Мои 365 любовников - Воропаев Евгений - Страница 9
- Предыдущая
- 9/13
- Следующая
Комната была ярко освещена, жалюзи на окнах – опущены. В центре неё располагался длинный, не покрытый скатертью стол, а в углу ещё один, маленький, с всевозможными закусками и несколькими бутылками красного «Фёслауэра». Едва все мы оказались в помещении, как Ксандль, лицо которого уже изрядно налилось синевой, с такой медвежьей силой ухватил красивую хозяйку за титьки, что у неё на спине лопнули завязки передника! Ресль, захихикав, взвизгнула:
– Боже праведный, господин фон Ферингер, что же это вы делаете? Что может подумать обо мне ваша любовница?
– Пеперль? Ах, она не из таких, она и другим тоже капельку позволяет.
В этом он был прав, а, кроме того, я давно уже заприметила, что между импозантной хозяйкой «плодов виноградной лозы» и Ксандлем довольно часто, видимо, случались интимные эпизоды. Ксандль дёргал и рвал её груди, прижимался животом к её красивому, полному заду и потом, под общий смех, оттеснил её к столу и наклонил над ним.
– Позовите оркестр и Ветти! – пронзительно закричала хозяйка, нетерпеливо виляя обнажённой попой из стороны в сторону и с каждой секундой всё более впадая в состояние сексуального неистовства, потому что Ксандль не сразу ее нанизал. В этот момент в комнату вошли четыре музыканта: со скрипкой, кларнетом, гитарой и губной гармоникой. Они вежливо поздоровались и сказали:
– Если господа не возражают, мы немного поиграем для вас.
– Какие могут быть возражения против музыки, – прорычал Ксандль, – однако вам предстоит заняться и ещё кое-чем.
С ними появилась и Ветти. Ресль представила её своей племянницей, мужчины самодовольно усмехнулись, а Ветти, точно школьница, сделала книксен. Но она тоже была себе на уме, поскольку сопротивлялась только для видимости, когда Лехнер, орлом налетев на неё, потянул её к столу. Она встала возле Ресль и ловким движением попы сама закинула наверх подол лёгкого платья. Лехнер уже, было, приготовился вставить ей свою макаронину, но Ксандль осадил его, прорычав:
– Прекрати немедленно! Ты не должен забегать вперёд меня!
Лехнер недовольно поворчал в ответ, однако оставил своё намерение и в ожидании дальнейших событий расстегнул Ветти корсаж. Смуглые телеса у неё оказались крупных размеров, но несколько дряблыми, однако Лехнеру они, похоже, пришлись по вкусу, потому что он взвесил её грудь на ладонях и, возбуждая, потёр тёмно-коричневые соски. Ветти закрыла глаза и опять изобразила стыдливость. Потом я и Штеффи наполовину склонились над столом, Бирнекер занял позицию у меня за спиной, Вамбахер подошёл к Штеффи.
– А сейчас, музыканты! – скомандовал Ксандль.
Четверо оркестрантов выстроились по другую сторону стола. Они совершенно ничему не удивлялись, потому что, вероятно, уже не первый раз играли на таких танцах.
– Примкнуть штыки! – скомандовал Ксандль, который чувствовал себя сегодня заправским капралом.
Четыре смычка оркестрантов появились на виду как будто сами собой. Ресль схватила короткий, красный хвост гармониста, Ветти, повернувшись спиной к Лехнеру, вцепилась в член скрипача, мне достался перчик кларнетиста, и, наконец, Штеффи завладела нижним инструментом гитариста.
– Все заняли позицию?
– Да-а-а! – хором проревели мы.
– Знаете «Марш Радецкого»? – обращаясь к музыкантам, спросил Ксандль. Голос у него чуть ли не дрожал от переполнявшей его жажды отсношать шикарную вкусную Ресль. – Тогда начинайте! Но смотрите, капелла, чтобы с такта мне не сбиваться!
Это было самое великолепное спаривание, какое я когда-либо видела. Восемь мужчин стояли напротив друг друга, между каждыми двумя – по бабе, и всё совершалось в такт прекрасного марша, хотя для музыкантов, заметим, исполнять его было довольно трудно. Восемь мужчин, таким образом, получали удовольствие разом, и звуки инструментов, скрип стола, на который мы, женщины, опирались, и сладострастные выкрики, причитания и остроты совокупляющихся сливались страшную какофонию!
– Крепче, Ксандль, крепче… а-а-а… ещё, похоже, не разучился… влажная протирка… очень глубоко, молодец… ух-ух… не грех потолкаться… только б не холодно… а-ах, какая бабонька, соски, что компотная чаша… больше уже не задвинуть, ни на волосок… мохнатка у Ветти как у медведицы… ещё немножечко, сильнее, а-а-а-а, сильнее, не дёргайся так… попридержись только, у меня для этого есть штуковина… как хлюпает, сказочная протирочка… но он у тебя такой… господи… да он меня сейчас разорвёт… о-о-о-о-о, ух-ух, ах-ах… нет, нет… вот сейчас… сейчас… ради бога… я с ума сойду… будто долото… он же переполняет… не-е, вот так правильно… чувствуешь его, мой тестомес… – вперемежку кричали все.
Почти одновременно накатило на Ксандля, Бирнекера и Вамбахера, правда у последнего исторглось лишь несколько капель, он сегодня уже изрядно помучился. Однако его огромный, похожий на гриб член сумел снова встать прямо в расщелине, и, кроме того, он усердно помогал пальцами, действуя у меня в щелке. Ресль оперлась на стол, чтобы перевести дух, благословение Ксандля стекало у неё между ляжек на красивые чёрные чулки. Но она, похоже, ещё не получила полного удовлетворения, ибо одной рукой продолжала мять свои большие, огненно-красные соски, а другой с таким азартом растирала свою ненасытную вагину, что толстые каштановые волосы потрескивали.
– Эй, поглядите на Тони! Ну и специалист!
Ксандль, хобот которого ещё наполовину стоял, просто покатился со смеху. Тони Лехнер, мастер глубокой чеканки, обрабатывая свою Ветти, держал во рту сигару марки «вирджиния». Он тесно прижал к себе зад девицы, вертел и довольно неторопливо водил в ней своим канделябром, не шевеля верхней частью тела. При этом он вальяжно выпускал уголком рта кольца дыма! Однако потом сигара вдруг упала, и он взвыл, так мощно на него накатило. Ещё брызгая, он вырвал свой брандспойт из расщелины Ветти, откинулся назад и мимо оркестрантов метнул струю в стену!
– Точно в яблочко! Тони, ну ты и фрукт!
– Что там, это был только маленький фокус! – скромно возразил Лехнер, подобрал с полу «вирджинию» и позволил своему насосу спокойно дотечь по каплям, продолжая выпускать кольца дыма.
Мы встали и в изнеможении рухнули в кресла, женщины приводили в порядок подвязки, Штеффи немного смазала свою тёрку маслом, чтобы лучше скользило, потому что только сейчас предстояло самое захватывающее. Музыканты, которые под занавес, совершенно взбесившись, всё-таки сбились с такта, стояли вместе, надраивали свои смычки и густыми порциями выплёскивали сперму на пол, просто и незатейливо. Ресль, которая никак не могла остыть и всё ещё пыхтела, внезапно ринулась к гармонисту, присела на корточки и сунула в рот его распалённый до багровой красноты хобот. Подоспела она исключительно вовремя, ибо едва сомкнула губы вокруг его жёлудя, как на него накатило. Он выстрелил, и она, причмокивая, проглотила весь заряд. Проглотила с удовлетворением, ловко облизнула острым кончиком языка губы и сказала:
– Чтобы ничего в таком большом хозяйстве не пропадало без пользы!
– Послушай, с капельмейстером ты это тоже делаешь? Но при чём здесь, собственно говоря, торговля вином в разлив? – спросил Ксандль.
Однако ответа получить не успел, потому что все мы вдруг услышали звон разбитого стекла, дребезжание и мощный грохот. Мы позабыли до этого запереть небольшую боковую дверь, и мальчик на побегушках, пикколо, незамеченный нами вошёл в помещение, чтобы подать свежего вина. Увиденная им картина застала его врасплох, бедняга страшно перепугался, уронил весь поднос с бутылками и теперь, совершенно окаменев, стоял посреди огромной бордовой лужи красный, как рак.
– Иисус и Иосиф, паршивец несчастный, ты что это себе позволяешь, ты почему нос суёшь, куда не следует, я тебе череп сейчас проломлю! – напустилась на него Ресль, которой в глазах своего персонала необходимо было сохранять респектабельность и солидность. Но несчастный не знал, куда и смотреть – вокруг, куда бы он ни взглянул, были сплошь капающие члены, голые титьки и зияющие влагалища. У него даже оттопыренные уши покраснели, и он в крайнем замешательстве, запинаясь, бормотал только:
- Предыдущая
- 9/13
- Следующая
