Кокардас и Паспуаль - Феваль Поль Анри - Страница 9

• Предыдущая
• 9/68
• Следующая

– Выпустите его, он мальчик хороший! – сказала бабушка начальнику полиции.

– Вижу, вижу, – отвечал тот.

Он явно подобрел и облегченно откинулся в кресле. В полицейском чиновнике проснулся человек, и человек этот безумно хохотал про себя, потому что ему нельзя было хохотать вслух и терять достоинство.

Регент скучал, его трудно было развеселить. История о том, как подросток с глуповатой физиономией оставил в дураках целую улицу, – это настоящая находка. Сержант тоже с трудом верил тому, что целый квартал чуть не взбунтовался из-за такой чепухи, и преисполнился симпатии к герою сей буффонады.

Но господин де Машо счел все же своим долгом примерно наказать юного Берришона. В его же собственных интересах, да и в интересах доброй старухи, не следовало поощрять подростка и позволять ему выдумывать всяческие небылицы.

– Вот что, шутник, – сказал он. – Отведаешь у меня березовой каши, тебе полезно. И чтобы я о тебе больше не слышал! А вам, матушка, во избежание недоразумений с соседями, я советовал бы поскорее оттуда уехать.

На другой же день Франсуаза с внуком, как и было условлено, отправились под кров к мадам де Невер. Соседки очень удивились, что эту парочку отпустили из тюрьмы, но вскоре узнали, как жестоко разыграл их самих юный проказник.

С тех пор Берришон никогда не ходил по улице дю Шантр – боялся, что ему на голову ненароком упадет чугунная сковорода.

Пока принцесса находилась в Байонне, старая Франсуаза с внуком жили в Париже без всякого дела. Жан-Мари целыми днями слонялся по улицам да зевал по сторонам. Он стал настоящей ходячей газетой, поскольку узнавал едва ли не обо всех происшествиях раньше самого начальника полиции. Часами, забывая о времени, бродил он по городу, внимательно вглядываясь и вслушиваясь. Что бы ни случилось – он был тут как тут, во все мешался, во все влезал. Упадет лошадь – Берришон тут же бросится вместе с кучером поднимать ее. Встретится девушка с ведром воды или тяжелой ношей – юноша и тут готов прийти на помощь. Никто лучше него не умел навести порядок в уличном заторе, никто так охотно не брался сбегать с посылкой хоть через весь город.

Своими любезностью и услужливостью он приобрел много друзей. На каждом углу Берришон останавливался поболтать с каким-нибудь башмачником или штопальщицей: он передавал новости им, они ему – и так до позднего вечера.

Он был готов на любую работу – только не на постоянную или требующую упорного труда. Выше всего Берришон ставил свою личную свободу; ни для кого в мире (кроме молодой герцогини де Невер) он бы ею не пожертвовал.

Когда бабушка велела ему поучиться ремеслу, Жан-Мари только рассмеялся:

– Вот еще! Скоро вернутся Аврора с горбуном, и у меня будет чем заняться, а пока есть время, я делаю что хочу. Да чем ты недовольна, бабушка? Я дурными делами не занимаюсь…

– Этого только не хватало!

– Так о чем речь?

– А о том речь, что такому здоровому парню работать надо, а не болтаться по улицам, как собака бездомная.

– Погоди, бабушка, я еще найду своим рукам дело, а пока для них ничего достойного нету.

Жан-Мари был упрям и красноречив, так что, в конце концов, бабушка Франсуаза смирилась с тем, что внук носится где-то целыми днями, – хорошо, если завернет домой пообедать.

Но когда Лагардер вернулся с невестой в Париж, Жан-Мари сдержал слово: он шагу больше на улицу не ступал, и молодая герцогиня не могла бы пожелать себе более верного пажа. Аврора любила вспоминать вместе с ним печальные дни на улице дю Шантр, когда она ожидала мэтра Луи, не зная, что с ним сталось. От этих воспоминаний (как недавно это было и сколько событий с тех пор произошло!) Аврора еще сильней ощущала свое нынешнее счастье.

– А что тут без вас было, барышня! Мы с бабушкой Франсуазой из-за вас чуть в Бастилию не попали – то есть не из-за вас, а из-за языка моего.

– Язык у тебя всегда был и вправду без костей… Ну, а теперь ты исправился?

– Ох, да! Это приключение меня многому научило… Сейчас я вам все расскажу.

История о том, как одурачили кумушек с улицы дю Шантр, очень позабавила Аврору. Даже Лагардер смеялся от всей души.

– Парень не без способностей, – сказал он. – Попробуем что-нибудь из него сделать.

Не все, однако, было гладко в доме герцогини де Невер. Дело в том, что Франсуаза и Жан-Мари сохранили весьма дурную память о Кокардасе и Паспуале, которые некогда скрутили их и привязали к ножке посудного шкафа. Впрочем, было одно смягчающее обстоятельство в пользу двух бретеров: поцелуй, который брат Амабль запечатлел на лбу тетушки Франсуазы. Он сильно помог примирению: пожилой, но все еще бодрой женщине трудно забыть подобную нежность, даже если ее при этом обвязали веревками и поколотили.

Как бы то ни было, первая встреча прошла не без трений: Франсуаза сердито посмотрела на двух друзей и сказала:

– А вам чего здесь надо? Да разве в порядочные дома пускают таких проходимцев, которые обижают женщин и детей?

– Ну, знаете! Нас, милейшая, пускают куда угодно, – отвечал Кокардас. – Только где мы с вами имели удовольствие встречаться?

– Удовольствие?! – вскричала достойная дама. – Ах ты, наглец этакий!

– А я знаю, где это было, – смущенно сказал Паспуаль. – На улице дю Шантр, в вечер бала у регента…

– Ах да, дьявол меня раздери! Помню, помню: мы эту старуху обмотали веревками, как немецкую колбасу… Ну, милостивая государыня, вы молодец – дрались, как мужчина; мой Амабль потерял тогда здоровенный клок волос!

– Ах ты, нахал! – вскричала Франсуаза. Она так возмутилась, что ее назвали старухой, что даже «милостивая государыня» не смогла утихомирить ее.

– Что ж, Кокардас, – сказал Паспуаль, – придется нам извиниться. Прежде всего за то, что мы применили силу против прекрасного пола.

– Вот ты и извиняйся, Паспуаль. Я вязал паренька, а перед молокососом Кокардас-младший извиняться не намерен!

– И не надо! – закричал Жан-Мари. – Плевать я хотел на ваши извинения! Я вас больше не боюсь! А ну-ка, попробуйте теперь меня связать!

И он вызывающе закатал рукава.

– А паренек-то не трус, черт меня раздери! – рассмеялся Кокардас. – Тихо, юноша, будешь хорошо себя вести – никто тебя вязать не станет.

Паспуаль тем временем извинился перед бабушкой Франсуазой, да так ловко, что она еще долго потом готовила для нормандца всякие лакомства. Берришон же, успокоившись, полюбил обоих друзей и стал их неизменным спутником.

Кокардас был человек принципиальный: он полагал, что если шестнадцатилетний парень более или менее крепок телом, то для него может существовать лишь одно достойное ремесло – ремесло бретера. Жан-Мари подходил для этого по всем статьям. Как-то, осушив бутылку за дружбу, гасконец произнес выразительную речь о выборе профессии.

– У тебя, малыш, руки длинные – как им обойтись без шпаги? – И Кокардас стал осматривать паренька, как барышник лошадь: – Ноги стройные – это хорошо… Плечи широкие… Грудь пока еще худовата – ничего, пропустит несколько ударов и разовьется, округлится… Ах, карамба! Носки внутрь, вот ерунда-то какая! Это придется исправить! Ну что, мальчик, хочешь научиться благородному ремеслу фехтовальщика?

У Жана-Мари разгорелись глаза:

– Я и просить об этом не смел… И что, тогда я тоже смогу ходить со шпагой на боку?

– Потише, дружок… со временем… не раньше, чем Кокардас-младший и брат Паспуаль обучат тебя своему мастерству. А опыт у нас имеется – недаром же мы держали фехтовальную школу на улице Круа-де-Пти-Шан рядом с Лувром!

– Да… я слышал, что вы большие храбрецы.

– Тебе сказали правду, мальчик, дьявол меня раздери! Если всех, кого мы с приятелем отправили на тот свет, уложить цепочкой – этой цепочкой можно будет весь Париж опоясать!

Берришон восхищенно глядел на него. Гасконец с почтением вынул рапиру из ножен:

– Это лезвие убило больше людей, чем у тебя волос на голове… И никогда не промахивалось!

• Предыдущая
• 9/68
• Следующая