Всесожжение - Гамильтон Лорел Кей - Страница 19

• Предыдущая
• 19/97
• Следующая

– Ты же веришь ему, – сказала я.

Несколько секунд он молчал, а затем сказал:

– Да, я верю ему. Единственное, в чем Жан-Клод всегда был выше всех – это выживание. Бросить вызов совету – не лучший способ для этого.

Ашер скользнул вперед, приблизив лицо очень близко ко мне.

– Запомни, Анита, что много лет назад он выжидал, чтобы прийти ко мне на помощь. Выжидал, пока не убедился, что его не схватят. Выжидал, пока не мог спасти меня с наименьшим риском для себя. Выжидал, пока не погибла Джулианна, потому что риск был слишком велик.

– Это не правда, – сказал Жан-Клод.

Ашер не обратил на него внимания.

– Будь осторожна, думая, что он не будет ждать, чтобы спасти тебя.

– Я сама никого не жду, чтобы меня спасали, – сказала я.

Жан-Клод смотрел через стекло на встречные машины. Он слегка кивал головой – вперед-назад, вперед-назад.

– Ты меня утомляешь, Ашер.

– Я тебя утомляю, потому что говорю правду.

Жан-Клод повернулся и посмотрел ему в глаза.

– Нет, ты утомляешь меня, потому что напоминаешь мне о ней, и что однажды, давным-давно, я был почти счастлив.

Вампиры пристально смотрели друг на друга.

– Но теперь у тебя появился второй шанс, – сказал Ашер.

– У тебя тоже мог бы быть второй шанс, Ашер. Если бы ты только дал прошлому уйти.

– Прошлое – это все, что у меня есть.

– И в этом нет моей вины, – сказал Жан-Клод.

Ашер скользнул обратно в спасительную темноту, свернувшись на заднем сиденье. Я подумала, что на этот раз Жан-Клод выиграл эту битву. Но можете назвать это ощущением – война еще не закончилась.

Цирк Проклятых когда-то был большим складом. Теперь же его фасад, увешанный яркими афишами шоу уродцев, и с танцующими клоунами, вертящимися на горящей вывеске, выглядел, как карнавал. С обратной стороны была просто темная стена.

Мы заехали на маленькую стоянку для персонала. Она была небольшой, так как большинство работников жили в Цирке. Зачем машина, если никогда не уезжаешь. Оставалось надеяться, что нам машина еще пригодится.

Я выключила мотор, и нас окутала тишина. Оба вампира погрузились в ту абсолютную неподвижность, которая заставляет вас смотреть на них лишний раз, чтобы убедиться в их присутствии. Животные могут замирать, но кролик, не двигающийся, пока мимо не пробежит лиса, – штука вибрирующая. Он дышит все быстрее и быстрее. У него бьется сердце. А вампиры – скорее как змеи. Змея выползает, пока не покажется вся длина тела, и затем замирает. И в этом случае не создается впечатления прекращения движения. Впечатления, что это движение продолжится. В этот момент время останавливается, и змея кажется нереальной, будто произведением искусства, чем-то сотворенным, но не живым. Казалось, что Жан-Клод погрузился в такой источник абсолютной тишины, где любое движение, даже дыхание, было запрещено.

Я взглянула назад на Ашера. Он сидел на заднем сиденье – совершенно неподвижно, идеальное золотое присутствие, но не живое.

Тишина заполняла джип, как поток ледяной воды. Мне хотелось хлопнуть в ладоши, закричать, что угодно – лишь бы разбить эту тишину и вернуть их к жизни. Но я знала. Все, чего мне удастся добиться, будет взмах ресниц и взгляд. Взгляд, не принадлежащий человеку.

Звук от соприкосновения моего платья с обивкой сиденья был слишком громким.

– Они проверят, есть ли у меня оружие? – мой голос казался бесцветным на фоне растущей тишины.

Жан-Клод изящно прикрыл глаза, и повернул голову ко мне. Взгляд был скорее умиротворенным, чем пустым.

Я начинала подозревать, не была ли для вампиров эта абсолютная неподвижность формой медитации. Может быть, если мы переживем эту ночь, я спрошу.

– Это вызов, ma petite. Они позволят нам быть опасными. Но я бы не выставлял оружие напоказ. Твой маленький пистолет будет в самый раз.

Я покачала головой.

– Я думала о большем.

Он приподнял брови.

– Большем?

Я повернулась и посмотрела на Ашера. Он тоже моргнул и поднял на меня глаза. Я включила свет в салоне, и впервые увидела настоящий цвет его глаз. Они были голубые. Но это не делало их настоящими. Они были такими же светло-голубыми, какими темно-синими были глаза Жан-Клода. Светлые, холодные, голубые, пугающий цвет глаз лайки. Но дело было не только в глазах, были еще волосы. Они казались золотыми, но это было естественное золото темного блондина. При свете я поняла, что это не была иллюзия легкого свечения, это было золото. Его волосы были истинного золотого цвета, как банка, покрашенная металлической краской.

Сочетание этих волос и глаз было поразительным. Даже без шрамов он бы не смотрелся реальным.

Я переводила взгляд с одного вампира на другого. Жан-Клод был красивее, но дело было не в шрамах.

Красота Ашера когда-то носила более мужественный характер.

– У вас один мастер, так? – спросила я.

Жан-Клод кивнул.

Ашер просто смотрел на меня.

– И куда же она делась? – спросила я, – Несравненно-Самые-Прекрасные-Из-Всех?

Ашер издал резкий звук, который должен был обозначать смех. Он прижал пальцы к изуродованной половине своего лица, растягивая кожу, сдвигая ее вниз, так, что стало видно бледно-розовую обратную сторону века.

Он подчеркивал шрамы, превращая лицо в уродливую маску.

– Ты считаешь, я прекрасен, Анита?

Он отпустил кожу, и все вернулось на свои места, упруго, по-своему совершенно.

Я смотрела на него.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала, Ашер?

– Я хочу, чтобы ты ужаснулась. Я хочу видеть на твоем лице то же, что вижу на всех лицах последние двести лет – отвращение, насмешку, ужас.

– Сожалею, – сказала я.

Он повернулся, выставляя шрамы на свет. Он словно обладал врожденным чувством и знал, что свет делает с ранами, знал, как лягут тени. Годы тренировок, полагаю.

Я просто смотрела на него. Я встретила взгляд его светлых, совершенных глаз, через волны тонких золотых волос, смотрела на полноту его губ. Я пожала плечами.

– Что тут скажешь? Я большой поклонник волос и глаз, а у тебя отличные волосы и потрясающие глаза.

Ашер упал обратно на сиденье. Он сверлил нас взглядом, и в его глазах была ярость. Такая ужасающая ярость, что это пугало меня.

– Вот! – сказал он, – вот! Ты боишься меня. Я вижу это, чую, чувствую на вкус.

Он улыбнулся, довольный собой, отчасти торжествуя.

– Скажи ему, что тебя пугает, ma petite.

Я посмотрела на Жан-Клода, и снова перевела взгляд на Ашера.

– Не шрамы, Ашер. Страшна твоя ненависть.

Он скользнул вперед, и я невольно заметила, что его волосы окутали его лицо, закрывая его. Это было похоже на давнюю привычку, жест комфорта.

– Да, моя ненависть страшна. Она ужасающа. И запомни, Анита Блейк, что вся эта ненависть – для тебя и твоего мастера.

Я знала, что он имел в виду Жан-Клода, но не могла уже спорить относительно титулов, хотя иногда мне и хотелось.

– Ненависть делает уродливыми нас всех, – сказала я.

Он зашипел на меня, и в этом не было уже ничего человеческого.

Я одарила его усталым скучным взглядом.

– Остынь, Ашер. Все это мы уже видели-слышали. Если хочешь поиграть в большого-плохого-вампира, встань в очередь.

Он сорвал плащ резким яростным движением. Темно-коричневый пиджак тоже оказался на сиденье. Он повернул голову, так что я могла видеть, что шрамы спускались по его шее и скрывались под воротником белой рубашки. Он начал расстегивать рубашку.

Я взглянула на Жан-Клода. Его лицо было бесстрастным, почти безмятежным. Я была сама по себе. Что еще нового?

– Не могу сказать, что мне не льстит предложение, но я обычно не разрешаю мужчине раздеваться на первом же свидании.

Он зарычал на меня. На свет показалась обнаженная грудь, рубашка все еще была заправлена в брюки. Шрамы струились по его плоти, будто кто-то провел линию, разделяющую его тело пополам. Одна половина – бледная и совершенная, другая – безобразная. Они были более осторожны с его лицом и шеей. Но явно не церемонились с его телом. Шрамы были глубокие, а кожа так изуродована, что уже не казалась настоящей.

• Предыдущая
• 19/97
• Следующая