Обет колдуньи - Гамильтон Лорел Кей - Страница 58

• Предыдущая
• 58/62
• Следующая

– Здесь не о чем жалеть. У нас у всех свои страхи, но если тебе нужно прощение – прости себя. Я тебя простила давно. Садись и не принимай случайные оговорки близко к сердцу.

Метия села, оправив платье нервным движением, и её пальцы пробежали по парче и тронули золотые булавки – очень похоже на то движение, которым Келейос прикасалась для уверенности к оружию. – Чему ты улыбаешься? – Ничего особенного – различие и сходство. – Ты не можешь сочетаться с ним – он же чёрный целитель.

– Ты сочеталась с советником Несбитом. Он почитает тех же богов, что и любой чёрный целитель. И он оставил меня в цепях с рунами на Сером Острове на съедение первой попавшейся нечисти. – Нет, он бы так не сделал. – Именно так он и сделал. Давно ли он навещал Ллевеллин, свою собственную дочь? Метия отвернулась.

– Больше двух лет назад, Метия. Он не возвращается. И все потому, что у неё глаза меняют цвет с голубого на эльфийский зелёный, потому что она, по его мнению, похожа на полукровку, а его дочь быть таковой не может.

– Но он не чёрный целитель. Он не умеет приносить боль и смерть одним прикосновением. Я помню, что чёрное целительство убило нашу мать, чёрное целительство заставило её сгнить на наших глазах. Что бы сказала мать после твоего сочетания?

– Мать уже давно мертва и потому ничего не сказала бы. – Это жестоко.

– Так же, как хранить о ней свежую память в сердце. Ты достаточно горевала. Теперь хватит.

– Да кто ты такая, чтобы указывать мне, сколько горевать? Я все помню. Я не пророк, но это передо мной, как пророческий сон, ужасный и отчётливый. Келейос встала и отошла от сестры, усталая и злая. – Я тоже помню, Метия, но я себя не терзаю. Ты думаешь, что я оскорблю её память, сочетавшись с чёрным целителем? – А ты так не думаешь?

– Ладно, Метия, ты хочешь драки? Давай драться. Ты считаешь, что я недостаточно долго о ней горевала, что моя скорбь в чем-то не так сильна, как твоя, потому что я не вою об этом до сих пор. – Да, пусть Сиа простит меня, но это так. – Моим трауром стала месть. Я искала её и потерпела неудачу в семнадцать. Я просила тебя пойти со мной, но ты отказалась. Ты сказала, что убийство Харкии не вернёт жизнь матери. Пусть так, но и вечный траур тоже не вернёт.

– И мне оставить горе, потому что от него никакой пользы?

– Потому что ты зря тратишь энергию и силы. Метия встала.

– Я вижу, что сегодня мы ни к чему не придём. Она повернулась, чтобы уйти, но Келейос её остановила. Метия задрожала, но не попыталась стряхнуть её руки.

– Я видела, как свет умирал в глазах Харкии. Я видела, как вытекала из неё жизнь алым потоком. Она умерла от моей руки, и я была удовлетворена. Это не вернёт потерянного, но этого достаточно. Не будем ворошить прошлое, Метия. Харкия расплатилась своей жизнью и душой. Не думай больше об этом.

Когда голос Метии прозвучал вновь, он был напряжён и официален: – Ты сочетаешься с ним в любом случае.

– Да. – Когда?

– Как только можно будет закончить подготовку к пиру.

Метия засмеялась, но это прозвучало горько: – Пир уже почти готов. Сегодня – праздник середины лета. Да, устроим факельное шествие. Я присмотрю, чтобы твоё сочетание прошло как надо, сестра. И пусть оно будет сегодня вечером – темнота для этого лучше подходит. Она стряхнула руки Келейос и вышла. Келейос вернулась к столу и обнаружила, что аппетит у неё уже не тот, что был только что.

Тесный сумрак оружейной нарушали только металлические отблески факела на броне и оружии. Факел держал в иссохшей руке старый Баррок. Длинные седые волосы расположились мягкой короной вокруг лысой головы. Но синие глаза светились все той же ясной синевой глубокой воды, где ходит большая рыба.

– Оружие в хорошем состоянии, – заметила Келейос.

Он даже чуть напыжился от похвалы. – Стараюсь, хотя никто больше за ним не приходит. Но я стараюсь, чтобы оно всегда было в порядке, если вдруг понадобится.

Вдоль стен лежало в штабелях и свисало с полок оружие беженцев, которым предоставляли убежище на острове в течение столетий. Тем, кто хотел остаться на острове, не нужно было уже ничего, кроме ножей. Здесь мерцала магия, живая и ждущая. Келейос вошла в эту комнату с Разящим Серебром в руке. Длинными юбками она зацепилась за порог и свободной рукой подобрала пышное платье поближе к телу. Баррок нашёл свободный штырь между боевым топором и большим двуручным мечом. Келейос осторожно повесила меч, погладив тонкую резьбу.

– Какая жалость, что эта вещь тронута демонщиной.

– Ага, великолепная работа. Лучшее, что я видел, а видел я много.

Они повернулись к выходу. Что-то зазвенело в темноте. Длинный меч лежал на полу. Келейос повесила его ещё раз, проверив надёжность. Сквозь ножны она ощущала пульс, жизнь, согревавшую металл. Сквозь его серебряные контуры переливались все поглощённые им жизни. Она дёрнула, он остался на месте.

Когда они были на полпути к дверям, он снова упал.

Она остановила Баррока, который хотел вернуться, и сказала:

– Пусть лежит где хочет, нам некогда играть в эти детские игры.

Они стали подниматься по лестнице. Келейос чуть не споткнулась о меч, вдруг появившийся в шаге впереди неё. Она переступила через него, отправив Баррока вперёд. Потом присела рядом с ним, подобрав юбки: – Почему ты не хочешь оставаться в оружейной?

Он ответил приглушённо и неразборчиво. Она аккуратно расстегнула ножны. Меч поднялся на полклинка:

– Слишком долго я ждал кого-то вроде тебя, чтобы теперь с тобой расстаться. – Как это – вроде меня? – Я сделан эльфом, и мне нужна рука эльфа. Во мне мощь демона, и мне нужна рука демона. Я – зло, и мне нужна рука, меченная злом. Мой создатель хотел править мной, наложив запреты на владение мною. Он был эльф, прошедший бездну и выживший, а это портит кровь. – Меч поднимался все выше, и Келейос пришлось подхватить его за рукоять, чтобы он не упал. Он пульсировал и бился в её руке, пел песню скорби и потерянных лет. – Ты тоже наполовину эльф, и ты прошла бездну и выжила. Ты знаешь, какая это редкость? Я тебя не брошу. Келейос сунула меч в ножны и закрыла застёжку. – И что же ты будешь делать, леди? – спросил Баррок. – Найду другой способ.

После полудня Келейос поехала к морю. Белая кобыла быстро и уверенно бежала по скалистой дороге вдоль обрыва. Кто-то – быть может, Метая, – дал ей имя Снежинка. Келейос предпочитала называть её Тучка.

С дороги она сошла возле Чаечьей Пещеры. Тут было хорошее место для того, чтобы искать раковины – маленькие, но красивые.

Она нашла ведущую к морю узкую и крутую тропу и заставила лошадь пройти по ней. Костюм для верховой езды был не совсем таким, как хотела Келейос. Он был весь из синего бархата, слишком свободен и безнадёжно причудлив, но если никто не станет вопить, что хороший костюм истреплется враз, Келейос его будет носить. Свои сапоги, тщательно вычищенные, она сохранила.

Перед ними расстилался белый песок, отражавший свет тысячей кристаллов-звёздочек. Большая часть песка создалась из Распылённой Хрустальной Звезды, и каждое зёрнышко играло, как крошечная призма.

Она пустила лошадь гулять по берегу, поводья волочились по песку.

Этот зов она ощущала все время с того момента, как стала думать о подарке Лотору к соединению. Обычай был дарить что-то своё, созданное собственной магией. Для заклинателя на это было мало времени, но для заклинателя-эльфа могло хватить.

Она шла над самым урезом воды. Волны набегали на песок, темно-изумрудные в шапочках белой пены. Коричневые пряди водорослей качались в прибое. Волны с шипением взбегали вверх и отползали назад. Неподалёку на берег был выброшен ком водорослей размером с крупного мужчину. Келейос прошла по мокрому поддающемуся песку и опустилась около него. Трава была коричневой и тяжёлой. В ней, среди прядей водорослей, виднелась раковина. Она была маленькой – величиной с последний сустав среднего пальца. Закрученная совершенной спиралью и желтовато-белая, с золотистыми тенями вдоль извивов. Внутренняя сторона, ведущая в шепчущую глубину, была бледно-розовой, сияющей и прекрасной.

• Предыдущая
• 58/62
• Следующая