Треволнения одного китайца в Китае - Верн Жюль Габриэль - Страница 3

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая

Основные события восстания развернулись в провинции Цзянсу. Многие города и населенные пункты неоднократно переходили из рук в руки, пока окончательно не были освобождены правительственными войсками. Восемнадцатого августа 1860 года мятежники вновь — но на сей раз безуспешно — атаковали Шанхай.

Отец Цзинь Фо жил в это время на окраине города неподалеку от изумительного по красоте моста через реку Сучжоу. Он симпатизировал тайпинам, ведь те боролись против маньчжурской династии.

И вот однажды вечером, когда правительственные войска отбили наступление на город, дверь дома Чжунсю внезапно отворилась и на порог упал окровавленный безоружный тайпин. Невдалеке слышались голоса преследователей. Втащив раненого в комнату, Чжунсю задвинул щеколду и сказал:

— Я не хочу знать, кто ты, откуда пришел и что сделал! Ты мой гость и можешь ничего не бояться.

Беглец хотел поблагодарить… Но у него не хватило сил.

— Как тебя зовут? — спросил Чжунсю.

— Ван.

Так Ван оказался в доме Цзинь Фо. Чжунсю сильно рисковал, приютив несчастного, но закона гостеприимства не нарушил.

Спустя несколько лет правительственные войска окончательно подавили восстание. И в 1864 году вождь «длинноволосых»,[16] осажденный в Нанкине, кончает жизнь самоубийством, чтобы не попасть в руки врагов. А Ван так и остался в семье своего благодетеля, где ему ни разу не пришлось отвечать на нежелательные для себя вопросы. Может быть, хозяин дома сам боялся услышать что-то лишнее? Говорили, будто повстанцы творили ужасные вещи. Какую повязку носил Ван: желтую, красную, черную или белую? Не лучше ли этого вообще не знать?

После смерти отца Цзинь Фо не расстался с любезным, умным и рассудительным Ваном.

Спустя годы вряд ли кто смог бы признать в пятидесятипятилетнем мудреце, одетом в длинный неприметного цвета халат и традиционный головной убор с приподнятыми краями, опушенными красными нитями, бывшего тайпина, убийцу и поджигателя.

Ван, без сомнения, и сам постарался забыть свое страшное прошлое и, полный благодарности и признательности к Чжунсю, окончательно ступил на праведный путь.

Вот почему в этот вечер неразлучные учитель и ученик находились в Кантоне, а затем, после ужина, отправились на пристань в ожидании парохода на Шанхай. Цзинь Фо шагал молча. Он казался озабоченным. Ван, напротив, пребывал в отличном расположении духа, рассуждая вслух о луне, звездах, вечной радости.

Пароход стоял на месте, готовый к отплытию. Наши герои удобно устроились в заранее заказанных одноместных каютах и через несколько суток приятного морского путешествия благополучно высадились на набережной Шанхая.

Китайское изречение гласит: «Когда сабли покрыты ржавчиной, а плуги блестят; когда тюрьмы пусты, а амбары полны; когда ступени храмов стерты подошвами благоверных, а судебные столы покрыты пылью; когда врачи передвигаются пешком, а булочники — верхом на лошади — можно не сомневаться, нами правят мудрые цари».

Хорошие слова! Но менее всего они справедливы в отношении Поднебесной. Сабли здесь остро заточены и постоянно блестят, тюрьмы переполнены, амбары катастрофически пусты, а булочники бездельничают больше, чем врачи. Правда, верующие еще не забыли дорогу к пагоде, зато суды завалены делами.

Впрочем, иначе и быть не может в огромной стране с трехсотмиллионным населением, проживающим в восемнадцати провинциях, не считая зависимых территорий— Монголии, Маньчжурии, Тибета, Тонкина, Кореи, островов Люцю.[17] Иностранцы, как, кстати, и сами китайцы, давно не питают никаких иллюзий относительно установления порядка в этом государстве.

Один только император, иначе — Сын Неба, защищенный тройными стенами дворца и многочисленной стражей, посланец богов, перед которым все подданные падают ниц, один только он считал, что все к лучшему в этом лучшем из миров. И было бы верхом безумия доказывать обратное. Ведь небожители не ошибаются.

Цзинь Фо любил порядок и потому проживал в Шанхае на территории английской концессии, пользующейся известной и очень ценимой нашим героем автономией.

Шанхай расположен на левом берегу небольшой реки Хуанпу, впадающей в Янцзыцзян, Голубую реку, которая несет свои воды в Желтое море. Город опоясан высокой стеной и насчитывает двести тысяч жителей. Пять огромных ворот соединяют его с предместьями.

Узкие, мощеные улочки, темные одноэтажные без витрин лавочки, где суетятся голые по пояс работники, множество прохожих, редкие всадники, несколько пагод[18] и пять-шесть куполов христианских храмов, небольшой чайный садик, центральная площадь на низинном болотистом месте, откуда исходят ядовитые испарения, — вот, собственно, и весь город. В целом Шанхай мало приспособлен для жизни, но прекрасно — для торговли.

Именно здесь, в соответствии с Нанкинским договором, иностранцы впервые получили право открывать свои конторы. Кроме того, правительство сдало в концессию французским, английским и американским коммерсантам территорию в пригороде.

О французской части Шанхая мало что можно сказать. Она примыкает к северному предместью и простирается до небольшой речки Янцзин-Пан, которая отделяет ее от английской концессии. Здесь возвышается несколько католических храмов. Французская территория наименее значительна из всех. Тут из десяти торговых домов, созданных в 1861 году, в настоящее время осталось три.

Американская часть отделена от английской речушкой Сучжоу-Крик.[19] Наиболее примечательными здесь являются гостиница «Астория», храм миссионеров, а также судоремонтные доки.

Самой преуспевающей является, без сомнения, английская концессия, где созданы все условия для приятной жизни и успешной работы: роскошные конторы на набережной, жилые здания с верандами и садиками, торговый дом «Восточный банк», филиалы компаний Журдена, Рассела и других богачей, английский клуб, театр, парк, площадки для верховой езды и игры в крокет, библиотека и прочее.

И вот на этой привилегированной территории, под чутким и либеральным патронажем местной администрации, расцвел особый город, вобравший в себя европейский рационализм и восточную неповторимость.

Иностранец, прибывший сюда по живописной водной глади Голубой реки, может лицезреть четыре флага одновременно: трехцветный французский, перекрестный красно-голубой британский, звездно-полосатый американский и желто-зеленый китайский.

Пригороды Шанхая представляют собой сплошную, без единого деревца, равнину, изрезанную каменистыми дорогами и тропинками. Небольшие каналы, по которым снуют юркие джонки,[20] дополняют однообразный, на зеленом фоне, пейзаж. В полдень «Перма» причалила к пристани, недалеко от восточного предместья Шанхая.

На берегу царил неописуемый кавардак. Сотни судов и суденышек составляли нечто вроде огромного, на сорок тысяч человек, поселения на воде.

Друзья ступили на твердую землю и неспеша направились вперед по набережной, заполненной разноликой толпой. Здесь были продавцы земляных и грецких орехов, апельсинов и грейпфрутов, моряки со всего света, носильщики воды, гадальщики, бонзы,[21] ламы,[22] католические священники, одетые в китайское платье с непременным хвостиком на затылке и веером на поясе, солдаты, «дибао» — местные жандармы, «компрадоры» — посредники, представляющие интересы европейских торговцев, и другие.

Медленно помахивая веером, Цзинь Фо шел, не обращая ни на что внимание.

Ван, прикрывшись широким желтым с черным драконом зонтиком, напротив, внимательно наблюдал за происходящим, собирая материал для очередного глубокомысленного умозаключения.

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая