Обсидиановая бабочка - Гамильтон Лорел Кей - Страница 81

• Предыдущая
• 81/142
• Следующая

Когда я открыла глаза, Бако смотрел на меня.

– Как приятно видеть женщину, не полагающуюся только на зрение. Осязание – такое важное чувство в интимные моменты.

Может быть, оружие снова придало мне храбрости или мне просто уже надоело.

– Очень утомительны мужчины, которые все сводят к сексу.

Отвращение и даже злость исказили его лицо, и чарующие глаза превратились в черные зеркала вроде глаз куклы.

– Слишком себя ценишь, чтобы трахаться с карликом?

Я покачала головой:

– Дело не в росте, Бако. Там, откуда я родом, мужчины не ведут себя так на глазах у жены.

Тут он расхохотался, и заискрились его глаза, все лицо.

– Святость брака? Ты обиделась за мою жену? Ну и смешная ты девчонка!

– Ага. Мы с Барбарой Стрейзанд обе такие.

Веселья в его глазах чуть поубавилось. Кажется, шутка до него не дошла. Но, как ни странно, девочка в коротких шортах встретилась со мной взглядом. Похоже, что она поняла. Если она любит ранние фильмы Стрейзанд, может, она еще не совсем пропащая душа.

Бернардо взял меня за плечо, и я дернулась.

– Пойдем, Анита.

– Пойдем, – кивнула я.

– Ты так и не задала своих вопросов, – сказал Бако.

– Ты это чувствовал последние недели? – спросила я.

Он вдруг стал серьезен.

– Появилось что-то новое. Оно вроде нас, работает со смертью. Я это чувствовал.

– Где?

– Между Санта-Фе и Альбукерком, хотя началось оно ближе к Санта-Фе.

– Оно приближается к Альбукерку, к тебе, – сказала я.

Впервые за все это время он показался каким-то неуверенным. Не то чтобы испуганным, но и не счастливым.

– Оно знает, что я здесь. Это я тоже чувствую. – Он глянул прямо на меня, и сейчас не было в его глазах поддразнивания. – И оно знает, что ты тоже здесь, Анита. Знает.

Я кивнула.

– Мы могли бы друг другу помочь, Ники. Я видела тела. Я видела, что творит эта гадина. Поверь мне, Ники. Тебе не захочется так уходить.

– И что ты предлагаешь? – спросил он.

– Объединить наши возможности и попробовать остановить эту штуку, пока она еще не добралась сюда, к тебе. И перестать играть в игры. Перестать подначивать. Не мериться силой.

– Чисто деловые отношения? – уточнил он.

Я кивнула.

– Ни для чего другого нет времени, Бако.

– Возвращайся потом сюда вечером, и я сделаю что смогу, чтобы тебе помочь. Хотя полиция не захочет, чтобы ты делилась со мной информацией. Я, как ты знаешь, очень плохой.

Я улыбнулась:

– Плохой, но никак не глупый, Ники. Я тебе нужна.

– А я тебе, Анита.

– Один некромант хорошо, а два лучше, – сказала я.

Он кивнул с очень серьезным лицом.

– Возвращайся, когда кончишь свои дела с полицией. Я буду ждать.

– Это может быть поздно, – предупредила я.

– Поздно уже сейчас, Анита. Молись, если ты из тех, кто молится, чтобы не было слишком поздно.

– Анита? – позвал меня Бернардо.

– Мы идем.

Я позволила Бернардо вывести нас наружу, держа меня за плечо, а я шла спиной вперед и доверив ему выбирать дорогу. Вервольфы только смотрели, не выражая восторга, но и не желая набрасываться без приказа. Бако был у них варгамором – колдуном при стае. Никогда до сих пор не видела стаи, которая страшилась бы своего варгамора.

А запомнилось мне лицо Полины. Она смотрела на Бако горящими от ненависти глазами. Было яснее ясного, что когда-то она его любила, любила по-настоящему, ибо только настоящая любовь может перерасти в такую ненависть. Я только недавно глядела в глаза Полины поверх ствола. Похоже, у Ники Бако проблемы не только с монстром в пустыне. На его месте я бы брала с собой пистолет в постель.

Мир уже завернулся в синюю полумглу, когда мы приехали к больнице. Сумерки сгустились, и в них, как в плотную ткань, можно было завернуть руки или надеть их на себя, как платье. Я позвонила до того по сотовому телефону Рамиреса. Как вообще доказать, что кто-то по-настоящему мертв? Я видела этих «выживших». Они дышали. Полагаю, что у них и сердце билось, иначе бы врачи это заметили. Глаза смотрели, будто сознавая что-то. Они реагировали на боль. Они были живы.

А что, если нет? Что, если они – только сосуды для такой силы, по сравнению с которой и Бако, и я – просто уличные шарлатаны? Могло существовать заклинание, которое позволило бы это доказать, но результаты заклинания не понесешь в суд, чтобы получить разрешение сжечь тела. А именно это я и хотела сделать.

В конце концов я решила остановиться на электроэнцефалограмме. Тут я готова была ручаться, что высшие нервные функции отсутствуют. Больше я ничего не могла придумать, чтобы показать еще что-то неладное у этих выживших, помимо содранной кожи и отсутствующих частей тела.

К сожалению, доктор Эванс и компания давно уже следили за электроэнцефалограммой. Высшие нервные функции присутствовали. Вот тебе и моя блестящая идея. Доктор Эванс хотел общаться с нами в комнате отдыха врачей, но я настояла, чтобы разговор был поближе к палате выживших. И мы стали беседовать на пониженных тонах в коридоре. Он бы не позволил мне утверждать в присутствии выживших, что они мертвы. Потому что, если я ошиблась, это могло бы их расстроить. Что ж, в этом был смысл. Но я не думала, что ошибаюсь.

Выжившие, уже находящиеся в больнице, возбудились и стали агрессивны, щелкая зубами на персонал, как цепные псы. Никто не пострадал, но по времени это совпало с последними убийствами. Почему освежеванные стали более агрессивны? Дело в заклинании, которое выгнало из дому ту тварь? Повысились ставки за вход в игру? Или что-то напугало ту тварь, которую мы ловим? Я понятия не имела.

Я только знала, что темнота сжимается, как ладонь, готовая нас всех раздавить. В воздухе повисала тяжесть, как перед грозой, но еще хуже и теснее, и в ней невыносимо было продохнуть. Что-то плохое надвигалось на нас, и это плохое было связано с темнотой. Уговорить доктора Эванса, что его пациенты мертвы, я не смогла, но моя настойчивость, очевидно, оказалась убедительной, потому что он разрешил двум полисменам, уже дежурящим в больнице, нести вахту в палате, а не снаружи. Присутствие копов в палате подтверждала только шляпа на стуле в холле.

Я хотела и сама войти в палату, но пока меня облачили бы в халат и маску, настала бы уже полная темнота. Она уже звенела рядом, как натянутая струна. Так что я осталась в холле, притворяясь, что это вполне меня устраивает, поскольку ничего другого сделать было нельзя.

Ригби и Бернардо как новичкам прочли стандартную лекцию о том, что в кислородной атмосфере стрелять нельзя. Худо будет, хотя обойдется без взрыва, а я-то этого вначале не знала. Будет вспышка огня – всем вспышкам вспышка, и она превратит палату в нижний круг ада на те секунды, что кислород будет пожирать все горючие предметы. Но взрыва с дождем стекла и штукатурки не произойдет – ничего такого театрального, просто смертельно.

Ригби спросил:

– А если они попытаются нас сожрать, то что нам делать? Отплевываться от них?

– Не знаю, – ответил Эванс. – Я могу только сказать, чего не делать. Не стрелять в кислородной атмосфере.

Бернардо вытащил откуда-то нож. К ботинку он не нагибался, значит, у него был и другой нож, который не заметил в баре вервольф. Он поднял нож к свету, поиграл бликом.

– Резать будем.

Темнота пала свинцовым занавесом, у меня в голове отдался лязг, как раскат грома. Я ждала, что сейчас распахнется дверь палаты, раздастся вопль. Но ничего не случилось. И давление, нараставшее часами, вдруг исчезло. Будто кто-то взял и проглотил его. Вдруг оказалось, что я стою в холле, и мне лучше, легче. Этой перемены я не поняла, а я не люблю того, чего не понимаю.

Несколько натянутых мгновений все мы ждали, потом я не смогла выдержать. Выпустив нож и придерживая его в ладони, я пошла к двери. Она распахнулась, и я отпрыгнула. Тот медбрат, с которым я сегодня говорила, нерешительно застыл на пороге, глядя на обнаженный клинок у меня в руке.

• Предыдущая
• 81/142
• Следующая