернигора, черт его задери…

— Вернигора? — у Волота вытянулось лицо, и только тут он вспомнил, что тот сегодня ночевал в тереме — не поехал в университет, собирался всю ночь сидеть с какими-то бумагами. Но как же он мог его не узнать? И что Вернигора делал возле его двери?

— Нехорошо, конечно, так про него говорить, здравия ему… — вздохнул дядька, — за доктором Велезаром послали, глядишь, он поможет.

— С ним что-то случилось?

— Случилось, случилось! Масло в лампе вспыхнуло, уж как — ума не приложу, лицо ему обожгло сильно, глаза главное… Он свечу к фитилю поднес — а оно полыхнуло. Хорошо, огонь никуда не перекинулся. А он-то не видит ничего, не знает — может, тлеет где? Там же у него свитки эти… Да и больно как! Он говорит, искал лестницу вниз, а вышел на лестницу вверх, хотел хоть меня разбудить. И соображал, наверное, плохо. Попробуй, ослепши, найди! Кричать не стал, не хотел панику устраивать, ну да все равно без нее не обошлось.

Волот обмер: все встало на свои места! И крик, который его разбудил, вовсе не был криком ворона. Он представил, как ослепший человек с обожженным лицом ищет в огромном тереме хоть кого-нибудь, хоть одну открытую дверь, бьется об углы, роняет светцы, скользит руками по стенам, и никого не находит. А он-то сам! Смерть за ним пришла! Правду говорят: у страха глаза велики! Вместо того, чтоб помочь, перепугался и сбежал, да еще и всех перебудил. Позор…

До приезда доктора Велезара он так и сидел, завернувшись в одеяла, и ему было стыдно пойти к Вернигоре, а, наверное, стоило это сделать — хотя бы пожелать тому здоровья и попросить прощения за свою глупую выходку. Он слышал, как открывались ворота, и тройка резвых коней, позвякивая бубенцами, заходила на хозяйственный двор, слышал голос доктора, и голос дядьки, спустившегося его встречать, и почему-то сразу успокоился, словно передал тяжкий груз ответственности за то, что происходит, в надежные руки.

Доктор поднялся к Волоту в спальню, когда дядька уложил того в постель, закутав ноги в теплое и мягкое сукно — прошло не меньше часа, он долго был у Вернигоры.

— Ты не спишь, мой мальчик? — спросил Велезар, переступая порог.

— Нет, — ответил Волот и хотел подняться.

— Не вставай, тебе нужно быть в тепле. Я посижу с тобой, если ты не против.

— Я не против, — улыбнулся Волот, — как Вернигора?

— Ничего хорошего, конечно, но, будем надеяться, он поправится. Ожог глаз всегда очень опасен, даже несильный.

— Он может ослепнуть? — Волот привстал.

— Это зависит от него самого, оттого, насколько легко или тяжело пойдет выздоровление. Я не берусь ничего предсказать.

— Мне так жаль… — Волот сжал кулаки, — а я был так глуп!

— Вот об этом я и пришел поговорить. Ты расскажешь мне, что произошло? Меня немного встревожил твой поступок.

• Предыдущая
• 110/132
• Следующая