Девять сбежавших кошмаров (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 3

– Вам что-то мешает сосредоточиться на беседе, уважаемый? Вы только намекните – может, я смогу подсобить, подрезать…

Бедный хозяин лавки содрогнулся, кажется, всем телом; пара небрежно брошенных реплик явно взбодрила его эффективнее, чем целая бадья крепкого чая, и Виттория даже прикинула, не стоит ли попросить Рю будить её по утрам… Но затем вспомнила, что обычно встаёт раньше него.

– Не стоит утруждаться, – откликнулся Книжник, суетливо подскочил с дивана и направился к полкам в глубине комнаты – весьма резво для своего возраста. – Тем более что я, кажется, сообразил, с какой напастью не повезло столкнуться девице Флорабелио. Вы, госпожа, – обратил он взгляд на Витторию из таинственного полумрака, – когда-нибудь слышали о Печатях Основателей?

Судя по названию, загадочные печати имели непосредственное отношение к великому предку и компании его безбашенных друзей. Однако Виттория не могла припомнить, упоминал ли он прежде о чём-либо подобном, и превентивно устыдилась:

– Нет, но… то есть я… эм…

– Неудивительно – историческая почва того периода весьма зыбкая и больше напоминает болото, – сжалился над ней Книжник. – Что ж, позвольте вас просветить. Общеизвестно, что Сити был основан в местности крайне неблагоприятной для градостроительства. Тем более поразительно, что на первых порах строительство продвигалось семимильными шагами, практически не встречая препятствий на пути: ни географических, ни материальных… Ни даже бюрократических, что по праву можно считать небольшим локальным чудом. Однако некоторые документы, дошедшие до нас из тьмы веков, дают основание предполагать, что все эти удачные совпадения отнюдь не случайны, – заключил он и вернулся с большим плоским ларцом.

Когда крышка откинулась, брови у Виттории полезли на лоб – уж кривой-то почерк своего почтенного предка она узнала бы из миллиона.

Первая записка из стопки гласила:

«Дорогая Моргелин! Пишу тебе из полнейшей задницы. Материалы наконец подвезли, но строители клянутся, мать их за ногу, что, дескать, в котловане появился огромный призрак собаки. Якобы ночью, при свете луны, он мочится на подводы с камнем, растаскивает брёвна и оставляет слюнявые следы на чертежах. Что думаешь сделать?»

Ответ, приписанный на том же пожёванном клочке бумаги, был кратким:

«Нагнать облаков и не морочить мне голову».

Виттория хихикнула, в лицах представив, как угрюмый колдун обменивался посланиями с подругой-прорицательницей; Книжник покосился с опаской и принялся перекладывать письма шустрее, непрестанно бормоча себе под нос. Упражнялся в эпистолярном жанре в основном сам Лобо – собственно, он и руководил в основном строительством.

А вот обращения в первой строке чередовались.

.

«Дружище Ардульф!

Селяне, у которых я закупил лес, заподозрили во мне колдуна – небезосновательно, в общем-то – и решили, что справедливо будет забрать назад подводы с брёвнами, а моё грязное колдовское золото оставить себе в качестве компенсации. С этим определённо нужно что-то делать. Жрать их, думаю, всё же не стоит, мы же не звери... (зачёркнуто) хорошие парни. Однако проучить стоит. Может, рявкнешь на них по-своему?»

.

«Рамбальдо, приятель!

Как дела в столице? Я слыхал, что ты – исключительно ради общего дела – обошёл все кабаки в поисках лучшего поставщика вина для первого в нашем городе питейного заведения. Моргелин пока ничего не подозревает, но, сам понимаешь, это ненадолго, так что постарайся к понедельнику протрезветь, вспомнить, за чем, вернее, за кем мы посылали тебя на самом деле, и притащить из своей Академии хотя бы с десяток художников…»

.

«Милая Моргелин!

Из дюжины бутылей вина шесть действительно по праву принадлежат тебе. Что же до нашего общего друга, который имел несчастье потерять кошелёк с твоими деньгами, то могу ответственно заявить следующее: трупы я оживлять не умею, так что придётся стерпеть…»

.

«Друг Рамбальдо!

За вино сердечно благодарю. У тебя есть ещё примерно две бутылки красного, чтобы отыскать потерянный кошелёк и вспомнить, для чего тебя вообще отправляли в столицу, а потом Моргелин протрезвеет, и никакая сила не сможет её удержать…»

.

«Ардульф, приятель!

Разумеется, я не верю в сказки впечатлительных селян о том, что якобы в хлев наведался огромный косматый волк, сломал ворота и гонял коров по округе до самого утра. Но мне не даёт покоя одна мысль: шесть бутылок я пожертвовал Моргелин ради спасения души одного хорошего человека, три припрятал, чтобы отметить окончание строительства – если оно состоится, одной лечу свои нервы. Но куда делись ещё две?»

.

Чем дальше, тем неразборчивей становился почерк. Ответы часто отсутствовали, но иногда на обороте письма виднелся отпечаток огромной волчьей лапы или пара накарябанных в спешке строк. Книжник листал всё быстрее, не позволяя вчитываться в переписку, пока не докопался почти до самого дна шкатулки и не извлёк на свет желтоватый, почти не помявшийся лист бумаги, на котором значилось:

.

«Друзья, этак мы ничего не построим, а терпение моё подходит к концу. Предлагаю встретиться в полнолуние и запечатать всё, что нам мешает работать.

Кто не явится, тот сильно меня расстроит, Моргелин.

Кто проспит встречу в лесу, тому я больше колтуны из хвоста вычёсывать не буду.

Кто сделает вид, что сего письма не получал, того я лишу денежного довольствия на два месяца вперёд и отлучу от кабака.

Сие письмо обращаю в птицу, и да облетит она земли и моря за один день и одну ночь.

Остаюсь искренне ваш,

Лобо Флорабелио,

злой колдун

.

P.S. Злой, злой, не сомневайтесь».

.

Это письмо Книжник прятать не стал – напротив, извлёк на свет, любезно позволил гостям ознакомиться с содержанием, а затем присовокупил ещё несколько длинных, заворачивающихся в свитки листов, издали похожих на списки покупок.

– В сих перечнях кропотливо перечислены все бедствия, которые господа Основатели решили впоследствии запечатать, – произнёс он значительно. И любовно расправил бумагу: – Взгляните только на то, как пляшут строчки, как разнится почерк! Судя по всему, почтенные Основатели писали попеременно. Правда, документ дошёл до нас немного надорванным, – с сожалением прибавил Книжник.

– Ещё бы, столько времени прошло, – пожала плечами Виттория. А сама подумала, что наверняка они выдирали друг у друга бумагу, пока записывали.

– Время ничего не щадит, – согласился он. И пробормотал: – И верхняя часть перечня, увы, отсутствует. Интересно, почему…

– Ну, если там были перечислены пороки самих Основателей – ничего удивительного, кто же такой компромат потомкам оставит? – автоматически откликнулась Виттория, всё ещё витая мыслями в тех стародавних временах, когда Лобо куролесил по окрестным лесам и холмам, которым предстояло только стать частью великого города.

– Вы так полагаете, госпожа Флорабелио? – уставился на неё Книжник поверх очков.

– Зная Лобо – не удивлюсь… – начала было она, однако под любопытным взглядом быстро сникла.

Говорить об уважаемом предке было как-то неловко; пожалуй, оттого, что во время таких бесед обычно всплывали всякие неподобающие детали. Всё равно что пригласить торжественных и мрачных гостей в семейный склеп, а потом на протяжении всей экскурсии то убирать забытые на крышке саркофага носки, то аккуратно задвигать в угол бутылки из-под пива, не забывая шугать чересчур настойчивых фамильных призраков.

Ни расслабиться толком, ни наследием погордиться – страшная, как сказал бы Лобо, запара.

– Не имеет значения, – смущённо кашлянул Книжник, вероятно, сообразив, что суёт нос мало того что не в своё, но ещё и в опасное дело. – Тем более что для нас важна одна-единственная строчка – вот эта, – и он постучал узловатым пальцем по бумаге с таким видом, словно там скрывались ответы на все возможные и невозможные вопросы.