Аналитик (СИ) - Семин Никита - Страница 2

— Я пока не знаю, что и думать. Товарищ Сталин, к которому я сейчас ездил, был не в курсе статьи. И очень разозлился, когда узнал о ней. А у него тоже хватает недоброжелателей.

— У товарища Сталина? — не поверила Люда.

— У того, кто стоит на верхушке власти, всегда есть враги или недруги, — усмехнулся я ее наивности.

Хотя и сам-то разве не наивен? Ничего же не сделал, чтобы подобная статья в принципе не могла появиться. На Иосифа Виссарионовича понадеялся, да на его репутацию. Что не станут меня трогать, пока я под его крылом. А ведь сам же думал, что слишком зависим от него. Хватило полтора месяца, как меня не видели в Кремле и наверно сделали неверные выводы. Других причин, почему на меня «наехали» я не вижу. Посчитали, что я впал в немилость. Мало ли что мог тот же Кондрашев наплести. Я его в университете почти не видел. Да и сам там появлялся редко — новых лекций почти нет, все заняты работой над дипломом.

— Извини, — прижалась Люда ко мне. — Просто… разве могут люди так нагло врать на всю страну?

— Еще и не такое бывает, — вздохнул я, обняв ее в ответ. — Скоро все разрешится, и ты поймешь, что зря поверила в эту писульку.

Сталин был в бешенстве. Кто стоит за статьей и сколько в ней правды? Если Огнев и правда сходил разок «налево» от жены — это не так страшно, как тот факт, что это огласили на всю страну. Да еще и самого генерального секретаря не побоялись приплести, пусть и косвенно. За статьей явно стоит кто-то из высшего партийного аппарата. Это ведь наезд не на самого Огнева, это атака на него, Сталина!

Тут же вызвав к себе Берию, Иосиф Виссарионович постарался успокоиться и взять себя в руки. Лаврентий соберет информацию, но что если он тоже замешан? Сталин заметил, что отношения между этими двумя изменились. Раньше Берия мог лестное слово в сторону Сергея сказать, а после того, как тот вышел из комы, только по делу про него говорит. Да и сам Огнев не питает любви к ОГПУшнику. Оно и понятно почему. Поэтому дав задание Берии собрать к вечеру максимальное количество информации по статье и насколько она правдива, Сталин не поленился и позвонил в Ленинград. Там он поручил начальнику милиции города проверить правдивость показаний этой Виктории Толмачевой. Затем еще и вызвал Савинкова — тот вроде толковый парень, вот и пусть соберет сведения про журналиста, написавшего статью. И уже по данным из Ленинграда и от Савинкова Сталин проверит и самого Берию.

— Информация мне нужна сегодня, — инструктировал он всех троих, когда разговаривал с ними по отдельности. — Если в статье есть прямая ложь — уже завтра надо дать опровержение, а журналиста посадить за клевету и уже в тюрьме раскрутить — кто ему подсказал выпустить этот поклеп. Если правдива… то решить все равно нужно уже сегодня.

Раздав поручения, Сталин принялся ждать результат. А сам в это время перебирал в голове, кто именно из «соратников» мог снова попытаться организовать оппозицию. Неужели он еще не всех нелояльных убрал от власти?

Алан Вокер, сотрудник третьего отдела МИ-6, был доволен. В службе он отвечал за «группу русской орбиты» — так назывался в Великобритании СССР и входящие в него республики. Когда год назад в поле зрения службы попал некий Огнефф, Алан единственный из службы, кто что называется «сделал стойку». Мужчина чувствовал, что парень не так прост, как может показаться, и не является обычным «псом Сталина».

Чем больше сведений собирала служба по распоряжению Вокера об Огнеффе, тем сильнее Алан убеждался в своей правоте. И когда пришла информация о разработке русскими ракет и торчащими из этой идеи ушей Огнеффа, Вокер сразу побежал к своему начальнику Хью Синклеру доложить об опасности, к которой это может привести. Адмирал поверил Алану. Еще бы! Аргументов и данных в поддержку своего мнения Вокер собрал множество. Особенно произвело впечатление на главу службы то, что именно из-за политических реформ, написанных Огневым и продвигаемых им, у русских не произошло крестьянских бунтов. А ведь многие иные работники их службы и специалисты по Азии утверждали, что они предрешены. Сразу так и стали говорить, когда Сталин объявил об этой их «коллективизации». Но не было. Вот это и не понравилось главе британской разведки.

Первая попытка просто устранить опасного для короны человека провалилась. Принцип: нет человека — нет проблемы, в их службе считали оправданным и применимым. Увы, парень выжил. Но про него не забыли, правда действовать Алан решил тоньше. А тут и случай выпал удачный. Сталин, неизвестно по какой причине, словно забыл про своего «цепного пса». И получилось найти подход и главное — убедить действовать — многочисленных недовольных из числа этой их проклятой партии, чтобы очернить парня. Замазать так, чтобы ни у кого не было и малейшего желания ему помочь. А если получится оторвать его от Сталина окончательно — это полный успех. Хотя на последнее Вокер не сильно надеялся. Но вот посеять зерно сомнений у и так подозревающего все и всех вождя русских — точно получится. Даже если парень выкрутится сейчас, потом постепенно можно будет вывести его из игры. Но первый шаг уже сделан. Теперь шар на стороне русских.

Начало января 1932 года

День на разговоре с Людой не закончился. Сначала вернулись родители с работы. Мама только оформляла свой уход, в техникум ее возьмут с начала нового учебного года. То есть ей еще полгода надо на кухне завода отпахать. Ну а у отца в этом плане ничего пока не поменялось. Кроме одного — новости по партийной и идеологической линии он теперь узнавал одним из первых. Он же и позвал меня на серьезный разговор, стоило ему войти в квартиру.

— Читал сегодня газеты? — мрачно спросил он.

— Никогда не читайте перед обедом советских газет, — тут же вспомнил я одну фразу, что иногда любил вставить мой дед из прошлой жизни как раз в подобных случаях — стоило кому-то поверить в очередную чушь какого-нибудь писаки.

— Ты не ерничай, — цыкнул зубом батя. — Значит, читал. И что скажешь?

— Что кто-то серьезно ответит за клевету на меня.

— Думаешь, в такой газете могли соврать? Мне-то хоть правду скажи.

— А правда состоит в том, что самые близкие мне люди почему-то больше доверяют разным «журналистам», чем родному сыну и мужу, — пришла моя очередь мрачно сверлить взглядом отца.

— Прости, Сергуня, — тут же поник батя. — Просто… Ай! — с досадой махнул он рукой. — Всю плешь мне сегодня в конце дня выели с этим пасквилем. Я уж действительно под конец стал верить, что там правда написана.

— Частично правда, а частично так извратили факты, что без знания, как все было, не подкопаешься.

— И как было?

Ну я и рассказал. После этого мы пошли на кухню. Время позднее, а мы еще не ужинали.

Единственная, кто мне ни слова не сказал — мама. И не потому что обиделась или не хотела разговаривать с сыном, поступившим таким образом. Она просто не поверила статье. А стоило бате вспомнить про этот «пасквиль» тут же рассерженной кошкой расфыркалась на всю журналистскую братию.

Когда уже почти поели, раздался звонок телефона. Это оказался Кондрашев.

— Надо поговорить, — голос его был напряжен.

— Надо, — согласился я. — Если тебе есть что мне сказать.

— Так и знал, что ты так подумаешь, — раздался его раздраженный и какой-то обреченный голос. — Я к статье не имею никакого отношения. Вообще. Если ты мне хоть немного еще веришь, давай встретимся. Завтра в университете.

— Хорошо.

— Тогда возле деканата в десять, — назвал дату и время Андрей и положил трубку.

Уж не знаю, что он мне там хочет сказать, но послушать его будет как минимум интересно. А самое любопытное — он мне позвонил лишь после моей встречи со Сталиным. Наверное, Иосиф Виссарионович прижал его и тот пытается выкрутиться? Не знаю, вот и послушаем.

Была уже середина ночи, когда на доклад к Сталину пришел Берия. Для генерального секретаря задерживаться на столь долгий срок в Кремле не было чем-то удивительным. Поневоле и все иные члены партии и работники Кремля подстраивались под график Сталина. И идущий по коридорам заместитель наркома ОГПУ не стал для кого-то чем-то удивительным.