Берендей - Денисова Ольга - Страница 3

– Я топил котел, и, как видишь, пожара не случилось. А почему вы его сделали дровяным? Сейчас и на газе делают, и на солярке. Гораздо проще.

– Мама хотела, чтобы была печка. Папа хотел газовый котел. Нашли компромисс, – улыбнулась Юлька, – я тоже хотела печку. А когда котел топится, можно перед открытой дверцей сидеть.

Как здорово, что Егор умеет топить котел. И вообще, почему ей так хорошо с ним? Ведь вовсе не потому, что он заставляет ее смеяться. Совсем не потому. Сам он кажется немного печальным и задумчивым. Но ведь и не поэтому тоже. Юлька никак не могла объяснить себе, что же так сильно притягивает ее в нем. Почему ей совсем не хочется, чтобы он сейчас сказал, что давно пора спать?

Юлька поклевала салата, попробовала торт, а вот чашка крепкого чая не пошла ей на пользу – вернулась утренняя тошнота.

– Там вчера на елке игрушки слегка побились, – как бы извиняясь, сообщил ей Егор.

– Много? – Юлька расстроилась. Почти каждая елочная игрушка была ей дорога. Часть из них она помнила с далекого детства, старые игрушки привезли из города на дачу. А часть она сама выбирала, и выбирала тщательно и с любовью.

– Нет, не очень. Стекла убрали еще утром. Но они там так и висят разбитыми, наверное, их надо снять и выбросить.

Значит, спать еще не пора!

Юлька радостно кивнула:

– Пойдем и снимем.

Она поднялась и почувствовала легкое головокружение. И снова начала проклинать себя за то, что выпила вчера так много. Вчера? Или это уже позавчера? Нет, пока еще вчера.

Ей очень не хотелось включать в гостиной свет. Егор потянулся к выключателю, но Юлька остановила его:

– Погоди. Давай закроем дверь в кухню.

Он кивнул, потянул за ручку двери, и они оказались в полной темноте. Потихоньку тьма рассеивалась, глаза привыкали, и вскоре комната наполнилась волшебным синим светом, отраженным от снега, и елка заискрилась бледными огоньками.

– Здорово, правда? – спросила Юлька.

Егор ничего не ответил, но Юлька знала, что он с ней согласен. Потому что он молчал и смотрел на елку.

– Давай не будем включать свет, включим только гирлянды, – предложила она.

– Будет плохо видно, какие игрушки снимать, – она почувствовала, как в темноте он пожал плечами. Но он не возражал, даже наоборот, ему эта идея пришлась по вкусу.

– Ну и что? Зато будет красиво.

Ей показалось, что он улыбнулся. И с улыбкой двинулся к елке. И двигался он так легко, как будто видел в темноте. Она опять подумала, что Егор ей нравится все больше. И перестала искать объяснения, почему. Просто, с ним ей легко и хорошо. Уютно. Спокойно. Весело. И ничего не надо объяснять, можно вести себя так, как ей нравится и не думать о том, какое впечатление она производит.

Елка вспыхнула. Двумя сотнями крошечных огоньков. Она точно знала, что их ровно две сотни, потому что сама покупала эти гирлянды и сама вешала их на елку. Сначала они светили все вместе, потом стали медленно гаснуть, а потом начали перемигиваться. Это было похоже на волшебство. И то, что новогодний праздник прошел, потеряло значение. Вот же он, праздник! В разноцветных огоньках на пушистых еловых ветках! И под этими разноцветными огоньками запросто может случиться чудо.

– Я так люблю елку, – мечтательно прошептала Юлька, – мне кажется, что когда горит елка, обязательно случится что-нибудь волшебное.

Егор посмотрел на нее и поднял брови:

– И чего бы волшебного тебе хотелось?

– Не знаю, – улыбнулась Юлька, – мне не придумать. Чего-нибудь очень красивого...

– Вон, смотри, наверху два шара битых, видишь? – Егор показал Юльке почти на самую макушку. Разбитые игрушки и вправду были не заметны, хотя света вполне хватало.

– Неа, – честно ответила Юлька, рассмеявшись и запрокинув голову.

– Сейчас я сниму, – он подставил стул, легко поднялся на него и потянулся вверх. Только тут Юлька увидела шар, верней, то, что было шаром до того, как разбилось. Теперь он больше походил на маленькую звездочку.

– И как их умудрились разбить? Так высоко.

– Один – пробкой от шампанского. А остальные – на спор, оливковыми косточками, – Егор рассмеялся.

– Какое безобразие мы устроили... – вздохнула Юлька.

– Держи, – Егор протянул ей разбитую игрушку, она осторожно взяла ее в руки, а он уже потянулся за следующей.

– На, – он опять протянул ей руку и Юлька, забирая осколок шарика, случайно коснулась его руки. Он снова потянулся наверх, а Юлька замерла. Как будто током ее ударило это прикосновение. Нет, не током. Током бьет неприятно, совершенно омерзительно. А это показалось удивительно приятным. И в том месте, где ее рука дотронулась до его руки, остался теплый след. Ее щеки помимо воли залились румянцем.

– А вот еще один, – сказал Егор сверху, и Юлька подумала, что его голос изменился и говорит он совсем не так непринужденно, как за секунду до этого. Но это ей, наверное, только показалось. Потому что все вокруг изменилось. Огоньки гирлянды потускнели, а синий свет в окне наоборот, стал ярче. Темнота в углах комнаты сгустилась, а лицо Егора стало видно отчетливей. Лишь темнее обозначились провалы щек под скулами.

И теплая волна начала подниматься вверх, и Юлька задохнулась, когда она поднялась до шеи, словно взяв ее за горло. «Неужели? – подумала она, – неужели вот так оно и бывает?» Это еще не называлось счастьем. То, что она испытывала сейчас, было скорей предчувствием счастья. Похожим на волшебство. На то самое чудо, которого она ждала в предыдущую ночь. Ей захотелось засмеяться. Ее щеки горели, она чувствовала, как они горят, и боялась, что со стороны это станет заметно. Но горели они не от смущения, а от радости, теплой волной поднявшейся вверх и захлестнувшей ее с головой.

– Возьми, – Егор снова протянул ей руку, а она ждала этого, ей невозможно хотелось этого. Чтобы он обращался к ней, протягивал ей руку. Чтобы он еще раз случайно прикоснулся к ней.

Юлька взяла разбитый шар из его руки, и тут ее качнуло, голова закружилась, тошнота подступила к горлу и она села на пол с совершенно неприличным грохотом. Еще и больно ударившись при этом.

Егор спрыгнул со стула быстро и беззвучно, нагнулся к ней и в его глазах застыл испуг.

– Ой, – пискнула Юлька, – кажется, я упала...

– Совершенно точно упала, – Егор улыбнулся, – не ушиблась?

Она помотала головой.

– Ты очень бледная. Как ты себя чувствуешь?

– Если честно, то плохо. Это все из-за чая. Не надо было пить такой крепкий чай.

– Тебе надо на воздух. Целые сутки в душном доме.

Она кивнула. Ей очень захотелось на улицу. Чтобы все вокруг освещалось синим светом. Чтобы лежал снег, и чтобы рядом шел Егор.

Он поднял ее подмышки и усадил на диван, стоящий рядом. И ей так понравилось, как он поднял ее – легко, словно игрушечную. И еще понравилось то, что он сделал это так, как будто по-другому и быть не могло.

– Ну что? Лучше стало? – он оглядел ее лицо, словно ощупал рукой.

– Да, наверное, – Юлька не была совсем в этом уверена. Смесь ощущений давила на нее и она не могла сказать, кружится голова от радости, или от его взгляда, или от духоты, крепкого чая и похмелья.

– Тогда одевайся, пойдем на воздух.

– Да мне только сапоги одеть и ватник, – ляпнула Юлька, и потом подумала, что в новой шубке, которую ей подарил папа, она выглядит куда как лучше, чем в ватнике.

– Где твои сапоги? На веранде?

– Да, наверное.

Егор вышел, и Юлька закрыла лицо руками. Как хорошо! Как чудесно! Так чудесно, что невозможно дышать. Так хорошо, что кружится голова. И мысли путаются. Хочется плакать и петь.

А он, прикрыв за собой дверь, стоял, уткнувшись лицом в косяк и сжав ладонями виски. От того, что ему тоже хотелось плакать и петь. И тоже нечем было дышать.

Егор вернулся не больше чем через две минуты, в сапогах и расстегнутом ватнике, и нес в руках ее белые дутые сапожки. Его лицо было спокойным и непроницаемым.