История человеческой глупости - Рат-Вег Иштван - Страница 6

Император Фостен вместе с императрицей 18 апреля 1852 года короновались заново. Только теперь уже настоящей золотой короной. Церемония проходила по образцу наполеоновской коронации.

Мне осталось еще вспомнить о гвардии. Она была для императора настоящим светом в окошке, для нее он не жалел никаких расходов. Заказывал для гвардейцев роскошную форму, кивера были поручены известной марсельской фирме. И та поставила воистину чудесные колпаки, на каждом в качестве украшения поблескивала металлическая пластинка.

Один французский путешественник однажды замешался ко двору и посмотрел военный парад. Подойдя к одному из гвардейцев, он рассмотрел его вблизи. На металлической пластинке была надпись мелкими буквами, но не какой-нибудь княжеский девиз, а самой обыкновенной простоты этикетка: "Sardines a I'huile, Barton el Lorient" ("Сардины в масле, Бартон и Лориент").

Марсельский поставщик шел наверняка: он знал, что ни гвардейцы, ни император не умеют читать, и преспокойно навесил на кивера металлические жетоны от старых банок из-под сардин.

Гвардия оказалась недостойной своих колпаков. Во время революции 1859 года она покинула своего императора, на что он тоже побросал свои "лимонады" и "мармелады", сбежал вместе с семьей на остров Ямайка, где и завершил свою некоронованную жизнь, и в этом следуя примеру Наполеона.

В Византии красные туфли мог носить только император. Это был один из знаков императорской власти, как диадема. После падения Византии красные туфли бежали в Париж, но по дороге у них отвалились подметки, да и головки тоже, и только красные каблуки пришли во двор французских королей. Красный каблук talon rouge — стали дополнением придворного платья, он отличал дворянина, принадлежащего ко двору, от остальных людей.

Всякий владетельный двор являл собой закрытый мир, как в блестящем Версале и мрачном Эскуриале, так и в замках немецких князьков, чуть не лопавшихся от обезьянничанья. Этот мир простирался не вширь, а ступеньками. Его надо представлять, как ступенчатую пирамиду: на самой вершине восседает властелин, а по ступенькам карабкается вверх придворный люд, достигая лишь той ступеньки, которая обозначена ему его титулом.

Титул! Сон и мечта каждого придворного! Хоть на ступеньку обогнать другого, хоть на ступеньку приблизиться к идолищу, восседающему наверху. Даже если этот трон и не золотой, а просто предмет обихода с дыркой посередине, служащий самым будничным целям. Уже во времена французского короля Франциска I[13] в придворной табели о рангах фигурировала должность стулоносилъщика (Port chaise d'affaires). Ее обладатели исполняли свои обязанности при полной парадной форме и шпаге. Работы вокруг стула относились к разряду наиболее завидных придворных услуг, потому что по случаю наиболее благоприятного результата Его Величество не скупился на милости. Часто это зрелище происходило при большом стечении зрителей. Людовик XIV ограничил его публичность. Руководствуясь верным чувством, он рассудил, что подобное интимное действо не годится для большой публики. Употребляя сей будничный трон, на эти пол— или три четверти часа он не терпел вокруг себя никого, кроме принцев крови и герцогинь, мадам Ментенон[14], министров и главных вельмож[15].

Вопросы старшинства по рангу, подразумевающие подчас тончайшие различия, выдвинули необходимость введения самими царствующими особами табели о рангах.

Даже самый малый немецкий князь согласно специальному указу определял придворные чины по порядку их старшинства. Например, Карл Теодор, курфюрст пфальцский, провел по шталмейстерскому ведомству как чиновников с прислугой при лошадях, так и воспитателей и профессоров при благородных пажах. Piaeceptores и professores philosophiae (учителя и профессора философии) говорится в указе; то есть речь идет отнюдь не об учителях лошадиных наук. Смирные ученые мужи наверняка безропотно приняли к сведению, что по своему придворному рангу они стоят в одном ряду с конюхами и кучерами, ведь наверное придворные лошади тоже превосходят по рангу обычных лошадей. Более всего они могли грустить по поводу низкой оплаты. И с полным на то правом. Придворный кучер получал 300 форинтов, вице-кучер — 250 форинтов месячной платы. 12 придворных трубачей удостаивались заработка в 250 форинтов, a professor philosophiae был вынужден довольствоваться 200 форинтами. (Известно, что один из герцогов Эстергази взял на службу придворным музыкантом Гайдна, и великому композитору пришлось носить ливрею, а в договоре стояло также, что для несения службы ему надлежит являться в чистом виде… Хотя правда и то, что позднее Оксфордский университет избрал его своим почетным доктором, а это тоже что-то да значит.)

Сложные хитросплетения в вопросах положения при дворе представляют научный интерес. Лучше всего, если мы изучим систему придворного кровообращения на примере Версаля, потому что здесь ртутный столбик при местнической лихорадке подскакивал очень высоко.

На верхних ступеньках пирамиды располагались принцы крови, прочие герцоги и пэры. Пэры по древнему праву были высшими дворянами Франции и вместе с тем членами парижского парламента и государственного совета. Этой высшей группе по рангу принадлежали почести и привилегии. За ними поодаль следовало по порядку прочее дворянство.

Надо заметить, что одно дело титул, и совсем другое власть. Кто-то мог быть всемогущим министром, военачальником-победоносцем, губернатором в колониях, а при дворе его ранг был меньше, чем у иного юного герцога с пушком над губой. Маршалы Франции в военном лагере выходили вперед герцогов и пэров, но при дворе их вес обесценивался, а женам их не полагался столь завидный и страстно желаемый tabouret.

"Божественный табурет!" — как восклицал поклонник мадам Севинье[16] в одном из писем. Простой предмет мебели без подлокотников и спинки, скорее что-то вроде складной скамеечки, но никак не стул. И все же, несмотря на свою незначительность, он играл очень важную роль при французском дворе.

В присутствии короля или королевы все придворные оставались стоять. Из дам могли сидеть только герцогини, и то не в креслах, а на пресловутых tabouret-ах. Однако дамы, вынужденные к горькому стоянию, могли утешиться табуретом, но в отсутствии королевской четы. Придворный этикет тщательно расшифровывал возможности подобных случаев и сводил их в систему правил. В правовой жизни право табурета складывалось по образцу принципиальных решений верховного суда.

Итак.

Дети короля в присутствии своих отца или матери сидели на табурете, впрочем им тоже полагалось кресло. Королевские внуки в присутствии королевских детей могли претендовать только на табурет, тем не менее во всех других случаях им тоже подставляли кресло. Принцессы крови перед королевской четой и королевскими детьми скромно присаживались на табурет, однако в присутствии королевских внуков им полагалась нововведенная льгота: они получали стул со спинкой, но без подлокотников. И все-таки они тоже не были совсем уж отлучены от кресельной славы, правда, только в том случае, если восседали в кругу дам ниже их по рангу.

На этом череда правовых вопросов еще не кончалась. Надо было позаботиться и о рассаживании вельмож высокого ранга. Кардиналы оставались стоять перед королем, перед королевой же и перед королевскими детьми садились на табурет, перед принцами и принцессами крови уже могли предъявлять право на кресло. Иностранные герцоги и испанские гранды перед королевской четой и королевскими детьми стояли, перед королевскими внуками сидели на табурете, перед принцами и принцессами крови — в кресле.

Лабиринт табуретного права вился и дальше, но я не могу больше посвящать времени его закоулкам, потому что передо мной лежит книга Галеотто Марцио, и я прочту кое-что о порядке рассаживания при короле Матиаше[17].